(no subject)
ДИТЯ ПОВОЛЖЬЯ
Дети Поволжья?
Тяжелое наследие царского режима?
12 стульев
4 ноября Президент России традиционно приглашает в Кремль представителей общественности. Президент выступает, награждает людей из ближнего и дальнего зарубежья, которые имеют заслуги перед Россией. Затем следует праздничный обед.
В этом году все было как обычно. Однако среди тех, кто двигался в Кремль, можно было видеть человека с большой серьгой в ухе, обличающей в нем не то сторонника нетрадиционных человеческих отношений, не то единственного сына в казачьей семье.
Человек хотел есть. Очень. Его глаза горели сухим, нездоровым, голодным блеском, от спазм в желудке его мутило и в каждом идущем мимо он, как Чарли Чаплин в «Золотой лихорадке», готов был видеть курицу или индюка, пропадающих без правильного употребления.
Человек торопливо вбежал в Большой Кремлевский дворец, поднялся по лестнице и, увидев фуршет, почувствовал слабость в ногах. И начал есть и пить, пить и есть. И ему все казалось, что мало, что сейчас подойдут и отнимут и косил глазом, как голодный кот, в сторону каждого, кто подходил близко. Но никто не мешал ему.
Когда всех позвали в Георгиевский зал, человек чуть не заплакал и готов был складывать в карманы то, что осталось. Но тут ему сказали, что в большом зале тоже столы и он побежал туда. И сел за стол. И увидел еду. И еда увидела его. И взгляды их скрестились, и тотчас между ними установился тайный союз и дружеское взаимопонимание, подобно как между Понтием Пилатом и Иродом Антипой.
В этот момент вошел Президент. Все встали. Встал и человек, не отрывая, однако, опытного взора от стола. Все сели. Президент начал говорить, а затем и награждать. Но то, что он говорил и делал, человека уже не интересовало.
Он ел. С фальшиво отвлеченным лицом он поглядывал по сторонам и ел и пил. Весь зал, почти тысяча человек, слушал Президента, а он ел. На него косились, но он не мог остановиться. Ведь в Перми его кормили объедками со стола Мильграма, а в Москве, когда он на своем обычном матерном языке попросил в магазине продуктов, его выставили вон. А другого языка он не знал и начал голодать.
Наконец он насытился, пришел в благодушное настроение и начал веселиться. Его очень смешил акцент иностранных гостей и он искренне хохотал, когда гость ударял не в тот слог. Наконец Президент и гости перестали ему мешать. Закончилась торжественная часть и он с новой силой набросился на еду. Ведь все было так вкусно, а, главное, даром. А он привык к тому, что государство его кормит и поит, а он за это пишет матом на стенах.
Наевшись окончательно, он немедленно покинул почтенное собрание и помчался на Винзавод, где ему легко дышится и на стенах нет противной лепнины, позолоты и классических картин, а есть близкий и родной его сердцу мат. Главная задача была решена. Когда он спускался по широкой лестнице, некоторые смотрели ему вслед, качали головами и жалели о том, что он спускается по ней не головой вперед и без посторонней помощи. Но ему было все равно. Ведь он привык везде и всюду демонстрировать власти свою независимость и беспардонность, при этом отщипывая у власти везде, где только можно. В Госдуме, в Перми, в Сколково. И вот, наконец, в Кремле. Хоть немного с казенной тарелочки.