"МОЙ ШУРИН ДЕЛАРЮ"
Нет, это не тот Деларю, кому "вонзил кинжал убийца нечестивый в грудь". Это супруг дочери Бомарше Евгении. Кроме имени - Луи-Андре Туссен Деларю, дат жизни - 1768 - 1863 (да, прожил долго) и того, что совсем еще мальчишкой он участвовал в войне за Независимость в качестве адъютанта генерала Лафайета, ну, а потом был бригадным генералом Национальной гвардии департамента Сена, я о нем ничего не знала. Откуда он взялся в доме Бомарше?
Понятно, что длинная эпоха после Революции, включая Империю, была эпохой военных. В общем, все держалось на них. Бомарше называл военное дело "самой благородной из всех ужасных профессий", дружил с Лафайетом, генералами Дезэ, Дюма и многими другими. Что немудрено, поскольку именно Бомарше отправлял в Америку корабли с добровольцами, оружием, амуницией и всяким прочим. И все же...
Ларчик открылся, когда я открыла книгу воспоминаний генерала Матье Дюма, которую "Нестор-История" издала в Петербурге в этом году (увы, с большими сокращениями): «Я со всей поспешностью отправился в Бордо вместе с моим шурином Деларю, адъютантом Лафайета».
Так вот откуда взялся жених! Он был братом супруги Матье Дюма, урожденной Деларю.
Вместе с генералом Луи-Андре пережил немало опасностей и приключений. Вот что рассказывает в своих "Воспоминаниях" Матье Дюма:
*1789, контрреволюционные волнения на юге Франции*
Я со всей поспешностью отправился в Бордо вместе с моим шурином Деларю, адъютантом Лафайета. …
На следующее утро молодые люди из армии Бордо рискнули самовольно явиться в Монтобан. Одного из них опознали и схватили разъяренные мятежники; с большим трудом его удалось вырвать из их рук и отвести во дворец правосудия, расположенный у моста через Тарн. Народ взбунтовался и желал вытащить его из этого убежища; я сразу же бросился туда с моим шурином, который был при мне адъютантом. Я прилагал все усилия, чтобы успокоить народ и заставить его осознать последствия такого насилия; я уже думал, что мне это удалось, и пошел через толпу, держа под руку того молодого человека, чтобы перевести его через мост и отправить в Муассак под своим присмотром. Но когда я был уже на середине моста, поток этих мерзавцев окружил нас со смертоубийственными криками; я обхватил молодого человека руками, и, прижимая его к себе, попытался открыть проход в толпе. Несколько отважных граждан пытались нам помочь, а мятежники рвались к нам, опрокидывали их, и кричали: «Всего то и надо, что скинуть всех троих в реку!». Вот так мы перешли мост.
*Возвращение в Париж королевской семьи после бегства в Варенн*
Мы благополучно прибыли в Дорман в половине десятого вечера. … Я велел поставить берлину посреди гостиничного двора; дверцы были заперты на ключ и ключи отданы королеве. Вокруг экипажа я поставил четырех человек из национальной гвардии Дормана. Этих часовых ни разу не меняли за всю ночь; я им показал моего адъютанта Деларю и запретил подпускать к экипажу кого-либо кроме него. После этого я немедленно послал своего шурина к королеве за приказаниями, с тем чтобы он сам принес ей все, что она пожелает. Королева отдала Деларю ключи от экипажа и сказала ему принести оттуда шкатулку и еще несколько вещей. Мой шурин без всякой секретности исполнил поручение; любой другой посредник мог бы вызвать подозрения. Толпа, собравшаяся перед гостиницей, стояла в почтительном молчании и не сводила глаз с этого экипажа.
25 июня мы пустились в путь около 7 часов утра. … Мы находились между Бонди и Парижем, когда я подвергся новой атаке. Множество женщин, настоящих мегер, с ужасными криками бросались в гущу эскорта. … Толпа стала такой внушительной и беспорядок усилился до такой степени, что я уже и сам не мог приблизиться к экипажу Их Величеств и почти не мог добиться, чтобы меня там услышали, поскольку у меня сел голос. Мне было невозможно предупредить моих двух адъютантов о том приказе, который я дал капитану Лефевру - атакующим шагом идти навстречу экипажу, полностью его высвободить и держаться вокруг него как можно теснее, пока Их Величества не прибудут на место. Опасность, которой подвергалось королевское семейство несмотря на мои усилия, в достаточной степени оправдывала эту меру предосторожности. Мой приказ был исполнен так энергично, что адъютанту Кюрмеру, который упорно продолжал охранять дверцу экипажа, проткнули штыком бедро, моего шурина Деларю стащили с коня, а коня ранили.
Больше не было никаких беспорядков до самого нашего приезда в Тюильри.
*1792 год*
30 июля средь бела дня пять сотен марсельских федератов … вступили в столицу через Сент-Антуанское предместье. … Я ходил после утреннего заседания обедать к Бомарше и видел, как по бульвару маршировала разбойничья орда. Мне принесли вести о том, что произошло на Елисейских полях. Я знал, что мой шурин Деларю, адъютант генерала Лафайета, и еще один мой родственник, Понсе, были на собрании национальных гвардейцев; я не сомневался, что они попали в эту прискорбную стычку. Действительно, эти храбрые молодые люди были оба ранены сабельными ударами и укрылись в Тюильри вместе с несколькими другими спасшимися из этого неравного боя. У Бомарше я был со своими верховыми лошадьми, так что сразу поспешил в собрание.
… … …
Я уже сказал, что еще раньше, предвидя неизбежную катастрофу, я отправил в Гавр своих тещу, жену и двух дочерей. Мой тесть один оставался в Париже. Мой юный шурин Деларю уехал в армию Лафайета.
/Бомарше, у которого в Гавре были крепкие дружеские, торговые и деловые связи, тоже отправил туда свою семью в дни террора. Чуть позже Матье Дюма пришлось бежать из Франции, поскольку он попал в проскрипционные списки. Он подкупил капитана английского судна, который устроил тайник в перегородке, и там, в этой щели, спрятались беглецы. Они успешно вышли из Гавра, пересекли Ла-Манш и добрались до берегов Англии./
Ветер был юго-западный, и сильное волнение на море делало наш маневр медленным, трудным и небезопасным. Собравшиеся в большом числе любопытные, среди которых замешались и наши друзья, помогали тянуть <кабестан> . Я не должен забывать, что семейство Бомарше и его милая дочь Евгения, уже помолвленная с моим шурином Деларю, тоже находились в этой группе, которая помогала нам выйти из порта.
Жених и невеста дождались возвращения папы Бомарше из вынужденной эмиграции и сочетались законным браком 11 июля 1796 года.
Понятно, что длинная эпоха после Революции, включая Империю, была эпохой военных. В общем, все держалось на них. Бомарше называл военное дело "самой благородной из всех ужасных профессий", дружил с Лафайетом, генералами Дезэ, Дюма и многими другими. Что немудрено, поскольку именно Бомарше отправлял в Америку корабли с добровольцами, оружием, амуницией и всяким прочим. И все же...
Ларчик открылся, когда я открыла книгу воспоминаний генерала Матье Дюма, которую "Нестор-История" издала в Петербурге в этом году (увы, с большими сокращениями): «Я со всей поспешностью отправился в Бордо вместе с моим шурином Деларю, адъютантом Лафайета».
Так вот откуда взялся жених! Он был братом супруги Матье Дюма, урожденной Деларю.
Вместе с генералом Луи-Андре пережил немало опасностей и приключений. Вот что рассказывает в своих "Воспоминаниях" Матье Дюма:
*1789, контрреволюционные волнения на юге Франции*
Я со всей поспешностью отправился в Бордо вместе с моим шурином Деларю, адъютантом Лафайета. …
На следующее утро молодые люди из армии Бордо рискнули самовольно явиться в Монтобан. Одного из них опознали и схватили разъяренные мятежники; с большим трудом его удалось вырвать из их рук и отвести во дворец правосудия, расположенный у моста через Тарн. Народ взбунтовался и желал вытащить его из этого убежища; я сразу же бросился туда с моим шурином, который был при мне адъютантом. Я прилагал все усилия, чтобы успокоить народ и заставить его осознать последствия такого насилия; я уже думал, что мне это удалось, и пошел через толпу, держа под руку того молодого человека, чтобы перевести его через мост и отправить в Муассак под своим присмотром. Но когда я был уже на середине моста, поток этих мерзавцев окружил нас со смертоубийственными криками; я обхватил молодого человека руками, и, прижимая его к себе, попытался открыть проход в толпе. Несколько отважных граждан пытались нам помочь, а мятежники рвались к нам, опрокидывали их, и кричали: «Всего то и надо, что скинуть всех троих в реку!». Вот так мы перешли мост.
*Возвращение в Париж королевской семьи после бегства в Варенн*
Мы благополучно прибыли в Дорман в половине десятого вечера. … Я велел поставить берлину посреди гостиничного двора; дверцы были заперты на ключ и ключи отданы королеве. Вокруг экипажа я поставил четырех человек из национальной гвардии Дормана. Этих часовых ни разу не меняли за всю ночь; я им показал моего адъютанта Деларю и запретил подпускать к экипажу кого-либо кроме него. После этого я немедленно послал своего шурина к королеве за приказаниями, с тем чтобы он сам принес ей все, что она пожелает. Королева отдала Деларю ключи от экипажа и сказала ему принести оттуда шкатулку и еще несколько вещей. Мой шурин без всякой секретности исполнил поручение; любой другой посредник мог бы вызвать подозрения. Толпа, собравшаяся перед гостиницей, стояла в почтительном молчании и не сводила глаз с этого экипажа.
25 июня мы пустились в путь около 7 часов утра. … Мы находились между Бонди и Парижем, когда я подвергся новой атаке. Множество женщин, настоящих мегер, с ужасными криками бросались в гущу эскорта. … Толпа стала такой внушительной и беспорядок усилился до такой степени, что я уже и сам не мог приблизиться к экипажу Их Величеств и почти не мог добиться, чтобы меня там услышали, поскольку у меня сел голос. Мне было невозможно предупредить моих двух адъютантов о том приказе, который я дал капитану Лефевру - атакующим шагом идти навстречу экипажу, полностью его высвободить и держаться вокруг него как можно теснее, пока Их Величества не прибудут на место. Опасность, которой подвергалось королевское семейство несмотря на мои усилия, в достаточной степени оправдывала эту меру предосторожности. Мой приказ был исполнен так энергично, что адъютанту Кюрмеру, который упорно продолжал охранять дверцу экипажа, проткнули штыком бедро, моего шурина Деларю стащили с коня, а коня ранили.
Больше не было никаких беспорядков до самого нашего приезда в Тюильри.
*1792 год*
30 июля средь бела дня пять сотен марсельских федератов … вступили в столицу через Сент-Антуанское предместье. … Я ходил после утреннего заседания обедать к Бомарше и видел, как по бульвару маршировала разбойничья орда. Мне принесли вести о том, что произошло на Елисейских полях. Я знал, что мой шурин Деларю, адъютант генерала Лафайета, и еще один мой родственник, Понсе, были на собрании национальных гвардейцев; я не сомневался, что они попали в эту прискорбную стычку. Действительно, эти храбрые молодые люди были оба ранены сабельными ударами и укрылись в Тюильри вместе с несколькими другими спасшимися из этого неравного боя. У Бомарше я был со своими верховыми лошадьми, так что сразу поспешил в собрание.
… … …
Я уже сказал, что еще раньше, предвидя неизбежную катастрофу, я отправил в Гавр своих тещу, жену и двух дочерей. Мой тесть один оставался в Париже. Мой юный шурин Деларю уехал в армию Лафайета.
/Бомарше, у которого в Гавре были крепкие дружеские, торговые и деловые связи, тоже отправил туда свою семью в дни террора. Чуть позже Матье Дюма пришлось бежать из Франции, поскольку он попал в проскрипционные списки. Он подкупил капитана английского судна, который устроил тайник в перегородке, и там, в этой щели, спрятались беглецы. Они успешно вышли из Гавра, пересекли Ла-Манш и добрались до берегов Англии./
Ветер был юго-западный, и сильное волнение на море делало наш маневр медленным, трудным и небезопасным. Собравшиеся в большом числе любопытные, среди которых замешались и наши друзья, помогали тянуть <кабестан> . Я не должен забывать, что семейство Бомарше и его милая дочь Евгения, уже помолвленная с моим шурином Деларю, тоже находились в этой группе, которая помогала нам выйти из порта.
Жених и невеста дождались возвращения папы Бомарше из вынужденной эмиграции и сочетались законным браком 11 июля 1796 года.