«А где женщины?»: как учительница литературы пытается изменить школьную программу
В школьной программе по литературе почти нет женщин - в результате многие школьники даже не догадываются о том, что у великих классиков-мужчин были талантливые современницы. Исправить это пытается Ани Петрс - преподавательница русского языка и литературы, окончившая филфак в Барнауле и переехавшая работать в Петербург. Она скорректировала учебные планы так, чтобы ее ученики ознакомились с произведениями малоизвестных писательниц.
Ани Петрс. Фото: Елизавета Музыка
- Как ты в школу пришла работать? Тяжело ли сейчас молодому преподавателю русского и литературы найти контакт с учениками?
- В первый раз я пришла работать в школу, когда переехала в Петербург. Там я проработала два года, это была школа в Петергофе. Тогда я только знакомилась с программой, входила в эту систему образования. Потом я оттуда уволилась, потому что у нас были разные ценности с директрисой. У меня там по договору написано, что я работаю до трех, а по факту в первый свой рабочий год я уходила из школы в восемь или в девять вечера. Меня как-то в декабре закрыл в школе охранник - не заметил, что я там еще есть, он подумал, что все ушли. (Смеется.) Я выхожу из кабинета - тьма просто, нигде нет света, я думаю: «Так, точно не к добру».
Вскоре начались выборы, и на собрании директриса недвусмысленно сказала, за кого нужно голосовать. И более того, она потребовала от классных руководителей, чтобы они на собраниях родителям «донесли информацию» о том, за кого, как и почему нужно голосовать. И вот после этого я поняла, что я не могу, и ушла в конце учебного года.
Ушла работать в образовательный центр. Там у нас поначалу было все очень свободно, демократично и интересно. И у нас был цикл лекций от преподавателей. И вот мы - нас там было три-четыре человека - раз в неделю проводили «Умные вечера». У нас был биолог, историк, географ, я иногда что-то рассказывала.
Директор решил посвящать каждый месяц какой-то общей теме. То есть до этого лекции были у всех разные, просто кто о чем, а тут он решил сделать общую тематику. Он придумал тему «Начало исследований», и нужно было рассказать о том, как начиналась какая-то наука или область науки. Кто-то говорил, например, про палеологию и антропологию. Я тогда думала: «Про что же мне рассказать?» И вот как-то так получилось, что я рассказывала про гендерные исследования в литературе.
Ну и понемножку, получается, в образование эта тема у меня начала входить. У меня уроки частные, и тут все больше зависит от того, какая цель у детей. Например, у меня есть ученица. Она сдает ЕГЭ, и в кодификаторе только несколько женских имен: Ахматова, Цветаева, Толстая и Петрушевская. Мы бы могли читать кого-нибудь еще, но у нее цель - сдать экзамен. Я иногда что-нибудь говорю, привожу в пример каких-нибудь других писательниц. Она понимает, что то, что мы изучаем, - это не вся литература, даже не половина русской литературы, просто, чтобы она имела представление, когда я говорю о современниках Державина или Пушкина. Просто чтобы у нее в голове было понимание о том, что они есть.
Еще у меня есть ученица, она в четвертом классе. Мы должны были изучать эпоху Возрождения, географические открытия и вообще интерес к человеку. И там должен был быть текст про Робинзона Крузо. И я у нее спрашиваю: «Ты читала „Робинзона Крузо“?» Она говорит, ребенок 10 лет: «Нет, мне не понравилось, я не дочитала». Я говорю: «А что тебе нравится?» Она говорит: «Мне понравились „Маленькие женщины“ Олкотт». И я такая: «Ого! Ты прочитала? Это же толстенная книга». Она говорит: «Да!» Я говорю: «И сколько ты ее читала?» Она: «Ну, наверное, месяц или два». А это девочка, для которой русский язык - второй. Они живут в Италии, и у нее основная школа - итальянская, в русскую школу она ходит раз в неделю. И она читала ее на итальянском. Она уже заявляет: «Это моя любимая книжка, это моя любимая писательница».
- Что сегодня собой представляет школьная программа по литературе и давно ли в нее вносили какие-либо изменения?
- Мне кажется, в нее не вносили изменения с тех пор, как ее сделали. Все, что в нее с тех пор добавляется, это просто тексты XX-XXI века. Так что я сама вношу изменения.
С этого года я еще даю уроки в центре для детей и подростков, и там мы тоже изучаем литературу. И у меня больше часов в ней, чем если бы это была общеобразовательная школа. Вот там мы все читаем! Там учебники мне особо не нужны, потому что я либо сама расскажу, либо им распечатаю оригинальное и принесу. Я так делала еще когда в обычной школе училась. Например, эту же теорию штилей и стихосложение Ломоносова я детям распечатывала, и мы читали оригинал, а не пересказ.
Ани Петрс с учеником. Фото: Стельмахова Александра
Я искала какую-нибудь хрестоматию вместо учебников, которые у меня были в школе до этого, и нашла издание под редакцией А. Н. Архангельского. Его плюс в том, что там зарубежная литература перемешана с русской. И там есть такие тематические модули: например, мы изучаем тему путешествий в литературе и смотрим «Одиссею», потом Афанасия Никитина и другие тексты-путешествия. Получается, она не хронологически выстроена, а по темам. В девятом классе там, например, «Слово о полку Игореве», а потом сразу же шукшинский «Экзамен» - рассказ, который с ним связан. И выходит такая интертекстуальность, которую вы с детьми изучаете, хотя они еще не знают этого термина. И ты, получается, постоянно скачешь из зарубежной литературы в русскую по периодам, и изучаешь одну тему. Но у них тоже нет писательниц.
Мне кажется, что нам давно нужно пересмотреть не только материал, который мы изучаем, но и вообще цели изучения литературы. Первое, что я у детей всегда спрашиваю: «Зачем мы с вами этим занимаемся? Вы зачем тут сидите вместе со мной?» Они говорят сначала заученные фразы о том, что это им помогает делать их язык грамотным, что они учатся правильно писать слова.
Потом, когда начинаешь их чуть дальше спрашивать, - они начинают говорить про культурный кругозор и это все. Такой вообще сложный вопрос. Потому что мне тоже, особенно с детьми поменьше, трудно на него сразу отвечать: зачем мы с вами читаем литературу. Потому что сложно говорить с ними о том, что через литературу мы перенимаем какие-то культурные коды и усваиваем их, когда детям 10-12 лет. Я могу говорить об этом с детьми старше, они сами даже подходят иногда к этому. Может, не такими словами, но смысл передают. Дети и родители не всегда понимают, зачем они этим занимаются, а преподаватели и министерство образования тоже не понимают. Хотя советское мышление - да, просто знать, чтобы знать, уже давно неактуально. Мы уже живем не в таком мире, где знание само по себе имеет какую-то ценность.
Мне кажется, уже даже сам праздник 1 сентября - День знаний - звучит абсурдно. По крайней мере, для меня. Потому что должен быть не День знаний, должен быть День людей, которые что-то с этими знаниями делают.
Литература в школе тоже должна перестать быть историей литературы. Там изучают биографии авторов и пересказывают содержание текстов, и все. Но если дать детям другой текст того же самого автора, то вероятность того, что они смогут его самостоятельно прочитать, понять и соотнести, например, с историческим контекстом, с другими текстами этого же автора, с другими текстами этой же эпохи, суметь вычитать там какие-нибудь подтексты, понять конфликт в произведении, - это уже сложно. Наверное, бóльшая часть учеников не сможет этого сделать, потому что они обучаются не инструментам анализа и работы с текстами, а изучают историю литературы. Это немножко разные вещи.
На уроках литературы в школе мы должны заниматься литературоведением: изучать принципы построения текстов, работу с текстами, анализ литературных произведений в первую очередь, а не историю литературы.
- И как, например, дети могут ответить на вопрос: зачем читать толстенную «Войну и мир»?
- Недавно одна девочка ответила: «Блин, вы задаете этот вопрос каждое 1 сентября, и я каждый раз забываю, что нужно сказать». (Смеется.) Я говорю: «Ну вот, видишь, дело все-таки не в запоминании ответа». Дети сказали, что это им нужно для того, чтобы лучше понять себя и то, каким было общество тогда, и сравнить его с тем, какое оно сейчас. Ну то есть обычно говорят об опыте, чтобы не повторять ошибок, чему-то научиться… Но про «Войну и мир», про такие большие тексты, они больше говорят, что их интересует исторический контекст.
Скажу сейчас такую крамольную вещь - можно не читать «Войну и мир». Я думаю, что если текст не идет, то лучше его не читать, потому что нет смысла в этом чтении.
Все, что мы делаем, очень связано с эмоциями и с нашими чувствами. И мне бы, например, не хотелось, чтобы у детей большой толстый роман ассоциировался с потраченным временем, с чувством того, что тебя заставляют делать то, что тебе не хочется. Чтобы он уже изначально был как такой триггер в будущем.
- Какие сейчас три самых любимых произведения у детей в школе?
Надежда Дурова - первая жещнина-офицер и герой войны 1812 года. Она была талантливой писательницей, творчество которой высоко оценили Пушкин и Белинский. В книгу включены ее автобиографические записки. Надежда Дурова «Кавалерист-девица»
- Я не знаю, что они еще читают, кроме того, что мы читаем в школе. Ну, например, вот уже сейчас у нас октябрь, мы читали «Кавалерист-девицу» Дуровой, и она им понравилась.
Мы читали «Франкенштейна» Мэри Шелли. К концу занятия последнего по этому тексту к таким серьезным вопросам перешли с ними. Мы, например, обсуждали эффективность тюремной системы в России, и насколько она действительно работает, если направлена только на наказание, и должен ли быть всякий преступник наказан, и как именно. Или не наказывать, а работать над его исправлением, чтобы вернуть человека в общество. Я еще их попросила написать список вопросов, которые задает этот текст. И вот одна из них спросила, кто из героев является настоящим монстром в этом тексте?
Сам текст им тоже понравился, притом что не все его полностью прочитали. Но они знают сюжет, они посмотрели, может быть, краткое содержание, и мы читали фрагменты. То есть я им делала вырезку, и бóльшую часть текста фрагментами мы читаем.
Ани Петрс с учеником. Фото: Стельмахова Александра
Я не страдаю от того, что дети не прочитали весь текст полностью. Конечно, где-то внутри меня, может быть, сидит еще такая советская учительница, которая спрашивает: «А голову ты не забыл?» Но если быть честной, когда дети признаются, что не читали заданный текст, то я не испытываю какого-то гнева или сожаления.
Мне очень врезался в память случай один в университете. Был замечательный профессор, он вел у нас курс по зарубежной литературе, и как-то он сказал такую фразу: «Если вы опоздали на занятие, на лекцию, любая причина, по которой вы опоздали, уважительная, даже если вы проспали». И я тогда подумала: «Ого! Ничего себе, это говорит профессор, который должен быть, наоборот, более требовательным к нашей посещаемости».
Видимо, это как-то повлияло на мою систему взглядов тоже. Даже если ребенку просто не хотелось его читать, это уважительная причина. Потому что я тоже не читаю тексты, которые мне не нравятся. Я бросила привычку читать произведение, если я только теряю время и наполняюсь какими-то отрицательными эмоциями и негативными ассоциациями, а этого быть не должно. Мне хочется, чтобы дети получали удовольствие от чтения. И поэтому, когда они приходят на урок, у меня всегда есть план Б, который на самом деле план А на случай, если дети не прочитали текст. Поэтому, когда я спрашиваю «Прочитали?», а они говорят «нет», я говорю: «Ладно, мы тогда делаем вот это».
Продолжение большого интервью с Ани Петрс о современницах Толстого и Достоевского, неизменной школьной программе и о том, почему ученики Ани сами занижают себе оценки - на Bookmate Journal