О прототипе изографа Севастьяна из "Запечатленного ангела" Н.С. Лескова
"Дело было о святках, накануне Васильева вечера. Погода разгулялась самая немилостивая." - прямо как у нас вчера, но это не про вчерашнюю метель. Так начинается "Запечатленный ангел" Н.С. Лескова.
Прототипом одного из главных персонажей повести - изографа Севастьяна - был Рачейсков Никита Севастьянов (ум. в 1886), иконописец-старообрядец, родившийся в Самарской губ., живший и работавший в Петербурге. Н.С.Лесков многие годы был с ним в дружеских отношениях.
Вспомним, как описывает Лесков мастерство Севастьяна-Никиты :
"....Англичанин улыбается.
- Значит ты, - говорит, - нам запечатленного ангела подведешь?
- Отчего же, - отвечает, - я не из тех мастеров, которые дела боятся, а меня самого дело боится; так подведу, что и не отличите от настоящей.
- Хорошо, - молвил Яков Яковлевич, - мы немедля же станем стараться настоящую икону достать, а ты тем часом, чтоб уверить меня, докажи мне свое искусство: напиши ты моей жене икону в древнерусском роде, и такую, чтоб ей нравилась.
- Какое же во имя?
- А уж этого я, - говорит, - не знаю; что знаешь, то и напиши, это ей все равно, только чтобы нравилась. <...>
И что же он, государи мои, сделал, чего мы и вообразить не могли.<...> Избрал он для сего старенькую самую небольшую досточку пядницу, то есть в одну ручную пядь величины, и начал на ней таланствовать. (Пядь- 17,8 см) Прежде всего он ее, разумеется, добре вылевкасил крепким казанским алебастром, так что стал этот левкас гладок и крепок, как слоновья кость, а потом разбил на ней четыре ровные места и в каждом месте обозначил особливую малую икону, да еще их стеснил тем, что промежду них на олифе золотом каймы положил, и стал писать: в первом месте написал рождество Иоанна Предтечи, восемь фигур и новорожденное дитя, и палаты; во втором - рождество пресвятыя Владычицы Богородицы, шесть фигур и новорожденное дитя, и палаты, в третьем - Спасово пречистое рождество, и хлев, и ясли, и предстоящие Владычица и Иосиф, и припадшие боготечные волхвы, и Соломия-баба, и скот всяким подобием: волы, овцы, козы и осли, и сухолапль-птица, жидам запрещенная, коя пишется в означение, что идет сие не от жидовства, а от божества, все создавшего. А в четвертом отделении рождение Николая Угодника, и опять тут и святой угодник в младенчестве, и палаты, и многие предстоящие. И что тут был за смысл, чтобы видеть пред собою воспитателей столь добрых чад, и что за художество, все фигурки ростом в булавочку, а вся их одушевленность видна и движение. <...> Дивно, дивно все это Севастьян изобразил, и в премельчайшем каждом личике все богозрительство выразил, и надписал образ «Доброчадие», и принес англичанам. Те глянули, стали разбирать, да и руки врозь: никогда, говорят, такой фантазии не ожидали и такой тонкости мелкоскопического письма не слыхивали,..."
.
Периодически у меня возникало желание увидеть какую-нибудь икону работы Рачейскова (репродукцию), но раньше никогда ничего не попадалось. А вчера вдруг нашлась!
.
Икона "Образ Церкви", иконописец: Рачейсков Н.С., сер. XIX века. (из собрания Н.С. Лескова).
На иконе изображены Царские врата иконостаса.
Размеры иконы: высота 37,3 см, ширина 28,5 см (т.е. меньше формата бумаги А3)
Фрагменты врат покрупнее:
.
.
.
Заметим, символы евангелистов здесь: Иоанна - лев, Марка - орел (см.ниже), а в нашей "новообрядной" - наоборот.
.
.
.
Сын Н.С. Лескова очень интересно написал о Никите Рачейскове:
"Откуда повелось знакомство “изографа” с писателем, не умею сказать, но помню его с самых детских лет моих. Обитал этот служитель хитрого искусства в одной из самых неприглядных в то время улиц столицы с подходившим к ее достоинствам названием - Болотная, ныне Коломенская. В приземистом двухэтажном каменном доме под номером восемь (как и сейчас), когда-то крашенном охрой, в низку, вровень с тротуаром, находилась незатейливая его мастерская в два окна на улицу. Здесь он и “таланствовал”, и почивал, и вообще вел простодушное холостое житие свое. Дом принадлежал староверу Дмитриеву. В нем же помещалась и филипповская раскольничья моленная. ...
Сам Никита Савостьянович был стилен с головы до пят. Весь Строганова письма. Высок, фигурой суховат. В черном армячке почти до полу, застегнут под-душу, русские сапоги со скрипом. Картина!За работой в ситцевой рубахе, в серебряных очках, с кисточкой в несколько волосков в руке, весь внимание и благоговейная поглощенность в созидании деисусов, спасов, ангелов, “воев небесных” и многоразличных “во имя”.
Отец, бывало, как выйдет из саней, прямо к окну - и залюбуется на него через какую-то снизу подвешенную дырявую завесочку.
Всего лучше была голова: лик постный, тихий, нос прямой и тонкий, темные волосы серебром тронуты и на прямой пробор в обе стороны положены; будто и строг, а взглядом благостен. Речь степенная, негромкая, немногословная, но внятная и в разуме растворенная. Во всем образе - духовен!
Таким вспоминаю его, когда самому мне было уже под двадцать. Приходил неизменно по черному ходу. Без доклада и приглашения в комнату не шел, дожидаясь зова в кухне. В кабинете отцовском держался спокойно, с достоинством, своей огромной дланью жал руку дружески, но мягко.
Многие, начиная с моего отца, дивились - как этакими ручищами иконописную мелкость выписать можно. А он простодушно отвечал: “Это пустяки! Разве персты мои могут мне на что-нибудь позволять или не позволять? Я им господин, а они мне слуги и повинуются” (в “Запечатленном ангеле” Севастьян говорит это англичанину - b_m).
Когда он умер на побывке у отца в Самарской губернии, Лесков написал как бы некролог под выдержанным заглавием - “О художном муже Никите и о совоспитанных ему” («Новое время», 1886, № 3889). Здесь, между прочим, говорилось: “По выходе в свет моего рождественского рассказа “Запечатленный ангел” (который был весь сочинен в жаркой и душной мастерской у Никиты), он имел много заказов “Ангела”.
Рассказывается в некрологе с большою теплотой о скромной трудовой доблести Никиты, а также и о том, как изредка, разогнув могучую, над деисусом или Илией согбенную спину, он, бывало, “возжелает сделать выход”, то есть чисто по-русски на несколько ден “загравировывал”.
В покаянные минуты с детской кротостью раскрывался в своих похождениях с каким-то “гравэром” смущенный Никита Лескову. Писатель слушал, утешал и не забывал. А в свое время в “Очарованном страннике” появляются и запойные “выходцы”, и “отбытие своего усердия”, и “магнетизер”, и многое из исповедно рассказанного о себе Никитою, но, конечно, творчески щедро приумножено. Поминался художный муж писателем не один раз в статьях с заслуженным признанием и сердечностью. Людей такого рисунка и духа я уже не видывал. Лесков любил говорить:
Что ни время - то и птицы,
Что ни птицы - то и песни. "
(Лесков Андрей Николаевич. Жизнь Николая Лескова)
--------
Кстати, о птицах. У Лескова в упоминается некая "сухолапль-птица". Кто это такая?
В словаре прот. Г.Дьяченко: сухолапль - (λάρος) - птица из породы чаек (Лев.11:15)
У В.Даля - "Сухолапый журавль. -лапль церк. рыболов, чайка. Струфа и совы и сухолапля да не ясте, Левит"
Прототипом одного из главных персонажей повести - изографа Севастьяна - был Рачейсков Никита Севастьянов (ум. в 1886), иконописец-старообрядец, родившийся в Самарской губ., живший и работавший в Петербурге. Н.С.Лесков многие годы был с ним в дружеских отношениях.
Вспомним, как описывает Лесков мастерство Севастьяна-Никиты :
"....Англичанин улыбается.
- Значит ты, - говорит, - нам запечатленного ангела подведешь?
- Отчего же, - отвечает, - я не из тех мастеров, которые дела боятся, а меня самого дело боится; так подведу, что и не отличите от настоящей.
- Хорошо, - молвил Яков Яковлевич, - мы немедля же станем стараться настоящую икону достать, а ты тем часом, чтоб уверить меня, докажи мне свое искусство: напиши ты моей жене икону в древнерусском роде, и такую, чтоб ей нравилась.
- Какое же во имя?
- А уж этого я, - говорит, - не знаю; что знаешь, то и напиши, это ей все равно, только чтобы нравилась. <...>
И что же он, государи мои, сделал, чего мы и вообразить не могли.<...> Избрал он для сего старенькую самую небольшую досточку пядницу, то есть в одну ручную пядь величины, и начал на ней таланствовать. (Пядь- 17,8 см) Прежде всего он ее, разумеется, добре вылевкасил крепким казанским алебастром, так что стал этот левкас гладок и крепок, как слоновья кость, а потом разбил на ней четыре ровные места и в каждом месте обозначил особливую малую икону, да еще их стеснил тем, что промежду них на олифе золотом каймы положил, и стал писать: в первом месте написал рождество Иоанна Предтечи, восемь фигур и новорожденное дитя, и палаты; во втором - рождество пресвятыя Владычицы Богородицы, шесть фигур и новорожденное дитя, и палаты, в третьем - Спасово пречистое рождество, и хлев, и ясли, и предстоящие Владычица и Иосиф, и припадшие боготечные волхвы, и Соломия-баба, и скот всяким подобием: волы, овцы, козы и осли, и сухолапль-птица, жидам запрещенная, коя пишется в означение, что идет сие не от жидовства, а от божества, все создавшего. А в четвертом отделении рождение Николая Угодника, и опять тут и святой угодник в младенчестве, и палаты, и многие предстоящие. И что тут был за смысл, чтобы видеть пред собою воспитателей столь добрых чад, и что за художество, все фигурки ростом в булавочку, а вся их одушевленность видна и движение. <...> Дивно, дивно все это Севастьян изобразил, и в премельчайшем каждом личике все богозрительство выразил, и надписал образ «Доброчадие», и принес англичанам. Те глянули, стали разбирать, да и руки врозь: никогда, говорят, такой фантазии не ожидали и такой тонкости мелкоскопического письма не слыхивали,..."
.
Периодически у меня возникало желание увидеть какую-нибудь икону работы Рачейскова (репродукцию), но раньше никогда ничего не попадалось. А вчера вдруг нашлась!
.
Икона "Образ Церкви", иконописец: Рачейсков Н.С., сер. XIX века. (из собрания Н.С. Лескова).
На иконе изображены Царские врата иконостаса.
Размеры иконы: высота 37,3 см, ширина 28,5 см (т.е. меньше формата бумаги А3)
Фрагменты врат покрупнее:
.
.
.
Заметим, символы евангелистов здесь: Иоанна - лев, Марка - орел (см.ниже), а в нашей "новообрядной" - наоборот.
.
.
.
Сын Н.С. Лескова очень интересно написал о Никите Рачейскове:
"Откуда повелось знакомство “изографа” с писателем, не умею сказать, но помню его с самых детских лет моих. Обитал этот служитель хитрого искусства в одной из самых неприглядных в то время улиц столицы с подходившим к ее достоинствам названием - Болотная, ныне Коломенская. В приземистом двухэтажном каменном доме под номером восемь (как и сейчас), когда-то крашенном охрой, в низку, вровень с тротуаром, находилась незатейливая его мастерская в два окна на улицу. Здесь он и “таланствовал”, и почивал, и вообще вел простодушное холостое житие свое. Дом принадлежал староверу Дмитриеву. В нем же помещалась и филипповская раскольничья моленная. ...
Сам Никита Савостьянович был стилен с головы до пят. Весь Строганова письма. Высок, фигурой суховат. В черном армячке почти до полу, застегнут под-душу, русские сапоги со скрипом. Картина!За работой в ситцевой рубахе, в серебряных очках, с кисточкой в несколько волосков в руке, весь внимание и благоговейная поглощенность в созидании деисусов, спасов, ангелов, “воев небесных” и многоразличных “во имя”.
Отец, бывало, как выйдет из саней, прямо к окну - и залюбуется на него через какую-то снизу подвешенную дырявую завесочку.
Всего лучше была голова: лик постный, тихий, нос прямой и тонкий, темные волосы серебром тронуты и на прямой пробор в обе стороны положены; будто и строг, а взглядом благостен. Речь степенная, негромкая, немногословная, но внятная и в разуме растворенная. Во всем образе - духовен!
Таким вспоминаю его, когда самому мне было уже под двадцать. Приходил неизменно по черному ходу. Без доклада и приглашения в комнату не шел, дожидаясь зова в кухне. В кабинете отцовском держался спокойно, с достоинством, своей огромной дланью жал руку дружески, но мягко.
Многие, начиная с моего отца, дивились - как этакими ручищами иконописную мелкость выписать можно. А он простодушно отвечал: “Это пустяки! Разве персты мои могут мне на что-нибудь позволять или не позволять? Я им господин, а они мне слуги и повинуются” (в “Запечатленном ангеле” Севастьян говорит это англичанину - b_m).
Когда он умер на побывке у отца в Самарской губернии, Лесков написал как бы некролог под выдержанным заглавием - “О художном муже Никите и о совоспитанных ему” («Новое время», 1886, № 3889). Здесь, между прочим, говорилось: “По выходе в свет моего рождественского рассказа “Запечатленный ангел” (который был весь сочинен в жаркой и душной мастерской у Никиты), он имел много заказов “Ангела”.
Рассказывается в некрологе с большою теплотой о скромной трудовой доблести Никиты, а также и о том, как изредка, разогнув могучую, над деисусом или Илией согбенную спину, он, бывало, “возжелает сделать выход”, то есть чисто по-русски на несколько ден “загравировывал”.
В покаянные минуты с детской кротостью раскрывался в своих похождениях с каким-то “гравэром” смущенный Никита Лескову. Писатель слушал, утешал и не забывал. А в свое время в “Очарованном страннике” появляются и запойные “выходцы”, и “отбытие своего усердия”, и “магнетизер”, и многое из исповедно рассказанного о себе Никитою, но, конечно, творчески щедро приумножено. Поминался художный муж писателем не один раз в статьях с заслуженным признанием и сердечностью. Людей такого рисунка и духа я уже не видывал. Лесков любил говорить:
Что ни время - то и птицы,
Что ни птицы - то и песни. "
(Лесков Андрей Николаевич. Жизнь Николая Лескова)
--------
Кстати, о птицах. У Лескова в упоминается некая "сухолапль-птица". Кто это такая?
В словаре прот. Г.Дьяченко: сухолапль - (λάρος) - птица из породы чаек (Лев.11:15)
У В.Даля - "Сухолапый журавль. -лапль церк. рыболов, чайка. Струфа и совы и сухолапля да не ясте, Левит"