Языковое
Московских интеллектуалов объединяет язык. Обороты речи, культурный багаж. Бисер, в который играют люди. Многое можно не договаривать. Чтобы все-таки назвать официанта Алексеюшку педиком,достаточно упоминания Томаса Манна или Оскара Уайльда. На худой конец - Чайковского. Задумываясь, как говорить легче всего, я понимаю, что полный аллюзиями и игрой слов диалект творческой элиты - самое то. Однако всегда интересно тренировать речь на совершенно иных людях. С точке зрения чувства языка, сцепления с ним, что ли, бывает гораздо полезнее поболтать с бомбилой, настройщиком интернета или случайными попутчиками в купе. Однажды, оказавшись совершенно один ночью в Одинцово, я болтал с девочками на Можайке. Друзья удивляются, как я могу поддерживать содержательный разговор с представителями абсолютно разных социальных групп. Мне просто это нравится. Жаргон юриста и жаргон токоря, треп журналистов и пиарщиков, быковатое гавканье гопоты. Нельзя заговорить на наречии, понятном человеку, не пережив, хотя бы совсем на секунду, его каждодневный набор чувств. Нельзя понять всю прелесть своего класса, не почувствовав прелесть остальных. Бесовскую, надо сказать, прелесть. Почувствовать - и вытереть рот краешком салфетки.
Случайное интернет-знакомство. Медиа-девочка. Как у КАЧа: "с одной стороны - искра в телесном храме, с другой - нервный импульс в цифровой салярме". Удивительно: мы говорим на одном языке. Во всех смыслах. В ее внешности есть что-то холманхантовское. Понимая в живописи, она догадается, о какой картине речь. Ее язык так же длинен и силен, как мой. Изнуряющие французские поцелуи. В четырнадцать мы захлебывались "Эммануэлью" и Овидием. Знать толк в искусстве любви - значит строить глазки даже в постели. Ее спина... Память выдает неожиданную вспышку. На ВДНХ пахнет шашлыком и мокрым гравием. Робкое начало июня. Иду, красивый, двадцатидвухлетний. Рядом - Ирма, нервозная, как стакан минералки. Тонкая девочка, острые шутки. Сексапильное прибалтийское произношение. Рассказывает о своей семье, о других, почти европейских девяностых. О журфаке, на котором все по-прежнему. У нас общая лексика, общая семантика, несколько общих знакомых. Она умеет закончить фразу одновременно со мной. Да и мало ли, что у нас еще получится - одновременно. Например - послать друг друга раз и навсегда.
Случайное интернет-знакомство. Медиа-девочка. Как у КАЧа: "с одной стороны - искра в телесном храме, с другой - нервный импульс в цифровой салярме". Удивительно: мы говорим на одном языке. Во всех смыслах. В ее внешности есть что-то холманхантовское. Понимая в живописи, она догадается, о какой картине речь. Ее язык так же длинен и силен, как мой. Изнуряющие французские поцелуи. В четырнадцать мы захлебывались "Эммануэлью" и Овидием. Знать толк в искусстве любви - значит строить глазки даже в постели. Ее спина... Память выдает неожиданную вспышку. На ВДНХ пахнет шашлыком и мокрым гравием. Робкое начало июня. Иду, красивый, двадцатидвухлетний. Рядом - Ирма, нервозная, как стакан минералки. Тонкая девочка, острые шутки. Сексапильное прибалтийское произношение. Рассказывает о своей семье, о других, почти европейских девяностых. О журфаке, на котором все по-прежнему. У нас общая лексика, общая семантика, несколько общих знакомых. Она умеет закончить фразу одновременно со мной. Да и мало ли, что у нас еще получится - одновременно. Например - послать друг друга раз и навсегда.