Ваш друг Пиши-Читай
Возможно, если бы у меня в детстве был настоящий биологический отец, а не его временные заменители, я вырос бы другим. Но у меня была мама, которая с детства мечтала стать учительницей русского языка, поэтому с буквами и грамотностью у неё было всё в порядке. Учительницей, к счастью, она так и не стала, став секретарём-машинисткой высшего разряда, одной из лучших в этом городе, но свои педагогические порывы вложила в меня.
Как только я научился говорить, она купила наборную азбуку и целыми вечерами занималась со мной русским языком. В результате в свои 4 года я умел читать, а в 5 - писАть. Я помню тот восторг её ровесниц-подруг, дети которых освоили письмо и чтение только в школе. Про детсад я не говорю, там я считался вундеркиндом, ибо, помимо письма и чтения, знал ещё много чего и мог увлечь за собой целую группу маленьких соплежуев. В первый класс школы я приходил со свежей газетой, читая её на уроке, а училка шипела: "Прекрати читать газету, пиши палочки!". Школа всегда была рассчитана на середнячков, вундеркиндов там не любили. Собственно, только по гуманитарным предметам я в итоге и выпустился хорошо. А уж русский-литература вообще на 5, другого и быть не могло.
Я всегда умел рассказывать истории. И когда мне исполнилось 16, я (по совету мамы) зашёл в редакцию тогда ещё единственной городской газеты города с тиражом 48 000 экземпляров. Поговорил с редактором, мне назначили сотрудника-куратора. Я написал заметку и принёс. В редакции сказали: "В сентябре будет Школа молодого журналиста, туда пошёл, ать-два! А пока вот тебе тема...". И я эту тему сделал. И ещё одну, и ещё. Спустя год-два мне уже доверяли интервью с приезжими артистами, на моих материалах учили более младших юнкоров. Нас там было несколько человек, которые, вне зависимости от вида тогдашней занятости уже всерьёз выбрали для себя работу с буквами. Добавлю, что это было перестроечное время, работа журналиста тогда считалась престижной. И в самом деле, мы были на острие. Год за годом ребята поступали на журфаки, я же два раза провалил, ибо рискнул ехать в МГУ и ЛГУ, а там ломоносовых не любят, в чём и убедился. Но неожиданно позвали на сценарный во ВГИК, что по факту было ещё круче. К тому моменту один из друзей в редакции уже выдернул меня из постовой будки домостроительного комбината, где я прозябал почти год, и поспособствовал моему настоящему трудоустройству - меня сразу назначили заведующим отделом строительства, транспорта и связи, благодаря чему я начал разбираться в городской инфраструктуре и до сих пор могу дискутировать с чиновниками на эту тему.
ВГИК не обеспечил меня работой в российском кинематографе (ибо к началу 2000-х от кинематографа ничего не осталось), но снабдил пониманием структуры любого сюжета. Что я с удовольствием употреблял в журналистике и до сих пор употребляю в блогосфере. Я пишу так, что у читателя часто возникает картинка, а это главное для сценариста, ведь сценарий должен "увидеть" режиссёр и артисты. Для удовлетворения в 2000-х я снял несколько короткометражек любительского уровня, успел поработать в телевизоре, снял как автор и режиссер множество реклам местечкового характера (некоторые были хорошо оплачены), а потом настало грустное время, когда престиж работы с буквами упал ниже плинтуса. Так совпало, что следующие десять лет своей жизни мне пришлось уделить своей маме, здоровье которой всё ухудшалось. Мне уже было за 40. Спустя ещё несколько лет мама окончательно состарится и уйдёт из жизни. Мои попытки вернуться в профессию не принесли результата - ибо профессии уже нет, ни на местном, ни на федеральном уровнях.
Но буквы меня не покинули - теперь я работаю корректором в федеральном издании, слежу за грамотностью коллег. На сегодняшний день эта работа меня вполне устраивает, она размеренная и спокойная, а спокойствие в наше время очень ценно. Да, теперь я пишу только в блоге и в соцсетях, а на работе лишь читаю и правлю тексты других авторов. Я не потерял журналистику, это журналистика потеряла меня. Но, как знать - возможно, до очередной перестройки, а там и позовут.
Как только я научился говорить, она купила наборную азбуку и целыми вечерами занималась со мной русским языком. В результате в свои 4 года я умел читать, а в 5 - писАть. Я помню тот восторг её ровесниц-подруг, дети которых освоили письмо и чтение только в школе. Про детсад я не говорю, там я считался вундеркиндом, ибо, помимо письма и чтения, знал ещё много чего и мог увлечь за собой целую группу маленьких соплежуев. В первый класс школы я приходил со свежей газетой, читая её на уроке, а училка шипела: "Прекрати читать газету, пиши палочки!". Школа всегда была рассчитана на середнячков, вундеркиндов там не любили. Собственно, только по гуманитарным предметам я в итоге и выпустился хорошо. А уж русский-литература вообще на 5, другого и быть не могло.
Я всегда умел рассказывать истории. И когда мне исполнилось 16, я (по совету мамы) зашёл в редакцию тогда ещё единственной городской газеты города с тиражом 48 000 экземпляров. Поговорил с редактором, мне назначили сотрудника-куратора. Я написал заметку и принёс. В редакции сказали: "В сентябре будет Школа молодого журналиста, туда пошёл, ать-два! А пока вот тебе тема...". И я эту тему сделал. И ещё одну, и ещё. Спустя год-два мне уже доверяли интервью с приезжими артистами, на моих материалах учили более младших юнкоров. Нас там было несколько человек, которые, вне зависимости от вида тогдашней занятости уже всерьёз выбрали для себя работу с буквами. Добавлю, что это было перестроечное время, работа журналиста тогда считалась престижной. И в самом деле, мы были на острие. Год за годом ребята поступали на журфаки, я же два раза провалил, ибо рискнул ехать в МГУ и ЛГУ, а там ломоносовых не любят, в чём и убедился. Но неожиданно позвали на сценарный во ВГИК, что по факту было ещё круче. К тому моменту один из друзей в редакции уже выдернул меня из постовой будки домостроительного комбината, где я прозябал почти год, и поспособствовал моему настоящему трудоустройству - меня сразу назначили заведующим отделом строительства, транспорта и связи, благодаря чему я начал разбираться в городской инфраструктуре и до сих пор могу дискутировать с чиновниками на эту тему.
ВГИК не обеспечил меня работой в российском кинематографе (ибо к началу 2000-х от кинематографа ничего не осталось), но снабдил пониманием структуры любого сюжета. Что я с удовольствием употреблял в журналистике и до сих пор употребляю в блогосфере. Я пишу так, что у читателя часто возникает картинка, а это главное для сценариста, ведь сценарий должен "увидеть" режиссёр и артисты. Для удовлетворения в 2000-х я снял несколько короткометражек любительского уровня, успел поработать в телевизоре, снял как автор и режиссер множество реклам местечкового характера (некоторые были хорошо оплачены), а потом настало грустное время, когда престиж работы с буквами упал ниже плинтуса. Так совпало, что следующие десять лет своей жизни мне пришлось уделить своей маме, здоровье которой всё ухудшалось. Мне уже было за 40. Спустя ещё несколько лет мама окончательно состарится и уйдёт из жизни. Мои попытки вернуться в профессию не принесли результата - ибо профессии уже нет, ни на местном, ни на федеральном уровнях.
Но буквы меня не покинули - теперь я работаю корректором в федеральном издании, слежу за грамотностью коллег. На сегодняшний день эта работа меня вполне устраивает, она размеренная и спокойная, а спокойствие в наше время очень ценно. Да, теперь я пишу только в блоге и в соцсетях, а на работе лишь читаю и правлю тексты других авторов. Я не потерял журналистику, это журналистика потеряла меня. Но, как знать - возможно, до очередной перестройки, а там и позовут.