Мои алкоголики и мой алкоголизм. Колхоз (4)
В 17 лет я пошла работать в одно крупное уважаемое издательство. В те времена в СССР практиковалась подшефная помощь колхозам - сотрудников всякого интеллектуального труда собирали в группы и отправляли по очереди в колхоз поработать на полях. Условия жизни были жуткие, работа тяжелой и за копейки. Ехать не хотел никто - кроме меня. Для меня отправка в колхоз была алкогольной свободой. И я с готовностью уезжала на все лето, якобы выручая коллектив редакции. В течение всего колхозного лета и части осени я не припомню ни одного трезвого дня. Для меня это было счастьем. Пили страшно. Отчетливо помню один крайне опасный пьяный день моей юности.
Мне тогда было 18 лет. И вот мы, приехавшие работники-шефы, решили пойти в ближний лесок «на шашлыки». Для этого в деревню были откомандированы люди - за водкой. Идти надо было 3 км туда и 3 км обратно. Не ближний и утомительный путь. Желающих было мало. Но, разумеется, я сразу же согласилась идти. Почему? Да потому что это был выходной, а до «шашлыков» было еще долго, поэтому поход в магазин был единственной возможностью купить водки раньше - и выпить ее. В одиночку же мы боялись ходить так далеко - боялись местных алкоголиков.
И вот мы дошли наконец до магазина, затарили спиртным три огромные сумки-«лодки» и пошли назад. И пока мы шли, меня неотвязно теребила мысль, что спиртное - вот оно, рядом, и я могу выпить. Но как? Нужен был предлог. И я сказала:
- А спорим, что я могу выпить полбутылки водки из горла не закусывая?
Все удивились. И сказали:
- Спорим.
Этого-то мне и надо было.
Я достала водку, открыла и выпила залпом полбутылки.
- Ух ты, - сказали все.
И мы допили остаток (и я в том числе - мне ж полбутылки сразу мало стало).
Вечером мы пошли в лесок. Уже темнело. Мы выпили огромное количество спиртного, стали петь песни (вернее, горланить). И вот я помню, что пели мою любимую песню про Стеньку Разина «Ой да не вечер, да не вечер» - и сначала спели первый куплет, а потом вдруг стали петь сразу последний. И я подумала, что они просто не знают слов, и стала пытаться возразить - дескать, вы неправильно поете, надо же еще куплеты петь!..
Только теперь я понимаю, что в промежутке между первым и последним куплетом на меня внезапно напал тот самый совершенно не смешной, а очень опасный алкогольный сон (что называется «мордой в салат») - та самая внезапная отключка сознания, когда алкоголик очень близок к смерти, и аварийная система организма попросту вырубает человека, чтобы лишить его возможности выпить еще - чтобы организм, в этот момент бешено работающий на износ, успел хоть немного переработать и нейтрализовать то безумное количество яда, которое алкоголик влил в себя. Чтобы дать алкоголику шанс остаться в живых. Но эта аварийная система, увы, не вечна - она изнашивается, точно так же как и все другие органы алкоголика, только бывает, что изнашивается еще быстрей - и наступает внезапная смерть «во сне».
Это действительно страшный сон - «сон живого мертвеца». В таком «сне» человек не слышит ничего - и ничего не чувствует. Даже если случится пожар и все будут громко кричать - «заснувший» алкоголик ничего не услышит и погибнет в пожаре. Так умер Алексей Фомкин - мальчик Коля из фильма про Алису Селезневу.
Вот в таком состоянии я и была в тот день (и была еще не раз). И после того как я попыталась что-то пролепетать про куплеты, у меня опять случился провал в памяти. Как мне потом рассказывали - я затихла, а потом свалилась с бревна затылком вниз и «уснула». Меня не стали будить, а потом и забыли про меня, поскольку и сами были пьяные вдрызг.
Очнулась я от того, что кто-то трепал меня за щеки. Я открыла глаза - кругом была страшная темень, лес, ночь. Надо мной стояли два мужика, явно местных, которых мы очень боялись, - они-то и пытались привести меня в чувство.
- Ну слава богу, живая, - сказал один мужик. - Городская?
Я кивнула. Мужики переглянулись. И мне стало не по себе. Они могли сделать со мной что угодно. Лес, ночь, никакой помощи…
Но вот удивительно - мне всегда везло на хороших людей. За исключением того случая в бойлерной ни один мужик не причинил мне, пьяной в задницу, зла - ни один. Хотя сколько же раз я рисковала своим здоровьем и даже жизнью - сколько же раз я по пьяни с легкостью подвергала себя опасности! Вот один такой случай - я ночью уезжала от какого-то мужика после пьяной ссоры. Села к частнику - опять ночь, я опять пьяная, шофер - неизвестно кто. И частник мало того что довез меня до дома, мало того что мне не хватило денег рассчитаться и он плюнул на деньги (хотя я честно его предупредила), так еще и колбасой меня угостил, потому что я вдруг испытала зверский голод, и он это понял. Все эти люди жалели меня - молоденькую пьяную дурочку-алкоголичку. И спасибо им за это. Хотя, возможно, получи я от них меньше жалости и заботы или даже получи я от них жестокость и преступление, я бы задумалась о своей болезни намного раньше. Или покончила бы с собой.
Но вернемся в лес.
И вот эти местные мужики переглянулись, и другой мужик спросил:
- Сама дойдешь или проводить?
И тут я ужасно обрадовалась, что мне не придется идти одной по страшному лесу, и, сделав жалостливое лицо, кивнула - дескать, проводите, дяденьки, а то мне страшно без вас.
Они довели меня до нашего барака (шли мы минут тридцать) и исчезли.
Я вошла в барак, подошла к нашей комнате и открыла дверь. В глаза мне ударил резкий яркий свет. Я увидела, что за столом сидят люди - наши издательские тетки и соседские мужики, и что у них банкет с шампанским и водкой. И они заулыбались при виде меня и явно что-то радостно мне закричали. Но вот удивительно: звука их голосов я не услышала! Я видела раскрывающиеся рты, шевелящиеся губы, но звуков не было! Странно, подумала я, что-то с ними не так. И это было все, что я подумала. Мои отбитые алкоголем мозги так и не смогли сообразить, что это не с ними что-то не так, а со мной, что это я почему-то оглохла, а не они молча раскрывают рот. Мои проанастезированные алкоголем мозги так и не подали мне сигнала тревоги за себя, за свое здоровье.
Я прошла в свой угол, села на свою кровать. У нас были гости - значит, мне надо было проверить как я выгляжу. Я взяла с тумбочки маленькое зеркальце и поднесла к лицу с целью поправить прическу и макияж. И тут я испытала самое сильно за всю мою жизнь чувство… нет, не страха опять-таки, а невероятного, потрясающего изумления: в зеркале не было моего лица! Я смотрела прямо в то место, где оно должно было отражаться, но его не было. В зеркале отражались только обои. Мое лицо исчезло…
«Я стала невидимкой! - в изумлении подумала я. - Интересно, что же такое я выпила, что исчезла? И как же мне теперь жить?..» Зловещая тень Герберта Уэллса склонилась надо мной, и я снова провалилась в алкогольное небытие.
Мои пришибленные алкоголем мозги так и не смогли сообразить, что из-за отравления спиртным у меня была просто нарушена коррекция движения и коррекция зрения. Мое пьяное тело было твердо уверено в том, что я правильно поднесла руку к лицу, и мои пьяные глаза были также твердо уверены в том, что моя рука находится в правильном положении - на самом же деле я держала ее от лица далеко в сторону.
И будь я трезвой, я бы сразу это поняла. Но я не смогла это понять даже утром - потому что утром, проснувшись, первым делом я схватила зеркало с тайным страхом, что сейчас я опять не увижу свое отражение. Но на этот раз оно было на месте. И я облегченно вздохнула - жизнь налаживалась, можно было пить дальше…
Мне тогда было 18 лет. И вот мы, приехавшие работники-шефы, решили пойти в ближний лесок «на шашлыки». Для этого в деревню были откомандированы люди - за водкой. Идти надо было 3 км туда и 3 км обратно. Не ближний и утомительный путь. Желающих было мало. Но, разумеется, я сразу же согласилась идти. Почему? Да потому что это был выходной, а до «шашлыков» было еще долго, поэтому поход в магазин был единственной возможностью купить водки раньше - и выпить ее. В одиночку же мы боялись ходить так далеко - боялись местных алкоголиков.
И вот мы дошли наконец до магазина, затарили спиртным три огромные сумки-«лодки» и пошли назад. И пока мы шли, меня неотвязно теребила мысль, что спиртное - вот оно, рядом, и я могу выпить. Но как? Нужен был предлог. И я сказала:
- А спорим, что я могу выпить полбутылки водки из горла не закусывая?
Все удивились. И сказали:
- Спорим.
Этого-то мне и надо было.
Я достала водку, открыла и выпила залпом полбутылки.
- Ух ты, - сказали все.
И мы допили остаток (и я в том числе - мне ж полбутылки сразу мало стало).
Вечером мы пошли в лесок. Уже темнело. Мы выпили огромное количество спиртного, стали петь песни (вернее, горланить). И вот я помню, что пели мою любимую песню про Стеньку Разина «Ой да не вечер, да не вечер» - и сначала спели первый куплет, а потом вдруг стали петь сразу последний. И я подумала, что они просто не знают слов, и стала пытаться возразить - дескать, вы неправильно поете, надо же еще куплеты петь!..
Только теперь я понимаю, что в промежутке между первым и последним куплетом на меня внезапно напал тот самый совершенно не смешной, а очень опасный алкогольный сон (что называется «мордой в салат») - та самая внезапная отключка сознания, когда алкоголик очень близок к смерти, и аварийная система организма попросту вырубает человека, чтобы лишить его возможности выпить еще - чтобы организм, в этот момент бешено работающий на износ, успел хоть немного переработать и нейтрализовать то безумное количество яда, которое алкоголик влил в себя. Чтобы дать алкоголику шанс остаться в живых. Но эта аварийная система, увы, не вечна - она изнашивается, точно так же как и все другие органы алкоголика, только бывает, что изнашивается еще быстрей - и наступает внезапная смерть «во сне».
Это действительно страшный сон - «сон живого мертвеца». В таком «сне» человек не слышит ничего - и ничего не чувствует. Даже если случится пожар и все будут громко кричать - «заснувший» алкоголик ничего не услышит и погибнет в пожаре. Так умер Алексей Фомкин - мальчик Коля из фильма про Алису Селезневу.
Вот в таком состоянии я и была в тот день (и была еще не раз). И после того как я попыталась что-то пролепетать про куплеты, у меня опять случился провал в памяти. Как мне потом рассказывали - я затихла, а потом свалилась с бревна затылком вниз и «уснула». Меня не стали будить, а потом и забыли про меня, поскольку и сами были пьяные вдрызг.
Очнулась я от того, что кто-то трепал меня за щеки. Я открыла глаза - кругом была страшная темень, лес, ночь. Надо мной стояли два мужика, явно местных, которых мы очень боялись, - они-то и пытались привести меня в чувство.
- Ну слава богу, живая, - сказал один мужик. - Городская?
Я кивнула. Мужики переглянулись. И мне стало не по себе. Они могли сделать со мной что угодно. Лес, ночь, никакой помощи…
Но вот удивительно - мне всегда везло на хороших людей. За исключением того случая в бойлерной ни один мужик не причинил мне, пьяной в задницу, зла - ни один. Хотя сколько же раз я рисковала своим здоровьем и даже жизнью - сколько же раз я по пьяни с легкостью подвергала себя опасности! Вот один такой случай - я ночью уезжала от какого-то мужика после пьяной ссоры. Села к частнику - опять ночь, я опять пьяная, шофер - неизвестно кто. И частник мало того что довез меня до дома, мало того что мне не хватило денег рассчитаться и он плюнул на деньги (хотя я честно его предупредила), так еще и колбасой меня угостил, потому что я вдруг испытала зверский голод, и он это понял. Все эти люди жалели меня - молоденькую пьяную дурочку-алкоголичку. И спасибо им за это. Хотя, возможно, получи я от них меньше жалости и заботы или даже получи я от них жестокость и преступление, я бы задумалась о своей болезни намного раньше. Или покончила бы с собой.
Но вернемся в лес.
И вот эти местные мужики переглянулись, и другой мужик спросил:
- Сама дойдешь или проводить?
И тут я ужасно обрадовалась, что мне не придется идти одной по страшному лесу, и, сделав жалостливое лицо, кивнула - дескать, проводите, дяденьки, а то мне страшно без вас.
Они довели меня до нашего барака (шли мы минут тридцать) и исчезли.
Я вошла в барак, подошла к нашей комнате и открыла дверь. В глаза мне ударил резкий яркий свет. Я увидела, что за столом сидят люди - наши издательские тетки и соседские мужики, и что у них банкет с шампанским и водкой. И они заулыбались при виде меня и явно что-то радостно мне закричали. Но вот удивительно: звука их голосов я не услышала! Я видела раскрывающиеся рты, шевелящиеся губы, но звуков не было! Странно, подумала я, что-то с ними не так. И это было все, что я подумала. Мои отбитые алкоголем мозги так и не смогли сообразить, что это не с ними что-то не так, а со мной, что это я почему-то оглохла, а не они молча раскрывают рот. Мои проанастезированные алкоголем мозги так и не подали мне сигнала тревоги за себя, за свое здоровье.
Я прошла в свой угол, села на свою кровать. У нас были гости - значит, мне надо было проверить как я выгляжу. Я взяла с тумбочки маленькое зеркальце и поднесла к лицу с целью поправить прическу и макияж. И тут я испытала самое сильно за всю мою жизнь чувство… нет, не страха опять-таки, а невероятного, потрясающего изумления: в зеркале не было моего лица! Я смотрела прямо в то место, где оно должно было отражаться, но его не было. В зеркале отражались только обои. Мое лицо исчезло…
«Я стала невидимкой! - в изумлении подумала я. - Интересно, что же такое я выпила, что исчезла? И как же мне теперь жить?..» Зловещая тень Герберта Уэллса склонилась надо мной, и я снова провалилась в алкогольное небытие.
Мои пришибленные алкоголем мозги так и не смогли сообразить, что из-за отравления спиртным у меня была просто нарушена коррекция движения и коррекция зрения. Мое пьяное тело было твердо уверено в том, что я правильно поднесла руку к лицу, и мои пьяные глаза были также твердо уверены в том, что моя рука находится в правильном положении - на самом же деле я держала ее от лица далеко в сторону.
И будь я трезвой, я бы сразу это поняла. Но я не смогла это понять даже утром - потому что утром, проснувшись, первым делом я схватила зеркало с тайным страхом, что сейчас я опять не увижу свое отражение. Но на этот раз оно было на месте. И я облегченно вздохнула - жизнь налаживалась, можно было пить дальше…