(no subject)
Пьеса Николая Коляды в режиссуре опять же Николая Коляды.
Удалось посмотреть оба состава на прогонах, на вечернюю премьеру не попала, потому что целью поездки была "Ванькина шабашка" (см. предыдущий пост).
Что интересно, на сей раз не показалось, что это были два абсолютно разных спектакля, как обычно бывает в Коляда-театре: исполнители всех ролей дополняли друг друга, разные составы перекликались, в чём-то дублировали и пересекались, а где-то один оттенял игру другого - так, что окончательное представление сложилось только к концу второго за день просмотра.
Начнём с героев.
Наталья: прекрасная Василина Маковцева стала сухонькой, сгорбившейся, будто вылинявшей женщиной без возраста, чья хрупкая фигура тонет в мужнином пиджаке (а собранные в пучок волосы, забранные гребешком, и особенно жест, которым этот гребешок поправлялся, напомнили покойную прабабушку). Ирина Ермолова же радует глаз какой-то особой, истинно русской красотой - той самой, которой не нужны украшения и косметика. Если героиня Василины без любимого мужа чахнет, живёт одними мыслями о нём, былой любовью, то у Ирины получилась самодостаточная женщина, глядя на которую, веришь, что она "всЕ про всех знает", сильная в своей вере и верности.
Ирина: яркая, активно-выпуклая игра Веры Цвиткис идеально дополняется более тонкой и изящной игрой Ирины Плесняевой. У обеих отменно получилось выразить внутренний разлад через несоответствие слов и ломаной жестикуляции с неестественным вскидыванием рук.
Декларативно "русская", успешная столичная писательница переезжает в деревню, чтобы отдохнуть ото всех, никого не видеть, спрятаться в башне из слоновой кости - и попадает в настоящую Россию (не в том смысле, что горы, перелески и прочие пейзажи средней полосы, а в том, что - провинция и глушь), встречает настоящего человека, женщину, которая вся покорность и смирение, жизненная позиция которой - крестьянская пассивность и глазение в экран телевизора (телевизор на сцене настоящий и работающий), и в то же время - Вселенная внутри. Натальина молитва-заговор "Как-люблю-и-ненавижу-один-Бог-об-этом-знает", нарисованная фломастером на руке, расставленные ручкой по стенам крестики - это вера, которая идёт из сердца, а не показное размашистое перекрещивание и буханье на колени при виде иконы в случае Ирины.
Саша: (на этом месте вчера вырубило компьютер, восстанавливаю конспективно) порывистый, мечущийся герой Олега Билика, пытающийся (с запозданием) уйти от той своей судьбы, которую уже искалечила добрыми намерениями его мать, в порыве гнева ломающий и ларёк, и ящики с луком; и более сдержанный внешне, но с бурей в глазах персонаж от Сергея Колесова, который внутреннюю энергию перенаправляет больше на словесные выплески, чем на физическое (само)разрушение.
Толик: по-разному сильные Александр Замураев и Сергей Фёдоров. У персонажа Замураева был больший упор на любовь к России (опять же на словах); он принимает сторону матери Саши - то ли по зову сердца, то ли из-за денег, но действует в её интересах. Фёдоров же приоткрывает ещё один пласт: сочувствие Саше, понимание его и то же самое желание и невозможность сбежать от самого себя и от своих проблем.
В пьесе сквозит экзистенциальная тоска по несбыточному. У первой пары градус конфликта задаётся сразу же, от звука монет, с силой вбрасываемых в ведро, сообщается такой нерв, что поддерживать его оказывается сложно, и порой актёры сбиваются, чуть ослабляют игру. Два Сергея же движут конфликт по нарастающей, и действо, как снежный ком, несётся к финалу...
В целом же сложилось впечатление, что состав "Сергеи-Ирины" репетировал дольше, у них взаимодействие происходило слаженней и без видимых зрителю усилий.
Удалось посмотреть оба состава на прогонах, на вечернюю премьеру не попала, потому что целью поездки была "Ванькина шабашка" (см. предыдущий пост).
Что интересно, на сей раз не показалось, что это были два абсолютно разных спектакля, как обычно бывает в Коляда-театре: исполнители всех ролей дополняли друг друга, разные составы перекликались, в чём-то дублировали и пересекались, а где-то один оттенял игру другого - так, что окончательное представление сложилось только к концу второго за день просмотра.
Начнём с героев.
Наталья: прекрасная Василина Маковцева стала сухонькой, сгорбившейся, будто вылинявшей женщиной без возраста, чья хрупкая фигура тонет в мужнином пиджаке (а собранные в пучок волосы, забранные гребешком, и особенно жест, которым этот гребешок поправлялся, напомнили покойную прабабушку). Ирина Ермолова же радует глаз какой-то особой, истинно русской красотой - той самой, которой не нужны украшения и косметика. Если героиня Василины без любимого мужа чахнет, живёт одними мыслями о нём, былой любовью, то у Ирины получилась самодостаточная женщина, глядя на которую, веришь, что она "всЕ про всех знает", сильная в своей вере и верности.
Ирина: яркая, активно-выпуклая игра Веры Цвиткис идеально дополняется более тонкой и изящной игрой Ирины Плесняевой. У обеих отменно получилось выразить внутренний разлад через несоответствие слов и ломаной жестикуляции с неестественным вскидыванием рук.
Декларативно "русская", успешная столичная писательница переезжает в деревню, чтобы отдохнуть ото всех, никого не видеть, спрятаться в башне из слоновой кости - и попадает в настоящую Россию (не в том смысле, что горы, перелески и прочие пейзажи средней полосы, а в том, что - провинция и глушь), встречает настоящего человека, женщину, которая вся покорность и смирение, жизненная позиция которой - крестьянская пассивность и глазение в экран телевизора (телевизор на сцене настоящий и работающий), и в то же время - Вселенная внутри. Натальина молитва-заговор "Как-люблю-и-ненавижу-один-Бог-об-этом-знает", нарисованная фломастером на руке, расставленные ручкой по стенам крестики - это вера, которая идёт из сердца, а не показное размашистое перекрещивание и буханье на колени при виде иконы в случае Ирины.
Саша: (на этом месте вчера вырубило компьютер, восстанавливаю конспективно) порывистый, мечущийся герой Олега Билика, пытающийся (с запозданием) уйти от той своей судьбы, которую уже искалечила добрыми намерениями его мать, в порыве гнева ломающий и ларёк, и ящики с луком; и более сдержанный внешне, но с бурей в глазах персонаж от Сергея Колесова, который внутреннюю энергию перенаправляет больше на словесные выплески, чем на физическое (само)разрушение.
Толик: по-разному сильные Александр Замураев и Сергей Фёдоров. У персонажа Замураева был больший упор на любовь к России (опять же на словах); он принимает сторону матери Саши - то ли по зову сердца, то ли из-за денег, но действует в её интересах. Фёдоров же приоткрывает ещё один пласт: сочувствие Саше, понимание его и то же самое желание и невозможность сбежать от самого себя и от своих проблем.
В пьесе сквозит экзистенциальная тоска по несбыточному. У первой пары градус конфликта задаётся сразу же, от звука монет, с силой вбрасываемых в ведро, сообщается такой нерв, что поддерживать его оказывается сложно, и порой актёры сбиваются, чуть ослабляют игру. Два Сергея же движут конфликт по нарастающей, и действо, как снежный ком, несётся к финалу...
В целом же сложилось впечатление, что состав "Сергеи-Ирины" репетировал дольше, у них взаимодействие происходило слаженней и без видимых зрителю усилий.