"Каренин"
Кассир Камерного театра посоветовала идти на премьеру, почти с придыханием добавив: "московская команда ставит".
Для постановки Сергей Горбунов выбрал пьесу Василия Сигарева "Каренин" - именно пьесу, не сценическую адаптацию романа Толстого.
Уже по названию понятно, в чью сторону смещён акцент и о чём это будет. В пьесе - эмоциональный мир мужчины, столкнувшегося с неожиданным предательством и загнанным (или загнавшим себя) в социальные рамки, в рамки приличия и соответствия чему бы то ни было. По тексту - о том, какой ценой держится хорошая мина при плохой игре, о спрятанных подальше от чужих и даже собственных глаз страданиях и непременном желании соблюсти приличия, быть великодушным, даже когда терять уже нечего. О том, как человек боится быть собой и чувствовать то, что он чувствует, а не то, что положено.
На сцене, хоть Каренин (Константин Шавкунов) и находится на ней весь спектакль и пропадает лишь перед финалом, проходит череда событий, кажущихся бытовыми, выкладывающихся мозаикой с отсутствующим центральным элементом. Мирок Алексея Каренина не крутится вокруг него, а оставляет его в стороне, делает пассивным, безвольным участником, все действия и мысли которого записаны заранее. То ли у актёра не хватает энергии держать более чётко выраженную линию героя, то ли режиссёр видит заглавного персонажа настолько размытым и поглощённым средой. Средняя температура, средняя характеристика его - вялость и апатия; все более или менее яркие движения связаны с потусторонним, с созданным подчёркнуто театральными средствами пространством бреда, снов, вымысла, но и здесь Каренин не участвует, а сохраняет нейтралитет.
Анна Юлии Родионовой, наоборот, выпукла, вычурна, неестественно ярка и жеманна. Себе на уме там, где можно было бы проще, наглее там, где могли бы быть угрызения совести... Лишь во втором акте проявляется второе дно, и то ненадолго. В играющей Лидию Ивановну Ирине Калининой виделась "та самая" Анна, ей удавались интонации и властные, и мягкие, и вообще кажется, что она может выдавать и роковых женщин, и добрых волшебниц, и сварливых старух. Её хочется ещё видеть.
Вронский у Валерия Прусакова до огорчения тусклый, без блеска молодости и горящих глаз увлечённости.
То, что это премьера, выдавали лишь спотыкания на месте забытых слов. Всё остальное как по накатанной, уверенно, спокойно, как будто не внове ни театру, ни зрителям, и не выходит за рамки того, что уже думалось о Камерном.
Для постановки Сергей Горбунов выбрал пьесу Василия Сигарева "Каренин" - именно пьесу, не сценическую адаптацию романа Толстого.
Уже по названию понятно, в чью сторону смещён акцент и о чём это будет. В пьесе - эмоциональный мир мужчины, столкнувшегося с неожиданным предательством и загнанным (или загнавшим себя) в социальные рамки, в рамки приличия и соответствия чему бы то ни было. По тексту - о том, какой ценой держится хорошая мина при плохой игре, о спрятанных подальше от чужих и даже собственных глаз страданиях и непременном желании соблюсти приличия, быть великодушным, даже когда терять уже нечего. О том, как человек боится быть собой и чувствовать то, что он чувствует, а не то, что положено.
На сцене, хоть Каренин (Константин Шавкунов) и находится на ней весь спектакль и пропадает лишь перед финалом, проходит череда событий, кажущихся бытовыми, выкладывающихся мозаикой с отсутствующим центральным элементом. Мирок Алексея Каренина не крутится вокруг него, а оставляет его в стороне, делает пассивным, безвольным участником, все действия и мысли которого записаны заранее. То ли у актёра не хватает энергии держать более чётко выраженную линию героя, то ли режиссёр видит заглавного персонажа настолько размытым и поглощённым средой. Средняя температура, средняя характеристика его - вялость и апатия; все более или менее яркие движения связаны с потусторонним, с созданным подчёркнуто театральными средствами пространством бреда, снов, вымысла, но и здесь Каренин не участвует, а сохраняет нейтралитет.
Анна Юлии Родионовой, наоборот, выпукла, вычурна, неестественно ярка и жеманна. Себе на уме там, где можно было бы проще, наглее там, где могли бы быть угрызения совести... Лишь во втором акте проявляется второе дно, и то ненадолго. В играющей Лидию Ивановну Ирине Калининой виделась "та самая" Анна, ей удавались интонации и властные, и мягкие, и вообще кажется, что она может выдавать и роковых женщин, и добрых волшебниц, и сварливых старух. Её хочется ещё видеть.
Вронский у Валерия Прусакова до огорчения тусклый, без блеска молодости и горящих глаз увлечённости.
То, что это премьера, выдавали лишь спотыкания на месте забытых слов. Всё остальное как по накатанной, уверенно, спокойно, как будто не внове ни театру, ни зрителям, и не выходит за рамки того, что уже думалось о Камерном.