Как я мог не стать детским реаниматологом
- Тебе предложили детскую реанимацию, а ты еще раздумываешь?! Глупец! Скажу более- идиот!- заявил Сашка, задохнувшись от негодования и выдохнув очередную порцию амбре.
- Я не уверен, что смогу. Это же такая ответственность...
- Реанимация, да еще детская- это божественно!- продолжал мой друг, приняв позу кающейся святой Магдалины.
Меня обнимали пьяненькие, но счастливые вчерашние студенты, сегодня- врачи. А я пил сок, потому как завтра должен был идти в деканат и сообщить важным теткам и дядькам из комиссии по распределению о своем решении на предложение пройти интернатуру по анестезиологии- реаниматологии с дальнейшим трудоустройством на работу в детское отделение реанимации.
В детском отделении реанимации, куда я пришел после интернатуры, все были примерно одного возраста, кроме Владимира Николаевича- нашего гуру. Через несколько лет он будет забивать какой- то гвоздь на лоджии после бессонной ночи. Потеряет равновесие... У могилы кто- то скажет:
- Надо было поспать после дежурства!
У всех, кто работал в отделении были особенные глаза- горящие желанием работать, познавать, лечить. Это сегодня многие из молодых докторов после дежурства спешат домой. А тогда уход после « пятиминутки» расценивался предательством общих интересов. Сидели в прокуренной ординаторской, пили гуманитарный кофе и спорили, спорили, спорили. Безмерное желание спасти умирающего ребенка было для нас самым сильным наркотиком. Мы были больны. На дежурство бежали быстрее, чем небезызвестный ямайский спринтер Усейн Болт стремится к финишной ленточке. Это была мания, от которой не мог вылечить ни один психиатр. Наши безудержные дискуссии могли прервать лишь звонки от родных, которые заявляли в трубку нам о том, что кроме больных детей, находящихся в отделении, существуют еще небольные дети, которые ждут нас дома.
Один раз в год, первого января, я раскладываю эти фотографии. На них- они. Кто- то расплылся в легкомысленной улыбке с метлой в руках на уже неленинском субботнике. Кто- то сосредоточенно смотрит на монитор только появившихся новеньких компьютеров. Другой склонился над ребенком, окутанным многочисленными проводами от аппаратуры. На всех фотографиях эти удивительные глаза. Они особенные- детскореанимационные.
Сашка погибнет в машине « скорой», которая перевернется на скользком загородном шоссе. Они будут лететь к ребенку, задыхающемуся от стеноза гортани. На поминках у всех будет на языке вопрос:
- Как может погибнуть человек, который спешит спасти ребенка!?
Виктор умрет мгновенно. Его машину превратит в груду железа при лобовом столкновении выехавший на встречку бешеный ЗИЛ...
Надежда пришла в отделение позже. Немного расчетливая. Нет, скорее, осторожная. Но ее не спасет эта осторожность. Она перенесет несколько операций из-за банального аппендицита. Диагноз перитонита будет подтвержден патологоанатомом.
Юра- дотошный, педантичный, каким и должен быть врач, особенно- реаниматолог, с калиграфическим почерком, ставшим притчей во языцех, так описывал status praesens, что ему завидовали кафедральные работники. Он,замечающий мельчайшие нюансы в организме ребенка, приедет в отпуск к маме, в сельскую глубинку. С ней и будет обнаружен мертвым в наполненном угарным газом доме...Символично: мама станет первым и последним человеком, которого он увидет на этом свете.
Слава умер в этом году. Тоже трагическая смерть. В реанимации больницы, где завершил свой профессиональный путь.
- По-здрав-ля-ем!- разнеслось по ординаторской, когда я вошел в нее 31 декабря.
- Спасибо, вас тоже с Новым годом!
- Ты не понял. Мы поздравляем с первым твоим дежурством!
Пусть оно будет удачным!
Негласное правило, что в новогоднюю ночь дежурит последний из пришедших на работу, никто не отменял.
Это было не только дежурство новогоднее, но и мое первое.
Ребята сделали все возможное, чтобы оно прошло хорошо. Перевели всех детей из отделения. Попросили « старшую», чтобы она поставила дежурить со мной опытных медицинских сестер. Заведующий не поехал в Питер, на всякий случай оставшись дома.
Первого ребенка привезли нам к вечеру в тяжелом состоянии. У него была менингококцемия. С шоком. Рефрактерным. Все у меня получилось быстро: поставил подключичку, заинтубировал, перевел на ИВЛ. Но сыпь нарастала на глазах, несмотря на применение больших доз стероидов. Агрессивная объемная нагрузка не помогала держать гемодинамику. Когда попросил увеличить дозу допмина до 25 мкг/ кг, то увидел в глазах сестер обреченный взгляд. Стало понятно, что мы боремся против Уотерхауса- Фридериксена.
Потом в ординаторской не мог остановиться, прикуривая одну сигарету за другой...Сколько их могло быть- трудно предположить, если бы не скрип тормозов « скорой», означающий, что ребенка подвезли непосредственно к отделению, минуя приемный покой. Это было признаком крайне тяжелого состояния поступающего больного. В этом я убедился, когда увидел на руках вбежавшего в отделение врача, ребенка с разлитым цианозом. Он агонировал. Обструктивный синдром. Дыхательная недостаточность. Родители два дня лечили кашель бабушкиными средствами:барсучьим жиром и медом. Когда мальчишка стал « задыхаться» вызвали скорую. Остановка случилась уже на столе, во время интубации. Потом были адреналин, атропин, сода, дефибрилляция... Не помогли.
Те,кто работает в детской реанимации знает, что самое трудное- это сообщить родителям о смерти их ребенка. А я должен был сказать это дважды. Не помню, что говорил, рыдающим родителям. Это спустя много лет я научился подбирать « правильные слова» в таких случаях. А таких случаев было очень много...
А потом, после дежурства, я шел домой и был уверен, что напишу заявление об увольнении. Не написал, потому как те, о ком я рассказал в первой части своего повествования пришли ко мне домой и заявили, что ежели я так поступлю, то предам их и детей, которых мне еще предстоит спасти. В этом они уверены наверняка.
Вот такое оно было мое дежурство 31 декабря 198.. года.
Спасибо тем, кто смог дочитать.
С Новым годом!
https://mirvracha.ru/forum/category/9933/14077
- Я не уверен, что смогу. Это же такая ответственность...
- Реанимация, да еще детская- это божественно!- продолжал мой друг, приняв позу кающейся святой Магдалины.
Меня обнимали пьяненькие, но счастливые вчерашние студенты, сегодня- врачи. А я пил сок, потому как завтра должен был идти в деканат и сообщить важным теткам и дядькам из комиссии по распределению о своем решении на предложение пройти интернатуру по анестезиологии- реаниматологии с дальнейшим трудоустройством на работу в детское отделение реанимации.
В детском отделении реанимации, куда я пришел после интернатуры, все были примерно одного возраста, кроме Владимира Николаевича- нашего гуру. Через несколько лет он будет забивать какой- то гвоздь на лоджии после бессонной ночи. Потеряет равновесие... У могилы кто- то скажет:
- Надо было поспать после дежурства!
У всех, кто работал в отделении были особенные глаза- горящие желанием работать, познавать, лечить. Это сегодня многие из молодых докторов после дежурства спешат домой. А тогда уход после « пятиминутки» расценивался предательством общих интересов. Сидели в прокуренной ординаторской, пили гуманитарный кофе и спорили, спорили, спорили. Безмерное желание спасти умирающего ребенка было для нас самым сильным наркотиком. Мы были больны. На дежурство бежали быстрее, чем небезызвестный ямайский спринтер Усейн Болт стремится к финишной ленточке. Это была мания, от которой не мог вылечить ни один психиатр. Наши безудержные дискуссии могли прервать лишь звонки от родных, которые заявляли в трубку нам о том, что кроме больных детей, находящихся в отделении, существуют еще небольные дети, которые ждут нас дома.
Один раз в год, первого января, я раскладываю эти фотографии. На них- они. Кто- то расплылся в легкомысленной улыбке с метлой в руках на уже неленинском субботнике. Кто- то сосредоточенно смотрит на монитор только появившихся новеньких компьютеров. Другой склонился над ребенком, окутанным многочисленными проводами от аппаратуры. На всех фотографиях эти удивительные глаза. Они особенные- детскореанимационные.
Сашка погибнет в машине « скорой», которая перевернется на скользком загородном шоссе. Они будут лететь к ребенку, задыхающемуся от стеноза гортани. На поминках у всех будет на языке вопрос:
- Как может погибнуть человек, который спешит спасти ребенка!?
Виктор умрет мгновенно. Его машину превратит в груду железа при лобовом столкновении выехавший на встречку бешеный ЗИЛ...
Надежда пришла в отделение позже. Немного расчетливая. Нет, скорее, осторожная. Но ее не спасет эта осторожность. Она перенесет несколько операций из-за банального аппендицита. Диагноз перитонита будет подтвержден патологоанатомом.
Юра- дотошный, педантичный, каким и должен быть врач, особенно- реаниматолог, с калиграфическим почерком, ставшим притчей во языцех, так описывал status praesens, что ему завидовали кафедральные работники. Он,замечающий мельчайшие нюансы в организме ребенка, приедет в отпуск к маме, в сельскую глубинку. С ней и будет обнаружен мертвым в наполненном угарным газом доме...Символично: мама станет первым и последним человеком, которого он увидет на этом свете.
Слава умер в этом году. Тоже трагическая смерть. В реанимации больницы, где завершил свой профессиональный путь.
- По-здрав-ля-ем!- разнеслось по ординаторской, когда я вошел в нее 31 декабря.
- Спасибо, вас тоже с Новым годом!
- Ты не понял. Мы поздравляем с первым твоим дежурством!
Пусть оно будет удачным!
Негласное правило, что в новогоднюю ночь дежурит последний из пришедших на работу, никто не отменял.
Это было не только дежурство новогоднее, но и мое первое.
Ребята сделали все возможное, чтобы оно прошло хорошо. Перевели всех детей из отделения. Попросили « старшую», чтобы она поставила дежурить со мной опытных медицинских сестер. Заведующий не поехал в Питер, на всякий случай оставшись дома.
Первого ребенка привезли нам к вечеру в тяжелом состоянии. У него была менингококцемия. С шоком. Рефрактерным. Все у меня получилось быстро: поставил подключичку, заинтубировал, перевел на ИВЛ. Но сыпь нарастала на глазах, несмотря на применение больших доз стероидов. Агрессивная объемная нагрузка не помогала держать гемодинамику. Когда попросил увеличить дозу допмина до 25 мкг/ кг, то увидел в глазах сестер обреченный взгляд. Стало понятно, что мы боремся против Уотерхауса- Фридериксена.
Потом в ординаторской не мог остановиться, прикуривая одну сигарету за другой...Сколько их могло быть- трудно предположить, если бы не скрип тормозов « скорой», означающий, что ребенка подвезли непосредственно к отделению, минуя приемный покой. Это было признаком крайне тяжелого состояния поступающего больного. В этом я убедился, когда увидел на руках вбежавшего в отделение врача, ребенка с разлитым цианозом. Он агонировал. Обструктивный синдром. Дыхательная недостаточность. Родители два дня лечили кашель бабушкиными средствами:барсучьим жиром и медом. Когда мальчишка стал « задыхаться» вызвали скорую. Остановка случилась уже на столе, во время интубации. Потом были адреналин, атропин, сода, дефибрилляция... Не помогли.
Те,кто работает в детской реанимации знает, что самое трудное- это сообщить родителям о смерти их ребенка. А я должен был сказать это дважды. Не помню, что говорил, рыдающим родителям. Это спустя много лет я научился подбирать « правильные слова» в таких случаях. А таких случаев было очень много...
А потом, после дежурства, я шел домой и был уверен, что напишу заявление об увольнении. Не написал, потому как те, о ком я рассказал в первой части своего повествования пришли ко мне домой и заявили, что ежели я так поступлю, то предам их и детей, которых мне еще предстоит спасти. В этом они уверены наверняка.
Вот такое оно было мое дежурство 31 декабря 198.. года.
Спасибо тем, кто смог дочитать.
С Новым годом!
https://mirvracha.ru/forum/category/9933/14077