Кровит
Вспомните как умирает в "Войне и мире" после тяжелых родов «маленькая княгиня» Болконская. Это очень точное в деталях, классическое описание смерти после обильного кровотечения. Тяжелейшие роды закончились, но все ходят и говорят тихо, чтобы не спугнуть. Темно и затаенно в залах после недавних криков роженицы. В углах горят свечи. Потерявший самообладание князь мучается тяжким ожиданием. Только прислуга торопливо снует из комнаты в комнату с кровавыми простынями. Совсем еще юная жена Андрея Болконского, которой он тяготился и которую не любил, никак не могла родить, несмотря на приглашенного из столицы врача. Ожидающий в соседней комнате князь услышал ее «страшный крик» и тотчас же - крик ребенка. Вышел бледный доктор и без слов прошел мимо. Болконский еще пять минут назад видел супругу живой, и выражение ее лица «Ах, что вы со мной сделали?» поразило его. Произошла простая для начала 19-го века, но невероятная для нашего понимания вещь - отец и сын Болконские велели доктору спасать ребенка ценой жизни матери. Тогда врач сделал княгине экстренное кесарево сечение (видимо, слишком небрежно), после которого Лиза Болконская умерла. Все в те времена знали, что роды, даже в богатых семьях, иногда кончаются скорой смертью родильницы. Из-за неразвитости медицинской науки такой финал разыгрывался гораздо чаще, чем теперь.
Но и сейчас акушерские кровотечения одни из самых опасных. Женское тело запрограммировано природой на потерю в родах до полу литра крови, и это безвредно при абсолютно нормальном течении беременности. К сожалению, в нашей городской, изнеженной женской популяции «нормальное течение» встречается все реже и реже. Профузные кровотечения внезапны, иногда неостановимы и настолько обильны, что быстро приводят к трагедии. Мы подчас даже не успевали доехать в район по санавиации, как родильница погибала и давали отбой по рации. Невозможно передать горечь бессилия, когда на ночной трассе машина вынужденно поворачивает назад с полдороги, и перед внутренним взором встает хмурая картина: забрызганная кровью операционная, белое лицо женщины и сидящие на стульях потерянные акушеры. Но два счастливых случая впечатались в память навсегда.
Вызов в район поступил вечером, сразу после работы. По тому, какую бригаду собирали: акушера, сосудистого хирурга и анестезиолога; всем стало ясно - кровотечение не рядовое. Они не справляются, и это надолго. По приезде наши самые худшие опасения оправдались. У этой женщины ранее были небольшие кровотечения из-за патологии плаценты, но от предложенного планового кесарева сечения она категорически отказалась. Почему не уговорили, просто загадка. У нас в роддоме уговорили бы, подключили всю родню. Врач, помня о лекционном курсе и виденном на практике должен предвидеть смерть, обязан быть психологом. К сожалению, умение убеждать пациента с любым уровнем интеллекта, испугать, наконец, до мурашек, говоря на «его языке», приходит уже с горьким опытом. Тем не менее, она начала рожать и, судя по рассказу врачей, сразу после родов излилось полтора литра крови. Консервативно остановить кровотечение им не удавалось, а матка уже перестала сокращаться. Начались те самые осложнения. Чтобы спасти ей жизнь родильницу взяли в операционную и удалили кровоточащий орган - матку. После операции общая кровопотеря составила уже в два с половиной литра. К нашему приезду родильницу не выводили из наркоза, за нее «дышал» аппарат, живот возвышался горой. Акушер при нас распустил пару швов, и из брюшной полости фонтаном брызнула темная кровь. Он вновь наложил шов. Полный живот излившейся крови: так бывает после удаления матки, когда нужно срочно вмешиваться сосудистому хирургу и перевязывать веточки крупных подвздошных сосудов.
Александр Иванович, акушер-гинеколог кафедры, суетливый и картавящий толстяк рвался в бой, командовал: «Всем мыться на операцию!» Он здесь главный, но я с ним спорил. Я был против вмешательства у женщины прямо сейчас. Без запаса крови и без свертывания операция ее убьет. Нужна подготовка, и это дело анестезиолога. За меня вступился сосудистый хирург, молчаливый, прокуренный грузин Сагарадзе. Он тоже не хотел оперировать труп.
- Сашико, дай ему первому поработать, ну! Там в животе сейчас всё сдавило сгустком, не кровит...
Александр Иванович багровел, картавя еще сильнее:
- Да?! А на рапорт к областному акушеру-гинекологу ты со мной пойдешь, если что?.. Там вас нету!
- Двое против одного, - обрадовался я, - уже больше ждали... дайте мне пол часа. Я же не отменяю!
Покричали, повздорили. Потом сели в ординаторской, глотнули по пятьдесят коньяку и успокоились.
- Хорошо, а какая кстати у нее группа и резус? - вспомнил, оживившись, Александр Иванович.
- Первая, положительная, вроде... - ответил я и где-то тихо заиграли робкие предчувствия. Я вдруг вспомнил, что у меня такая же группа крови и резус-фактор.
- Так у меня такая же, батоно. Я сдам четыреста… - поднялся с кресла Сагарадзе.
Раскрасневшийся Александр Иванович всплеснул пухлыми руками:
- Вы не поверите, коллеги, и у меня!
Прямые переливания крови от непроверенных доноров запрещены законом. Кровь должна пройти карантин на ВИЧ и вирусы гепатитов. Но это редкая удача: как будто милосердное провидение собрало нас троих вместе у родильницы этой ночью. По нашему приказанию, «скачали» с каждого по четыреста миллилитров, что называется, теплой крови и, в нарушение всех приказов, струйно влили родильнице. Пока переливали, мы уже пошли оперировать. Доставая из живота пропитанную кровью салфетку, Сагарадзе подал идею:
- Кто-нибудь... дозвонитесь до шахты, пусть поднимут со смены шахтеров с нужной группой-резусом.
Местные врачи так и сделали. Через час у двоих шахтеров «взяли» еще чуть больше литра и перелили. Тут привезли много плазмы, добавили и появилась свертываемость. Сосуды перевязали, кровотечение остановили. Ночь была на исходе и нам стало казаться, что осложнения неизбежно погубят мозг родильницы. Давления как не было, так и не появилось. Я вводил огромные дозы поддерживающих сердце и сосуды лекарств, но зрачки оставались широкими, пульс слабо ощущался только на сонной артерии. Понаблюдали, сделали записи, а тут и утро. Дали рекомендации по ведению. Прогноз для жизненно важных органов крайне плохой. Но нам уже пора было возвращаться.
С тяжелым сердцем идя к машине, я вспомнил, что забыл свой чемоданчик с неотложкой и инструментами в операционной. Поднялся туда и увидел картину, заставившую меня поверить в волшебство: анестезистка в который раз обращалась к родильнице, лежащей в палате на ИВЛ: «Тебе больно, родная? Трубка в горле не мешает? Подвигай рукой...» На моих глазах женщина впервые кивнула, ресницы ее слегка дрогнули. Я подбежал и склонился над бледным лицом, взял руку. Она чуть заметно пожала мою. От этого движения ледяных пальцев во мне поднялась горячая волна и вся тяжесть пережитой ночи слетела с души в один миг. Пришла в сознание! Я бросился измерять давление. Есть 90/50, есть пульс на запястье! По трубочке закапала в банку моча. Победа! Жив мозг! Это было поразительно: после стольких часов еле-еле теплившейся жизни он все-таки выстоял.
- Коньяк из нашей крови помог, не иначе, - улыбнулся в усы пришедший Сагарадзе. Мы срочно дополнили данные ночью рекомендации,
но уже надо было ехать, сегодня у всех с утра плановые операции.
Я узнал, что женщину назавтра перевезли в нашу реанимацию, и она выжила. Александр Иванович потом рассказывал мне о своем разговоре с главным областным акушером-гинекологом. Это выглядело так:
- Ну, Саша, доложи, как было дело.
- Да, как... Если бы не теплая кровь, наша и шахтерская, бабу наверняка похоронили бы... Я знаю приказы, а что было делать? Кровопотеря сумасшедшая!
- В истории родов об этом не писали, надеюсь?
- Нет, конечно....
- Ну и хорошо... Победителей не судят.
Вторая история почти фантастическая. Но я сам все это видел. Однажды в роддоме на плановое кесарево сечение приготовили беременную. Я осмотрел ее перед операцией, прочитал историю. Кроме доношенной беременности были выставлены еще четыре конкурирующих диагноза, и ни один полностью не подтвержден. Подозревали какое-то необычное образование в животе. Всё могло кончиться удалением матки. Это значит: готовься к большому кровотечению, запасайся донорской кровью, предупреждай женщину и родственников.
Вечером, уходя домой, я застал Ольгу, так звали женщину, в приемном отделении. Она разговаривала с мужчиной. Быстро попрощавшись с ним, Ольга догнала меня у двери и тревожным шепотом позвала:
- Доктор, доктор... я еще хотела вас попросить!
- Что, Ольга?
Мы присели здесь же, на диванчике. Голубые глаза в обрамлении мелких морщин заблестели от подступивших слез. Она умоляла:
- Доктор, дайте такой наркоз, чтобы ребеночек жив был... чтоб не пострадал из-за меня! Прошу!
Сколько раз я это слышал, а каждый, как впервые. Сглотнул комок.
- Из-за ребенка не печалься... Он доношенный, и с наркозом всё будет высший класс. Закричит на первой секунде, не думай плохого...
- Ой! Как хорошо... а то тут девки такое рассказывали!
- Не бери в голову, я же пообещал. А то, что матку могут удалить, тебе объяснили?
Ольга замахала руками, рассказывая:
- У меня второй муж, доктор, знаете... Детей долго не было, и вот. Нам под сорок уже обоим. Сильно ребеночка хотим, а эта беременность, похоже, последняя надежда наша... Вы ведь историю читали?
Слезы высохли, она уже улыбалась.
- А пускай и без матки... он меня не бросит, - Ольга задумалась, - да и без ляльки тоже. Он хороший, заботливый... Но вы же понимаете?
Я понимал. Вспомнил, что эта беременность вынашивалась ею очень тяжело. Присоединилась болезнь почек, еле выходили. Завтра она могла умереть от кровотечения на операции и знала это, а думала сейчас о муже и будущем ребенке.
- И еще, доктор... Он ребенка не оставит, если что...
Я показал всем видом, как ее слова разозлили меня:
- Отставить! Ишь ты! И думать перестань. Все будет хорошо... И с тобой, и с ребенком!
- Правда?!
- Завтра весь цвет акушерства по твоему поводу собирается. Иди в палату и выспись нормально... поняла?
Она залилась румянцем, пожала мне обе руки и пошла к себе в палату. Ее я успокоил, это было видно, а у меня начался внезапный мандраж.
С утра на душе было отвратительно, предчувствия роились самые скверные. А тут еще сотрудники кафедры со студентами обещали присутствовать. Операция «показательная», непременно набежит толпа в операционную, что всегда сильно мешает и раздражает. Мыться собрались заведующая роддомом и профессор кафедры. Всё приготовили, помолились, кто умел, и приступили. Плавно, незаметно ввел Ольгу в наркоз, произнес то привычное слово, которое ждет поднятая рука с зажатым скальпелем: «Можно». Через пять минут, когда настала пора извлекать ребенка, мне показалось, что произошло какое-то странное изменение в голосах акушеров. Затем они просто молча уставились друг на друга, потрясенные. Я заглянул в операционное поле и впервые в жизни увидел то необычайное, что заставило их онеметь. Ребенок находился отдельно от матки, то есть вообще отдельно. Он преспокойно лежал вне ее, в свободной брюшной полости, имел пуповину и плаценту, которая приросла к кишке женщины. Как космонавт в открытом космосе получает кислород по шлангу из космической станции, так ребенок Ольги получал питание из крови матери по сосудам ее кишечника. Так и вырос.
Придя в себя, акушеры извлекли живого, доношенного ребенка, и передали неонатологам. Он сразу закричал. А вот с Ольгой все пошло не так гладко. Нарушенная анатомия прикрепления плаценты вызвала такое кровотечение, какого на кесаревом сечении за двадцать пять лет работы в роддоме я еще не видел. Кровило так, что вместо положенных тринадцати больших метровых салфеток я насчитал тридцать пять. Всю рану заливало, акушеры ничего не видели. На помощь помылся сосудистый хирург, потом еще один. Я тоже позвал своих на помощь. Работы хватило всем. Подробно не буду рассказывать, да это уже есть в журналах, можно почитать. В конце концов, мокрому, как мышь, сосудистому хирургу и седому профессору удалось остановить этот поток. То, что звучало в эти минуты под бестеневой лампой было чаще из нецензурной лексики. Вы думаете, профессора не матерятся? Еще как.
Зажав и прошив фонтанирующие сосуды, хирурги постепенно стали успокаиваться, извиняться друг перед другом. Как я люблю эти мгновения: глаза над масками увлажняются, наполняются светом. Речь смягчается и звучат комплименты. Потом, это всё потом... Никто не вспомнит обидных слов, но зато каждый запомнит эти ликующие ощущения, когда всё удалось. Тот восторг, когда, стоявшая рядом еще минуту назад, смерть сгинула и нет ее. Но этот неотступный, металлический запах свежей крови... он не пропадает и потом. Его начинаешь ощущать уже после всего, в конце этой лихорадки. От него не избавиться, им пропитываешься, как шашлычное мясо соусом в ожидании пламени. Сакральный и возбуждающий, захватывающий тревогой запах. Увлеченный работой, забрызганный кровью от живота до подбородка хирург иногда выглядит как зловещий, безумный расчленитель. Но запахов он не чувствует, он сосредоточен. Сейчас в крупнейших медцентрах есть селсейверы. Сложные и дорогие аппараты, которые собирают излившуюся кровь, сепарируют, подогревают ее, и возвращают больному в вену. Никаких запахов. Нам бы такой тогда... Только часов через пять после тщательного наблюдения и контроля забрезжила надежда, что и с осложнениями тоже справились. Так оно потом и оказалось. Выходили Ольгу в нашей реанимации и выписали родильницу со здоровым ребенком домой. И без дорогого селсейвера.
Такая патология называется «брюшная беременность». Если сказать, что она крайне редкая, значит - ничего не сказать. Случаев, таких как наш, когда выжили оба, и мать и доношенный плод, росший вне матки, за всю историю цивилизованного акушерства - единицы. Написали мы статью в журнал. Через месяц сняли про наш перинатальный центр сюжет на местном телевидении, где был эпизод, как счастливая мама у себя дома со свертком на руках, похоже, еще не до конца понимает, что произошло.
Однажды меня вызвали по телефону в приемное. Там на кушетке ожидала женщина. Из-за новой прически и макияжа я не сразу узнал Ольгу. Девочка лет пяти с белым бантом стояла рядом, испуганно прижимаясь к маминым коленям.
- Благодарю вас, доктор, спасибо за всё! - сказала мать, а дочке велела: - Ленка, скажи дяденьке спасибо!
Но Ленка не желала мне ничего говорить. Позволяла себя рассматривать, кусала ноготки и плутовато щурилась.
Кровит
Но и сейчас акушерские кровотечения одни из самых опасных. Женское тело запрограммировано природой на потерю в родах до полу литра крови, и это безвредно при абсолютно нормальном течении беременности. К сожалению, в нашей городской, изнеженной женской популяции «нормальное течение» встречается все реже и реже. Профузные кровотечения внезапны, иногда неостановимы и настолько обильны, что быстро приводят к трагедии. Мы подчас даже не успевали доехать в район по санавиации, как родильница погибала и давали отбой по рации. Невозможно передать горечь бессилия, когда на ночной трассе машина вынужденно поворачивает назад с полдороги, и перед внутренним взором встает хмурая картина: забрызганная кровью операционная, белое лицо женщины и сидящие на стульях потерянные акушеры. Но два счастливых случая впечатались в память навсегда.
Вызов в район поступил вечером, сразу после работы. По тому, какую бригаду собирали: акушера, сосудистого хирурга и анестезиолога; всем стало ясно - кровотечение не рядовое. Они не справляются, и это надолго. По приезде наши самые худшие опасения оправдались. У этой женщины ранее были небольшие кровотечения из-за патологии плаценты, но от предложенного планового кесарева сечения она категорически отказалась. Почему не уговорили, просто загадка. У нас в роддоме уговорили бы, подключили всю родню. Врач, помня о лекционном курсе и виденном на практике должен предвидеть смерть, обязан быть психологом. К сожалению, умение убеждать пациента с любым уровнем интеллекта, испугать, наконец, до мурашек, говоря на «его языке», приходит уже с горьким опытом. Тем не менее, она начала рожать и, судя по рассказу врачей, сразу после родов излилось полтора литра крови. Консервативно остановить кровотечение им не удавалось, а матка уже перестала сокращаться. Начались те самые осложнения. Чтобы спасти ей жизнь родильницу взяли в операционную и удалили кровоточащий орган - матку. После операции общая кровопотеря составила уже в два с половиной литра. К нашему приезду родильницу не выводили из наркоза, за нее «дышал» аппарат, живот возвышался горой. Акушер при нас распустил пару швов, и из брюшной полости фонтаном брызнула темная кровь. Он вновь наложил шов. Полный живот излившейся крови: так бывает после удаления матки, когда нужно срочно вмешиваться сосудистому хирургу и перевязывать веточки крупных подвздошных сосудов.
Александр Иванович, акушер-гинеколог кафедры, суетливый и картавящий толстяк рвался в бой, командовал: «Всем мыться на операцию!» Он здесь главный, но я с ним спорил. Я был против вмешательства у женщины прямо сейчас. Без запаса крови и без свертывания операция ее убьет. Нужна подготовка, и это дело анестезиолога. За меня вступился сосудистый хирург, молчаливый, прокуренный грузин Сагарадзе. Он тоже не хотел оперировать труп.
- Сашико, дай ему первому поработать, ну! Там в животе сейчас всё сдавило сгустком, не кровит...
Александр Иванович багровел, картавя еще сильнее:
- Да?! А на рапорт к областному акушеру-гинекологу ты со мной пойдешь, если что?.. Там вас нету!
- Двое против одного, - обрадовался я, - уже больше ждали... дайте мне пол часа. Я же не отменяю!
Покричали, повздорили. Потом сели в ординаторской, глотнули по пятьдесят коньяку и успокоились.
- Хорошо, а какая кстати у нее группа и резус? - вспомнил, оживившись, Александр Иванович.
- Первая, положительная, вроде... - ответил я и где-то тихо заиграли робкие предчувствия. Я вдруг вспомнил, что у меня такая же группа крови и резус-фактор.
- Так у меня такая же, батоно. Я сдам четыреста… - поднялся с кресла Сагарадзе.
Раскрасневшийся Александр Иванович всплеснул пухлыми руками:
- Вы не поверите, коллеги, и у меня!
Прямые переливания крови от непроверенных доноров запрещены законом. Кровь должна пройти карантин на ВИЧ и вирусы гепатитов. Но это редкая удача: как будто милосердное провидение собрало нас троих вместе у родильницы этой ночью. По нашему приказанию, «скачали» с каждого по четыреста миллилитров, что называется, теплой крови и, в нарушение всех приказов, струйно влили родильнице. Пока переливали, мы уже пошли оперировать. Доставая из живота пропитанную кровью салфетку, Сагарадзе подал идею:
- Кто-нибудь... дозвонитесь до шахты, пусть поднимут со смены шахтеров с нужной группой-резусом.
Местные врачи так и сделали. Через час у двоих шахтеров «взяли» еще чуть больше литра и перелили. Тут привезли много плазмы, добавили и появилась свертываемость. Сосуды перевязали, кровотечение остановили. Ночь была на исходе и нам стало казаться, что осложнения неизбежно погубят мозг родильницы. Давления как не было, так и не появилось. Я вводил огромные дозы поддерживающих сердце и сосуды лекарств, но зрачки оставались широкими, пульс слабо ощущался только на сонной артерии. Понаблюдали, сделали записи, а тут и утро. Дали рекомендации по ведению. Прогноз для жизненно важных органов крайне плохой. Но нам уже пора было возвращаться.
С тяжелым сердцем идя к машине, я вспомнил, что забыл свой чемоданчик с неотложкой и инструментами в операционной. Поднялся туда и увидел картину, заставившую меня поверить в волшебство: анестезистка в который раз обращалась к родильнице, лежащей в палате на ИВЛ: «Тебе больно, родная? Трубка в горле не мешает? Подвигай рукой...» На моих глазах женщина впервые кивнула, ресницы ее слегка дрогнули. Я подбежал и склонился над бледным лицом, взял руку. Она чуть заметно пожала мою. От этого движения ледяных пальцев во мне поднялась горячая волна и вся тяжесть пережитой ночи слетела с души в один миг. Пришла в сознание! Я бросился измерять давление. Есть 90/50, есть пульс на запястье! По трубочке закапала в банку моча. Победа! Жив мозг! Это было поразительно: после стольких часов еле-еле теплившейся жизни он все-таки выстоял.
- Коньяк из нашей крови помог, не иначе, - улыбнулся в усы пришедший Сагарадзе. Мы срочно дополнили данные ночью рекомендации,
но уже надо было ехать, сегодня у всех с утра плановые операции.
Я узнал, что женщину назавтра перевезли в нашу реанимацию, и она выжила. Александр Иванович потом рассказывал мне о своем разговоре с главным областным акушером-гинекологом. Это выглядело так:
- Ну, Саша, доложи, как было дело.
- Да, как... Если бы не теплая кровь, наша и шахтерская, бабу наверняка похоронили бы... Я знаю приказы, а что было делать? Кровопотеря сумасшедшая!
- В истории родов об этом не писали, надеюсь?
- Нет, конечно....
- Ну и хорошо... Победителей не судят.
Вторая история почти фантастическая. Но я сам все это видел. Однажды в роддоме на плановое кесарево сечение приготовили беременную. Я осмотрел ее перед операцией, прочитал историю. Кроме доношенной беременности были выставлены еще четыре конкурирующих диагноза, и ни один полностью не подтвержден. Подозревали какое-то необычное образование в животе. Всё могло кончиться удалением матки. Это значит: готовься к большому кровотечению, запасайся донорской кровью, предупреждай женщину и родственников.
Вечером, уходя домой, я застал Ольгу, так звали женщину, в приемном отделении. Она разговаривала с мужчиной. Быстро попрощавшись с ним, Ольга догнала меня у двери и тревожным шепотом позвала:
- Доктор, доктор... я еще хотела вас попросить!
- Что, Ольга?
Мы присели здесь же, на диванчике. Голубые глаза в обрамлении мелких морщин заблестели от подступивших слез. Она умоляла:
- Доктор, дайте такой наркоз, чтобы ребеночек жив был... чтоб не пострадал из-за меня! Прошу!
Сколько раз я это слышал, а каждый, как впервые. Сглотнул комок.
- Из-за ребенка не печалься... Он доношенный, и с наркозом всё будет высший класс. Закричит на первой секунде, не думай плохого...
- Ой! Как хорошо... а то тут девки такое рассказывали!
- Не бери в голову, я же пообещал. А то, что матку могут удалить, тебе объяснили?
Ольга замахала руками, рассказывая:
- У меня второй муж, доктор, знаете... Детей долго не было, и вот. Нам под сорок уже обоим. Сильно ребеночка хотим, а эта беременность, похоже, последняя надежда наша... Вы ведь историю читали?
Слезы высохли, она уже улыбалась.
- А пускай и без матки... он меня не бросит, - Ольга задумалась, - да и без ляльки тоже. Он хороший, заботливый... Но вы же понимаете?
Я понимал. Вспомнил, что эта беременность вынашивалась ею очень тяжело. Присоединилась болезнь почек, еле выходили. Завтра она могла умереть от кровотечения на операции и знала это, а думала сейчас о муже и будущем ребенке.
- И еще, доктор... Он ребенка не оставит, если что...
Я показал всем видом, как ее слова разозлили меня:
- Отставить! Ишь ты! И думать перестань. Все будет хорошо... И с тобой, и с ребенком!
- Правда?!
- Завтра весь цвет акушерства по твоему поводу собирается. Иди в палату и выспись нормально... поняла?
Она залилась румянцем, пожала мне обе руки и пошла к себе в палату. Ее я успокоил, это было видно, а у меня начался внезапный мандраж.
С утра на душе было отвратительно, предчувствия роились самые скверные. А тут еще сотрудники кафедры со студентами обещали присутствовать. Операция «показательная», непременно набежит толпа в операционную, что всегда сильно мешает и раздражает. Мыться собрались заведующая роддомом и профессор кафедры. Всё приготовили, помолились, кто умел, и приступили. Плавно, незаметно ввел Ольгу в наркоз, произнес то привычное слово, которое ждет поднятая рука с зажатым скальпелем: «Можно». Через пять минут, когда настала пора извлекать ребенка, мне показалось, что произошло какое-то странное изменение в голосах акушеров. Затем они просто молча уставились друг на друга, потрясенные. Я заглянул в операционное поле и впервые в жизни увидел то необычайное, что заставило их онеметь. Ребенок находился отдельно от матки, то есть вообще отдельно. Он преспокойно лежал вне ее, в свободной брюшной полости, имел пуповину и плаценту, которая приросла к кишке женщины. Как космонавт в открытом космосе получает кислород по шлангу из космической станции, так ребенок Ольги получал питание из крови матери по сосудам ее кишечника. Так и вырос.
Придя в себя, акушеры извлекли живого, доношенного ребенка, и передали неонатологам. Он сразу закричал. А вот с Ольгой все пошло не так гладко. Нарушенная анатомия прикрепления плаценты вызвала такое кровотечение, какого на кесаревом сечении за двадцать пять лет работы в роддоме я еще не видел. Кровило так, что вместо положенных тринадцати больших метровых салфеток я насчитал тридцать пять. Всю рану заливало, акушеры ничего не видели. На помощь помылся сосудистый хирург, потом еще один. Я тоже позвал своих на помощь. Работы хватило всем. Подробно не буду рассказывать, да это уже есть в журналах, можно почитать. В конце концов, мокрому, как мышь, сосудистому хирургу и седому профессору удалось остановить этот поток. То, что звучало в эти минуты под бестеневой лампой было чаще из нецензурной лексики. Вы думаете, профессора не матерятся? Еще как.
Зажав и прошив фонтанирующие сосуды, хирурги постепенно стали успокаиваться, извиняться друг перед другом. Как я люблю эти мгновения: глаза над масками увлажняются, наполняются светом. Речь смягчается и звучат комплименты. Потом, это всё потом... Никто не вспомнит обидных слов, но зато каждый запомнит эти ликующие ощущения, когда всё удалось. Тот восторг, когда, стоявшая рядом еще минуту назад, смерть сгинула и нет ее. Но этот неотступный, металлический запах свежей крови... он не пропадает и потом. Его начинаешь ощущать уже после всего, в конце этой лихорадки. От него не избавиться, им пропитываешься, как шашлычное мясо соусом в ожидании пламени. Сакральный и возбуждающий, захватывающий тревогой запах. Увлеченный работой, забрызганный кровью от живота до подбородка хирург иногда выглядит как зловещий, безумный расчленитель. Но запахов он не чувствует, он сосредоточен. Сейчас в крупнейших медцентрах есть селсейверы. Сложные и дорогие аппараты, которые собирают излившуюся кровь, сепарируют, подогревают ее, и возвращают больному в вену. Никаких запахов. Нам бы такой тогда... Только часов через пять после тщательного наблюдения и контроля забрезжила надежда, что и с осложнениями тоже справились. Так оно потом и оказалось. Выходили Ольгу в нашей реанимации и выписали родильницу со здоровым ребенком домой. И без дорогого селсейвера.
Такая патология называется «брюшная беременность». Если сказать, что она крайне редкая, значит - ничего не сказать. Случаев, таких как наш, когда выжили оба, и мать и доношенный плод, росший вне матки, за всю историю цивилизованного акушерства - единицы. Написали мы статью в журнал. Через месяц сняли про наш перинатальный центр сюжет на местном телевидении, где был эпизод, как счастливая мама у себя дома со свертком на руках, похоже, еще не до конца понимает, что произошло.
Однажды меня вызвали по телефону в приемное. Там на кушетке ожидала женщина. Из-за новой прически и макияжа я не сразу узнал Ольгу. Девочка лет пяти с белым бантом стояла рядом, испуганно прижимаясь к маминым коленям.
- Благодарю вас, доктор, спасибо за всё! - сказала мать, а дочке велела: - Ленка, скажи дяденьке спасибо!
Но Ленка не желала мне ничего говорить. Позволяла себя рассматривать, кусала ноготки и плутовато щурилась.
Кровит