Веселье в петровском "парадизе"
Петербург изначально создавался Петром как так называемый регулярный город, где все и вся предусмотрено правительством и жителям для полного благополучия надлежит лишь пунктуально исполнять предписания свыше.
Веселье, как и все, к чему прикасался Петр, тоже приняло в Петербурге регламентированный характер. В 1718 году появился указ об ассамблеях. Главам семей в сопровождении жен и дочерей полагалось являться на ассамблею к трем часам пополудни, в богатейших нарядах. Поначалу русские красавицы, чувствовавшие себя совершенно свободно в платьях, сшитых по последней заграничной моде, поражали иностранцев тем, что чернили зубы - они еще не избавились от старинных представлений своих матушек и бабушек, будто белые зубы пристали лишь арапам и обезьянам. Этот нелепый обычай исчез из высших слоев общества только к 1721 году, а среди купцов и мещан удерживался еще сто лет.
Главным увеселением на ассамблеях полагались танцы. Сам Петр был отличным танцором. Он выделывал такие «каприоли», которые, по мнению иностранцев, составили бы честь лучшим балетмейстерам Европы, и в паре с Екатериной успевал сделать три круга, пока остальные только заканчивали первый.
После танцев садись ужинать. И тут французская ассамблея превращалась в привычную русскую попойку. Мужчины курили крепкий табак, играли в шашки, напивались допьяна, бранились, ссорились и даже бросались друг на друга с кулаками. Бедные дамы, сбившись в уголок, смотрели на все это безобразие и принужденно хохотали. А что делать - уезжать с ассамблеи до срока было категорически запрещено.
Всю тяжесть царского веселья могли испытать на себе и зазевавшиеся посетители Летнего сада. В означенный час Петр повелевал запереть ворота и по аллеям широкой волной разносился запах сивухи. Рослые преображенские гренадеры вносили ушаты простой хлебной водки и все, кто находился в саду, не исключая дам, должны были опорожнить здоровенную лохань за здоровье Его величества. Упорствующих поили насильно, предварительно окатив сивухой с головы до ног. В саду начиналось смятение, каждый спасался, как мог. Только духовные лица обыкновенно не отвращали лица своего от горькой чаши.
За весельем горесть по пятам ходит, гласит народная поговорка, а уж за царским весельем - и подавно.
Веселье, как и все, к чему прикасался Петр, тоже приняло в Петербурге регламентированный характер. В 1718 году появился указ об ассамблеях. Главам семей в сопровождении жен и дочерей полагалось являться на ассамблею к трем часам пополудни, в богатейших нарядах. Поначалу русские красавицы, чувствовавшие себя совершенно свободно в платьях, сшитых по последней заграничной моде, поражали иностранцев тем, что чернили зубы - они еще не избавились от старинных представлений своих матушек и бабушек, будто белые зубы пристали лишь арапам и обезьянам. Этот нелепый обычай исчез из высших слоев общества только к 1721 году, а среди купцов и мещан удерживался еще сто лет.
Главным увеселением на ассамблеях полагались танцы. Сам Петр был отличным танцором. Он выделывал такие «каприоли», которые, по мнению иностранцев, составили бы честь лучшим балетмейстерам Европы, и в паре с Екатериной успевал сделать три круга, пока остальные только заканчивали первый.
После танцев садись ужинать. И тут французская ассамблея превращалась в привычную русскую попойку. Мужчины курили крепкий табак, играли в шашки, напивались допьяна, бранились, ссорились и даже бросались друг на друга с кулаками. Бедные дамы, сбившись в уголок, смотрели на все это безобразие и принужденно хохотали. А что делать - уезжать с ассамблеи до срока было категорически запрещено.
Всю тяжесть царского веселья могли испытать на себе и зазевавшиеся посетители Летнего сада. В означенный час Петр повелевал запереть ворота и по аллеям широкой волной разносился запах сивухи. Рослые преображенские гренадеры вносили ушаты простой хлебной водки и все, кто находился в саду, не исключая дам, должны были опорожнить здоровенную лохань за здоровье Его величества. Упорствующих поили насильно, предварительно окатив сивухой с головы до ног. В саду начиналось смятение, каждый спасался, как мог. Только духовные лица обыкновенно не отвращали лица своего от горькой чаши.
За весельем горесть по пятам ходит, гласит народная поговорка, а уж за царским весельем - и подавно.