Пророчество. Рассказ
- Эй, дед!
Я очнулся. Молодой краснорожий парень, копна нечесаных волос, в уголке рта - изжеванная беломорина, с вызовом смотрел на меня:
- Понравилось что? Бери, не стесняйся. Нет? Проходи, не задерживайся, не заслоняй обзор публике!
Кишащий муравейник блошиного рынка. Большинство торговцев разложили товар прямо на земле, постелив газетки-картонки-клеенки. Краснорожий - притащил раскладной столик, на котором и разместил свой товар - потрепанные книги, коробочки с орденами, пару бескозырок балтфлота, несколько картин.
- Сколько стоит вот эта картина?
Я показал, какая.
- А, эта…
Парень назвал цену.
Таких денег у меня, разумеется, с собой не было. Да и кто в здравом уме будет таскать с собой по рынкам двухмесячную пенсию?
Сюда я пришел по конкретной бытовой надобности. Вчера Люся, отстояв трехчасовую очередь, принесла немного мяса - в «Диете», вот чудо-то! - говядину выкинули. И решили мы с Люсей котлеток наделать. Сегодня с утра начал то мясо проворачивать - сломал нож мясорубочный. Вот за ножом-то, собственно, я на рынок и пришел.
Искал нож, а увидел картину.
- Скажите, - спросил я у парня, - вы можете подержать ее, не продавать хотя бы пару часов?
- Обещать не могу, - ответил Краснорожий, - сами должны понимать - у нас нынче рынок, власть капитала. И это - не про Маркса с Энгельсом.
- Я доплачу! Сколько?
Парень накинул еще к названной цене.
Я согласился и зашагал к трамвайной остановке.
На звук открывшейся входной двери из кухни выглянула Люся:
- Ну что, деда, купил?
- Нет, внучка, не купил пока, не нашел, - ответил я и торопливо прошел в зал. Открыл верхний ящик комода, достал сберкнижку с «похоронными» деньгами.
- Дед, ты чего? - Люся увидела у меня в руках сберкнижку, встревожилась:
- Случилось что?
- Люсенька, извини, спешу. Вечером расскажу, - пообещал я, отворил входную дверь и вышел.
* * *
В сбербанке была очередь. С тех пор, как я увидел картину, прошло уже больше часа. Дождется ли она меня, - с тоской думал я. Все доводы рассудка, что, конечно, дождется, ведь в наши времена мало кто картины покупает, все больше на продукты тратятся, - успокаивали слабо. Ведь это была картина, которую рисовал в тот памятный день Юлька по прозвищу Цезарь...
- Мужчина, вам чего? - вернула меня к действительности полная блондинка в химической завивке и глубоком декольте, сверкающем из окошка контролера.
- Денег с книжки снять.
- Заполняйте бланк, - кивнула равнодушно на стопку бумажек.
* * *
Вечером, когда закончились все хлопоты и треволнения этого дня, мы с Люсей, поужинав свежими котлетами, сели пить чай. Чай накрыли по-праздничному, в зале. Я сел так, чтобы все время, едва подняв глаза от чашки, нырять взглядом в глубину и простор летнего вечера, случившегося полвека назад. Вечера, нарисованного на картине.
Нас, вместе с Юлькой, было шестеро - трое ребят и трое девчат. Все из одного двора, все знали друг друга с детства. Меня отпустили из части в краткосрочный отпуск, и в честь этого события мы решили собраться на даче у Юльки. Его папа, контр-адмирал, был в очередной командировке, тактичная мама - уехала «по делам» в город, и дача на эти дни целиком перешла в наше распоряжение.
Мы купались, загорали, играли в волейбол и карты. Все, кроме Юльки. Юлька писал картину. Набросок он сделал еще вечером в пятницу, когда мы, веселой и шумной толпой, собрались в саду за чаем. Плыла светлая ночь, одуряюще пахли пионы, стоящие в кувшине посередине стола, попыхивал самовар. Мы смеялись, шутили, пели песни.
А Юлька - писал. Писал быстро, вдохновенно. Писал, и никому не показывал. Утверждал, что, пока не кончена - нельзя.
Юлька учился на последнем курсе в институте живописи, и картина эта - была его дипломной работой. Он был очень талантлив, наш Юлька. Это признавали и специалисты от искусства, и такие невежи, как я. В прошлый мой отпуск, например, Женька похвасталась портретом, написанным Цезарем. Мы даже поссорились с ней из-за этого портрета - так здорово было нарисовано, что я приревновал Женьку к Юльке.
- Это ты про этот бабушкин портрет говоришь? - прервала меня Люся и указала на портрет юной востроносой красавицы, висящий справа от купленной сегодня картины.
- Ну да, конечно про этот.
- Хм.. кисть держала и вправду рука влюбленного… - задумчиво проговорила Люся.
- Ну а я о чем! - немного сердито согласился я, и тут же спохватился - к кому я ревную? К мертвецам? Юлька не пережил блокаду, Женя - ушла 3 года назад.
- Дед, ну а дальше что было?
- Да, собственно, это все. В воскресенье, в половине первого, из города позвонила Юлькина мама и сказала, что только что по радио выступал Молотов - сегодня немцы напали на Советский Союз.
Когда Юлька сказал, точнее - прокричал, об этом, все сначала замерли, потом вскочили, загомонили, заговорили все разом. Я, в спешке, ища портупею, чуть не опрокинул Юлькин мольберт. И остановился, изумленный:
- Юль, ты же рисовал нас вечером в пятницу, за чаем. Почему же на картине нет ни одного человека? Садовый столик пуст, пусты скамейки возле него, даже пионы из кувшина пропали! Почему, Юль?
Юлий, с остановившимся взглядом, с бледностью, проступающей сквозь загар, ответил:
- Предчувствие, ребята. В воздухе тогда здорово пахло грозой. И я подумал - грозой нас всех и разметает.
Я очнулся. Молодой краснорожий парень, копна нечесаных волос, в уголке рта - изжеванная беломорина, с вызовом смотрел на меня:
- Понравилось что? Бери, не стесняйся. Нет? Проходи, не задерживайся, не заслоняй обзор публике!
Кишащий муравейник блошиного рынка. Большинство торговцев разложили товар прямо на земле, постелив газетки-картонки-клеенки. Краснорожий - притащил раскладной столик, на котором и разместил свой товар - потрепанные книги, коробочки с орденами, пару бескозырок балтфлота, несколько картин.
- Сколько стоит вот эта картина?
Я показал, какая.
- А, эта…
Парень назвал цену.
Таких денег у меня, разумеется, с собой не было. Да и кто в здравом уме будет таскать с собой по рынкам двухмесячную пенсию?
Сюда я пришел по конкретной бытовой надобности. Вчера Люся, отстояв трехчасовую очередь, принесла немного мяса - в «Диете», вот чудо-то! - говядину выкинули. И решили мы с Люсей котлеток наделать. Сегодня с утра начал то мясо проворачивать - сломал нож мясорубочный. Вот за ножом-то, собственно, я на рынок и пришел.
Искал нож, а увидел картину.
- Скажите, - спросил я у парня, - вы можете подержать ее, не продавать хотя бы пару часов?
- Обещать не могу, - ответил Краснорожий, - сами должны понимать - у нас нынче рынок, власть капитала. И это - не про Маркса с Энгельсом.
- Я доплачу! Сколько?
Парень накинул еще к названной цене.
Я согласился и зашагал к трамвайной остановке.
На звук открывшейся входной двери из кухни выглянула Люся:
- Ну что, деда, купил?
- Нет, внучка, не купил пока, не нашел, - ответил я и торопливо прошел в зал. Открыл верхний ящик комода, достал сберкнижку с «похоронными» деньгами.
- Дед, ты чего? - Люся увидела у меня в руках сберкнижку, встревожилась:
- Случилось что?
- Люсенька, извини, спешу. Вечером расскажу, - пообещал я, отворил входную дверь и вышел.
* * *
В сбербанке была очередь. С тех пор, как я увидел картину, прошло уже больше часа. Дождется ли она меня, - с тоской думал я. Все доводы рассудка, что, конечно, дождется, ведь в наши времена мало кто картины покупает, все больше на продукты тратятся, - успокаивали слабо. Ведь это была картина, которую рисовал в тот памятный день Юлька по прозвищу Цезарь...
- Мужчина, вам чего? - вернула меня к действительности полная блондинка в химической завивке и глубоком декольте, сверкающем из окошка контролера.
- Денег с книжки снять.
- Заполняйте бланк, - кивнула равнодушно на стопку бумажек.
* * *
Вечером, когда закончились все хлопоты и треволнения этого дня, мы с Люсей, поужинав свежими котлетами, сели пить чай. Чай накрыли по-праздничному, в зале. Я сел так, чтобы все время, едва подняв глаза от чашки, нырять взглядом в глубину и простор летнего вечера, случившегося полвека назад. Вечера, нарисованного на картине.
Нас, вместе с Юлькой, было шестеро - трое ребят и трое девчат. Все из одного двора, все знали друг друга с детства. Меня отпустили из части в краткосрочный отпуск, и в честь этого события мы решили собраться на даче у Юльки. Его папа, контр-адмирал, был в очередной командировке, тактичная мама - уехала «по делам» в город, и дача на эти дни целиком перешла в наше распоряжение.
Мы купались, загорали, играли в волейбол и карты. Все, кроме Юльки. Юлька писал картину. Набросок он сделал еще вечером в пятницу, когда мы, веселой и шумной толпой, собрались в саду за чаем. Плыла светлая ночь, одуряюще пахли пионы, стоящие в кувшине посередине стола, попыхивал самовар. Мы смеялись, шутили, пели песни.
А Юлька - писал. Писал быстро, вдохновенно. Писал, и никому не показывал. Утверждал, что, пока не кончена - нельзя.
Юлька учился на последнем курсе в институте живописи, и картина эта - была его дипломной работой. Он был очень талантлив, наш Юлька. Это признавали и специалисты от искусства, и такие невежи, как я. В прошлый мой отпуск, например, Женька похвасталась портретом, написанным Цезарем. Мы даже поссорились с ней из-за этого портрета - так здорово было нарисовано, что я приревновал Женьку к Юльке.
- Это ты про этот бабушкин портрет говоришь? - прервала меня Люся и указала на портрет юной востроносой красавицы, висящий справа от купленной сегодня картины.
- Ну да, конечно про этот.
- Хм.. кисть держала и вправду рука влюбленного… - задумчиво проговорила Люся.
- Ну а я о чем! - немного сердито согласился я, и тут же спохватился - к кому я ревную? К мертвецам? Юлька не пережил блокаду, Женя - ушла 3 года назад.
- Дед, ну а дальше что было?
- Да, собственно, это все. В воскресенье, в половине первого, из города позвонила Юлькина мама и сказала, что только что по радио выступал Молотов - сегодня немцы напали на Советский Союз.
Когда Юлька сказал, точнее - прокричал, об этом, все сначала замерли, потом вскочили, загомонили, заговорили все разом. Я, в спешке, ища портупею, чуть не опрокинул Юлькин мольберт. И остановился, изумленный:
- Юль, ты же рисовал нас вечером в пятницу, за чаем. Почему же на картине нет ни одного человека? Садовый столик пуст, пусты скамейки возле него, даже пионы из кувшина пропали! Почему, Юль?
Юлий, с остановившимся взглядом, с бледностью, проступающей сквозь загар, ответил:
- Предчувствие, ребята. В воздухе тогда здорово пахло грозой. И я подумал - грозой нас всех и разметает.