Москва недавняя, век прошлый. 2
Горбушка (продолжение)
Ни для кого не секрет, что в СССР кроме Москвы располагалось еще несколько поселений. Портовым городам - Питеру, Мурманску - было в этой жизни проще, там имелись свои надежные контрабандные каналы поставок импорта, в том числе и дисков. Остальным городам приходилось несладко, и с завидной регулярностью местные меломаны снаряжали курьеров в Москву, дабы те привезли что-нибудь доселе неслыханное.
Свежая пластинка никому неизвестной, но перспективной группы Sepultura покупалась за внушительный капитал и в тот же день увозилась в неведомый и далекий Свердловск. Там она жила насыщенной жизнью месяца 2-3, пока все желающие студии звукозаписи и частные лица, уплатив кровные рублей пять переписывали ее на свои бобины и кассеты. За это время альбом успевал отбить свою цену целиком, а то и с горкой.
После этого его бережно везли обратно в Москву, на Горбушку, где продавали за полцены. Зачастую тем же самым людям, у которых она была куплена ранее. На следующей неделе на Горбушке проявлялись люди из Киева. Завидев альбом, тотчас хватали и везли в украинскую столицу, где приключения диска в точности повторяли свердловские.
Проходило лето, наступала осень, и вот опять пластинка-путешественница лежит на той же самой точке в Горбушке. А рядом уже стоят парни из Иркутска, готовые заплатить любые деньги, лишь бы довезти такую музыку до сибиряков. После 3-4 циклов изрядно попиленный альбом оседал в коллекции какого-нибудь сердобольного фаната, а вся страна слушала магнитофонные копии с одного и того же оригинала!
Такая невообразимая в цифровой век коммерческая схема приводила к тому, что в Москве серъезные альбомы оценивались куда дороже, нежели в глубинке. Моими стараниями поставлен так и не побитый горбушкинский рекорд: году этак в 91-м году продал я объехавший страну пятьдесят раз винил Carcass. От сердца оторвал. За 3.000 рублей. Сравнимо с полугодовой пролетарской зарплатой и в три раза покрывало предельную цену любой пластинки на рынке. Старожилы Горбушки единодушно решили, что покупатели - ребята из Ангарска - просто сошли с ума. "С кем не бывает...". Боялся - протрезвеют ангарские, убьют с горя.
Через год приехали снова. Руки жали, обнимали, благодарственными осаннами воспевали.
Передавать пластинки на пару дней на запись считалось сподручным бизнесом и в самой Москве. За трояк (с инфляцией сумма подросла до пятерки и до червонца) пластинки отдавались "на пропись" с субботы до воскресенья. Взятое в воскресенье полагалось вернуть посреди недели. Обычно забивали стрелку в магазине грампластинок на Маяковке. Там по средам ошивалась небольшая сонная кучка филофонистов в ожидании возврата.
Помнится, в один из таких вечеров кто-то обнаружил: в отделе партийных альбомов лежат по 20 копеек уцененные диски с записью съезда ВЛКСМ. Диски в плотных конвертах, с солидными полиэтиленовыми пакетами. Вещь отчаянно необходимая в коллекционерском хозяйстве. Мы закупили полсотни сих комсомольских альбомов, диски побросали в урну у входа, а пакетики по сумкам попрятали. Стоим, новости шоу-бизнеса перетираем, и тут вдруг наблюдаем: некий почти прилично одетый господин начинает рыться в той урне и собирать пластинки.
Мы оторопели. На что ему речи пламенные комсомольских активистов? Или он эти пластинки готовить умеет, семью хоть вечером покормит? Развязка наступила внезапно. Незнакомец встал в позу метателя дисков и... действительно стал их метать через все Садовое Кольцо, на противоположную сторону! О таких бурных и продолжительных аплодисментах записанные там комсорги и мечтать не могли.
Покидать Горбушку иногда приходилось и в "урочные" дни - субботу и воскресенье. Тяжелым временем были новогодние праздненства. Клуб закрывался на детские елки, и филофонистам в 20-градусный мороз оставалось лишь переминаться с ноги на ногу в глубине парка, одной рукой смахивая снег с бесценных пластинок, другой - опрокидывая согревающую стопочку.
Поразительно, но первые годы Горбушка действительно полностью соответствовала своему статусу "Клуба Филофонистов". Только винил. Даже сопутствующая мелочь вроде кассет или маек была там нежелательной редкостью. Ассортимент музыки также отдавал знакомым пост-советским консерватизмом - классический рок, хард-рок и металл во всех его извращенных проявлениях. Поп-музыкой никто мараться не хотел - стоила копейки, клиент под нее редкий. Дешевые и никчемные пластинки звали "мочалками". Торговец, возившийся исключительно с подобным ассортиментом приобретал пренебрежительную кличку "мочалочник". В противоположность мочалкам, с конца 80-х в особом фаворе было экстремальное "железо" - грайндкор и дэт-метал стоил совершенно неприличные деньги, и дорожал ежедневно - впрочем, то была дикая эпоха гиперинфляции.
И все таки со временем на Горбушку стали проникать чуждые элементы. Первым знаком стало создание буфета. В одну прекрасную солнечную субботу все вдруг почувствовали манящий запах поджаристых куриных окорочков.
"Будет чем водку закусывать!", - возрадовался местный контингент. Я, кстати, кажется, нигде выше еще не говорил о том, что с часа дня половина Горбушки потихоньку забывала о своих пластинках и приступала к интеллигентному и дружелюбному потреблению спиртного.
Набросившись на буфет и поглотив целое стадо ножек Буша довольные и сытые филофонисты засобирались по домам.
На следующий день случилось нечто странное и доселе неслыханное: не пускали в клуб. На часах уже 11 утра, а двери клуба на замке. И никаких коментариев властей. Толпа негодовала и исторгала разнообразнейшие весьма изобретательные проклятия. Когда двери наконец отворились, все осознали, что случилось непоправимое. После вчерашней оргии с окорочками уборщицы поленились прибрать клуб, и в 20-градусную жару обглоданные куриные ноги сутки провалялись по всем углам и лестницам клуба, наполнив запахом гниения и разложения каждый кубометр воздуха до отказа. В помещении без противогаза находиться было невозможно. Буфет бесславно закрылся после первой же премьеры.
С годами как-то незаметно для людей внутри, вокруг клуба стала разрастаться новая торговая территория. Поначалу это означало сущий пустяк - возле входа парковались две-три машины, прямо с багажников которых торговцы предлагали желающим свежие видеофильмы. Среди первых таких продавцов был, например, известный подпольный видео-переводчик Сергей Визгунов. Почти все тачки были "Жигулями" - иномарок тогда еще не существовало в природе, а на "москвиче" приехать в храм искусства не осмелился бы ни один человек разумный. Со временем три машины превратились в четыре, а там глядишь - и десять. И почти все почему-то белые. Видимо, маркетинговая политика такая. Затем между ними из воздуха материализовались раскладные столики, и уже к 1992-93 году площадь перед клубом превратилась в гигантский галдящий и благоухающий хот-догами рынок, новые клиенты которого даже не подозревали о том, что внутри клуба тоже происходит какой-то торг.
Один господин мне злорадно жаловался, что на Горбушке ничего толкового из музыки не сыскать. Гадость, а не рынок. Интересуюсь: "А где именно ты в клубе смотрел?"... Выпучены глаза его: "В клубе? А что, там еще и клуб какой-то есть?"
(продолжение следует)
Ни для кого не секрет, что в СССР кроме Москвы располагалось еще несколько поселений. Портовым городам - Питеру, Мурманску - было в этой жизни проще, там имелись свои надежные контрабандные каналы поставок импорта, в том числе и дисков. Остальным городам приходилось несладко, и с завидной регулярностью местные меломаны снаряжали курьеров в Москву, дабы те привезли что-нибудь доселе неслыханное.
Свежая пластинка никому неизвестной, но перспективной группы Sepultura покупалась за внушительный капитал и в тот же день увозилась в неведомый и далекий Свердловск. Там она жила насыщенной жизнью месяца 2-3, пока все желающие студии звукозаписи и частные лица, уплатив кровные рублей пять переписывали ее на свои бобины и кассеты. За это время альбом успевал отбить свою цену целиком, а то и с горкой.
После этого его бережно везли обратно в Москву, на Горбушку, где продавали за полцены. Зачастую тем же самым людям, у которых она была куплена ранее. На следующей неделе на Горбушке проявлялись люди из Киева. Завидев альбом, тотчас хватали и везли в украинскую столицу, где приключения диска в точности повторяли свердловские.
Проходило лето, наступала осень, и вот опять пластинка-путешественница лежит на той же самой точке в Горбушке. А рядом уже стоят парни из Иркутска, готовые заплатить любые деньги, лишь бы довезти такую музыку до сибиряков. После 3-4 циклов изрядно попиленный альбом оседал в коллекции какого-нибудь сердобольного фаната, а вся страна слушала магнитофонные копии с одного и того же оригинала!
Такая невообразимая в цифровой век коммерческая схема приводила к тому, что в Москве серъезные альбомы оценивались куда дороже, нежели в глубинке. Моими стараниями поставлен так и не побитый горбушкинский рекорд: году этак в 91-м году продал я объехавший страну пятьдесят раз винил Carcass. От сердца оторвал. За 3.000 рублей. Сравнимо с полугодовой пролетарской зарплатой и в три раза покрывало предельную цену любой пластинки на рынке. Старожилы Горбушки единодушно решили, что покупатели - ребята из Ангарска - просто сошли с ума. "С кем не бывает...". Боялся - протрезвеют ангарские, убьют с горя.
Через год приехали снова. Руки жали, обнимали, благодарственными осаннами воспевали.
Передавать пластинки на пару дней на запись считалось сподручным бизнесом и в самой Москве. За трояк (с инфляцией сумма подросла до пятерки и до червонца) пластинки отдавались "на пропись" с субботы до воскресенья. Взятое в воскресенье полагалось вернуть посреди недели. Обычно забивали стрелку в магазине грампластинок на Маяковке. Там по средам ошивалась небольшая сонная кучка филофонистов в ожидании возврата.
Помнится, в один из таких вечеров кто-то обнаружил: в отделе партийных альбомов лежат по 20 копеек уцененные диски с записью съезда ВЛКСМ. Диски в плотных конвертах, с солидными полиэтиленовыми пакетами. Вещь отчаянно необходимая в коллекционерском хозяйстве. Мы закупили полсотни сих комсомольских альбомов, диски побросали в урну у входа, а пакетики по сумкам попрятали. Стоим, новости шоу-бизнеса перетираем, и тут вдруг наблюдаем: некий почти прилично одетый господин начинает рыться в той урне и собирать пластинки.
Мы оторопели. На что ему речи пламенные комсомольских активистов? Или он эти пластинки готовить умеет, семью хоть вечером покормит? Развязка наступила внезапно. Незнакомец встал в позу метателя дисков и... действительно стал их метать через все Садовое Кольцо, на противоположную сторону! О таких бурных и продолжительных аплодисментах записанные там комсорги и мечтать не могли.
Покидать Горбушку иногда приходилось и в "урочные" дни - субботу и воскресенье. Тяжелым временем были новогодние праздненства. Клуб закрывался на детские елки, и филофонистам в 20-градусный мороз оставалось лишь переминаться с ноги на ногу в глубине парка, одной рукой смахивая снег с бесценных пластинок, другой - опрокидывая согревающую стопочку.
Поразительно, но первые годы Горбушка действительно полностью соответствовала своему статусу "Клуба Филофонистов". Только винил. Даже сопутствующая мелочь вроде кассет или маек была там нежелательной редкостью. Ассортимент музыки также отдавал знакомым пост-советским консерватизмом - классический рок, хард-рок и металл во всех его извращенных проявлениях. Поп-музыкой никто мараться не хотел - стоила копейки, клиент под нее редкий. Дешевые и никчемные пластинки звали "мочалками". Торговец, возившийся исключительно с подобным ассортиментом приобретал пренебрежительную кличку "мочалочник". В противоположность мочалкам, с конца 80-х в особом фаворе было экстремальное "железо" - грайндкор и дэт-метал стоил совершенно неприличные деньги, и дорожал ежедневно - впрочем, то была дикая эпоха гиперинфляции.
И все таки со временем на Горбушку стали проникать чуждые элементы. Первым знаком стало создание буфета. В одну прекрасную солнечную субботу все вдруг почувствовали манящий запах поджаристых куриных окорочков.
"Будет чем водку закусывать!", - возрадовался местный контингент. Я, кстати, кажется, нигде выше еще не говорил о том, что с часа дня половина Горбушки потихоньку забывала о своих пластинках и приступала к интеллигентному и дружелюбному потреблению спиртного.
Набросившись на буфет и поглотив целое стадо ножек Буша довольные и сытые филофонисты засобирались по домам.
На следующий день случилось нечто странное и доселе неслыханное: не пускали в клуб. На часах уже 11 утра, а двери клуба на замке. И никаких коментариев властей. Толпа негодовала и исторгала разнообразнейшие весьма изобретательные проклятия. Когда двери наконец отворились, все осознали, что случилось непоправимое. После вчерашней оргии с окорочками уборщицы поленились прибрать клуб, и в 20-градусную жару обглоданные куриные ноги сутки провалялись по всем углам и лестницам клуба, наполнив запахом гниения и разложения каждый кубометр воздуха до отказа. В помещении без противогаза находиться было невозможно. Буфет бесславно закрылся после первой же премьеры.
С годами как-то незаметно для людей внутри, вокруг клуба стала разрастаться новая торговая территория. Поначалу это означало сущий пустяк - возле входа парковались две-три машины, прямо с багажников которых торговцы предлагали желающим свежие видеофильмы. Среди первых таких продавцов был, например, известный подпольный видео-переводчик Сергей Визгунов. Почти все тачки были "Жигулями" - иномарок тогда еще не существовало в природе, а на "москвиче" приехать в храм искусства не осмелился бы ни один человек разумный. Со временем три машины превратились в четыре, а там глядишь - и десять. И почти все почему-то белые. Видимо, маркетинговая политика такая. Затем между ними из воздуха материализовались раскладные столики, и уже к 1992-93 году площадь перед клубом превратилась в гигантский галдящий и благоухающий хот-догами рынок, новые клиенты которого даже не подозревали о том, что внутри клуба тоже происходит какой-то торг.
Один господин мне злорадно жаловался, что на Горбушке ничего толкового из музыки не сыскать. Гадость, а не рынок. Интересуюсь: "А где именно ты в клубе смотрел?"... Выпучены глаза его: "В клубе? А что, там еще и клуб какой-то есть?"
(продолжение следует)