Ошибка №7: «Одиссей царь только потому, что у него больше коз и свиней … его дворец - деревянный сарай за частоколом с кучей навоза у входа … Его отец спит на земле в куче золы вместе с рабами» (4:13-4:24)
На этот раз Карпюк оказывается последователен, тому же он учил и на лекциях (1997): «Повседневная жизнь гомеровской знати мало отличалась от жизни простонародья: Гомер описывает басилеев, обедающих вместе со своими рабами, царская дочь Навсикая стирает одежду своего отца».
Перед нами взгляды безумно устаревшие, они старше открытий самого Шлимана (кон. XIX в.) До того, пишет дорев. ист. В.Ю. Виппер (1916:), в глазах учёных «Гомер был … наивным поэтом очень ранней эпохи народного быта. Историки и филологи в течение почти всего XIX в. сходились более или менее на том, что культура, отраженная в песнях Гомера, весьма близка к примитивной. Гомеровское общество считали долго классическим примером первобытного патриархального состояния человечества. Признаков утонченности жизни, развития богатства, художественного ремесла, торговли, придворной жизни, неравенства имуществ и т. д., во множестве рассеянных в поэмах, как бы не замечали.
Напротив, преувеличивали черты грубости понятий и привычек, искали во что бы то ни стало указаний на первобытные формы … усиленно разыскивали у Гомера первоначальную общину … Такой взгляд на Гомера находил поддержку в общих исторических воззрениях, господствовавших приблизительно до 70-х и 80-х годов XIX в.», в остальном мире, но весь XX в. - в СССР и прочих марксистских странах, где искусственно поддерживался устаревший взгляд на вопрос, необходимый для того, чтобы система формаций держалась.
«Прежде, та сцена в Одиссее, где царевна Навзикая моет со служанками бельё, считалась за наивное изображение патриархальных порядков старины», пишет Виппер, и тут же уточняет, что в действительности «здесь надо видеть вовсе не реальную картинку быта, а сантиментальную пастораль на манер изображаемых в повестях XVII в. принцесс, пасущих овечек».
Что же до Лаэрта, то у Гомера мы читаем следующее: «Жив благородный Лаэрт, но всечасно Зевеса он молит дома, чтоб душу его он исторгнул из дряхлого тела; горько он плачет о долгоотсутственном сыне, лишившись доброй … супруги, которой смерть преждевременно в дряхлость его погрузила». Иначе говоря, живёт он так из-за глубокой скорби и тоски, депрессии, говоря на современный лад, а не потому, что таков образ его жизни был всегда.
Другие же описания жизни басилеев и их семьи ни в чём не позволит заподозрить, что-де она «мало отличалась от жизни простонародья», напротив, эти реалии поданы как весьма пышные. Скажем, не имеет под собой почвы утверждение, что Одиссей-де царь «из-за того, что у него больше коз и свиней»: согласно Випперу, «без конца любит Гомер перечислять богатства, которыми блещут „лучшие“. О сокровищах и запасах подробно упоминается … Тут всегда на первом месте металлы, золото, серебро, медь и железо в виде оружия, утвари и просто в весовых массах, затем искусные в работе рабы», и только в конце идут, «наконец, стада и земля».
Всё с точностью до наоборот: это богаты цари из-за того, что властвуют, делают же они это по праву сильного и наследственному, а также народному принятию: всё тут устроено в точности так, как и в европейские Тёмные века; Виппер прямым текстом отмечает, что у Гомера «многое в быту и понятиях напоминает раннее европейское Средневековье», заимствуя эту мысль у именитого Эдуарда Мейера, взгляды которого в последние полтора десятилетия только подтверждались.
Ошибка №8: «Вместо денег [в греческие Тёмные века] - быки» (4:26-4:27)
Эту мысль «Арзамас» черпает уже не в лекциях Карпюка, но у д.и. и ф.н. С.Я. Лурье (1993 [1930-40?]), также указанного в списке литературы. О том, какие его лекциям были присущи изъяны, сразу же в предисловии предупреждает д.и.н. Э.Д. Фролов, упоминающий, в частности, «неубедительность или даже неверность некоторых идей, высказанных С.Я. Лурье … под влиянием модных научных или распространенных политических представлений (в т.ч., разумеется, и марксистских)».
К такого рода идеям он относит «убеждение в преимущественно натуральном характере античной экономики, укоренившееся в советской литературе … [во многом] с оглядкою на … высказывания К. Маркса в прямом противоречии с действительным достаточно широким развитием товарно-денежных отношений в классической древности (в Греции во всяком случае со времен Гесиода)». Перед нами идеологическое «убеждение … продиктованное установкой, примитивизирующей Античность», и им же самым, сиречь «марксистским шаблоном … [инспирировано] и категорическое отрицание существования в гомеровское время каких-либо денежных единиц».
От всех этих заблуждений он считает себя обязанным «предостеречь тех, кто будет теперь знакомиться с книгой Лурье», защитив их «от некритического восприятия взглядов, не защитимых с позиций современной науки». Увы, у него не вышло прикрыть этим щитом ни сам «Арзамас», ни, как следствие, его аудиторию.
Мнение о том, что в эпоху Гомера у греков были «вместо денег быки» явно основано на некоторых моментах из Илиады, например, том, где Диомед и Главк обмениваются оружием, при этом Главк получает в дар щит куда худший, нежели Диомед, бронзовый против золотого, что Гомером характеризуется словами «даёт сто быков за девять».
Виппер уверен, что эти числа тут неспроста, и «что цена золота действительно относилась к цене бронзы как 100 к 9»: итак, «гомеровские цены расчислены на количество голов рогатого скота», всё правильно; однако, отмечает он, «нечего и говорить, что быков и коров не надо считать реальными деньгами; это лишь мерка, единица расчета и уплаты, кредитный знак. Монеты у Гомера нет; упоминаются только золотые таланты, т.‑е. весовые куски драгоценного металла … Богатые люди хранят у себя большие запасы металла для крупных расчётов, выкупов и т.п.».
Таким образом, монеты греки Тёмных веков действительно не использовали, однако важно понимать, что дело тут отнюдь не в упадке - просто она ещё не была изобретена: по этой причине не ведали её и микенцы с минойцами, как и кто-либо ещё до кон. VII в., когда она впервые появилась в Лидии. До того момента все эти народы использовали в качестве денег драгоценные металлы, как пишет и Виппер, отмеряя их по весу - впрочем, и позднее в монете её покупательская способность соответствовала содержанию в ней металла, весу его, а не объявленному номиналу - подобное появляется лишь к XIX в.
Ошибка №9: «Микенскую цивилизацию уничтожают дорийцы: тоже греки, но совсем дикие … спустившись с гор на севере Балкан» (4:34-4:40)
Тезис о том, что это полномасштабное вторжение дикого народа привело к крушению или хотя бы упадку цивилизации, глубоко близок новоевропейцу, хорошо знаком ему хотя бы на примере тех же гуннов или монголов, и также причиной т.н. «катастрофы бронзового века» принято видеть неких «народов моря». Тут только логично продолжить этот ряд: почему микенцам быть исключением?
Считается, что первым обвинил в гибели микенской цивилизации нашествие дорийцев К.О. Мюллер (1824), однако в действительности он ничего подобного не утверждал, тут всё дело в ошибке перевода: он рассуждал лишь о «переселении» (einwanderung), на английском превратившемся во «вторжение» (invasion). Изначальный же его тезис остаётся актуален и поныне: так, ист. М. Вуд (1985) полагает, что дорийцы заселили уже оставленные микенцами территории, цивилизация же последних погибла вследствие внутренних конфликтов.
Для понимания ситуации он предлагает обратиться к мифологии; конечно, как уже отмечалось, реконструкция на её основе - это всегда дело глубоко сомнительно, но в данном случае получившаяся картина, уверяет Вудс, подтверждается и археологией. Итак, из мифов хорошо известно о постоянных конфликтах между царственными родами, в частности, потомков Пелопса: Атрея и Фиеста, Агамемнона и Эгисфа. Туда же он относит сказания об Семерых против Фив, а также их эпигонах, таки добившихся успеха в деле захвата города, и, в особенности, Гераклидах, заявивших и реализовавших права на Пелопоннесс: все эти легенды, по его мнению, отражают, хотя и очень примерно, действительные реалии того времени, а «состояние внутреннего конфликта - это норма для таких обществ», крайне подобных новоевропейским Тёмным векам.
Вот и Фукидид сообщает похожее: «Запоздалое возвращение эллинов из-под Илиона вызвало в городах много перемен и междоусобных распрей, вследствие чего изгнанники основывали новые города … на восьмидесятом году после падения Трои дорийцы вместе с Гераклидами захватили Пелопоннес. Лишь постепенно на протяжении долгого времени установилось прочное спокойствие, так как насильственные переселения прекратились».
Ошибка №10: «Лишь спустя сотню лет их [греков Тёмных веков] керамика начинает покрываться простейшими узорами» (4:54-4:58)
Согласно Фролову во всё той же книге Лурье, «отсюда же (т.е. от односторонней оценки послемикенского времени как периода сугубо регрессивного) характеристика геометрического стиля как явления примитивного и убогого, между тем как современные исследователи справедливо усматривают в этой геометрике первые проблески нового рационалистического духа».
Ошибка №11: «Его [вино], кстати, разбавляли водой 1 к 3. И только варвары пили чистоганом» (6:33-6:36)
Не только. У Геродота спартанский царь «Клеомен … слишком часто общался со скифами … [отчего и] научился у них пить неразбавленное вино … С тех пор спартанцы, когда хотят выпить хмельного вина, говорят: „Наливай по-скифски“». Это лишь более характерное для варваров поведение, однако не чуждое иной раз, как легко заметить, и грекам.
Ошибка №12: «Поэтому он [греческий тиран] ничего не реформирует» (7:58-7:59)
«Тираны не стремились к проведению социальных реформ», сообщает похожее в своих лекциях Карпюк, они «обычно не проводили каких-либо значительных социальных преобразований».
На самом же деле при тиранах политика становилась совершенно иной, менялось вообще всё. Об этом д.ф.н. В.Ю. Михайлин (2006) пишет следующее: «Афины до начала VI в. до н.э. навряд ли были чем-то большим, нежели „публичным местом“ жителей Аттики, где они собирались для принятия общезначимых решений … Эпоха [тирана] Писистрата и Писистратидов (сер.-тр. четв. VI в. до н.э.) стала одной из переломных эпох в развитии афинского полиса. Именно в это время Афины превратились в мощный городской центр. Писистрат с самого начала делал ставку на создание мощной городской элиты в противовес локальным аттическим элитам … на постепенное перетягивание основной культурной активности в городскую среду … Именно он начал строить в Афинах каменные храмы. Именно он заложил первые камни в основание будущей Афинской морской империи, которая со временем превратит … Афины - в первую настоящую „столицу“ античного мира».
Ошибка №13: «А недовольных [тираном] можно сварить в медном быке» (8:07-8:09)
Бык применялся одним только Фаларидом, тираном Акрагаса (он же Агригент) в Южной Италии, к Афинам и иным полисам эта практика не имеет отношения. Иначе говоря совершенно позорным образом исключение, бытовавшее только на периферии, выдаётся за правило. Кроме того, существует речь-апология тирана, переданная Лукианом, в которой тот пытается объяснить, что был неверно понят, и только единожды применил по назначению устройство: чтобы погубить в нём самого же негодяя-изобратателя, хотя она и считается сомнительной.
Ошибка №14: «Но всех не сваришь. Тиранов свергают», далее изображены Гармодий и Аристогитон (8:11-8-14)
Миф о том, что Гармодий и Аристогитон были тираноубийцами, был развенчан уже Фукидидом. Как сообщает древний историк, «после того как Писистрат скончался … тиранию унаследовал не Гиппарх, как обычно думают, а старший сын Гиппий», Гиппарх же принялся оказывать знаки внимания юноше Гармодию, о чём последний пожаловался своему возлюбленному Аристогитону, «и тот, страстно влюбленный, весьма огорчился, опасаясь к тому же, что могущественный Гиппарх применит … насилие», чего тот, однако, вовсе не планировал, ведь это «не соответствовало характеру его власти, которая вовсе не была непопулярной или в тягость народу».
Они, однако, не смогли добраться до Гиппия, и убили его брата; «печальный конец Гиппарха … сделал его столь знаменитым, что впоследствии стали даже думать, что он-то и был тираном». Гиппий же правил себе дальше, пока его не сместила иноземная армия; характерно, пишет Фукидид, что «тиранов свергли не сами граждане и не Гармодий, а лакедемоняне … и возвратившиеся из изгнания Алкмеониды».
Кроме того, упомянуто, что «греческий тиран не обязательно терроризирует народ-демос, скорее наоборот»; если точнее, то он почти наверняка его не терроризирует, но, напротив, опирается на него. В этом суть тирании: это популистская власть, беспокоящаяся в первую очередь нуждами простого народа, а не аристократии, которая потому-то и стремилась всячески истреблять тиранов; самым известным примером тут является, пожалуй, Юлий Цезарь.
Согласно Випперу, «легенду о жестоких правителях придумали враги тиранов, аристократы, которые также идеализировали тираноубийц и добились постановки им памятника», а затем «привили народу убеждение, что тиранию сверг сам демос, который, наконец, перестал нуждаться в руководителях и опекунах», и теперь, наконец, будет править «сам» - а не деле, разумеется, его попросту некому будет защитить от своеволия аристократии.
«Можно сказать, что прославление тираноубийства составляет изобретение аристократии», продолжает он; «в Афинах романтическое творчество врагов тирании имело большой успех: они сумели прочно водворить легенду о жестокости последних тиранов из дома Писистратидов и представить заговорщиков, убивших Гиппарха, частного человека … идеальными республиканцами, мучениками за освобождение порабощённого народа».
Ошибка №15: «[После свержения тиранов] ослабленная аристократия пытается договориться с народом. Так рождается греческая демократия» (8:14-8:20)
На самом деле ничего особенно не изменилось: и ранее тираны, практиковавшие популизм, были выходцами из аристократии, и теперь часть аристократов следовала той же политике. Так, пишет Виппер, «в Афинах, после изгнания [спартанцами] тирана Гиппия … Клисфен только тем и одолел своего соперника Исагора, что привлек народ на свою сторону и постарался затмить демократическую политику низвергнутых тиранов своей собственной».
«Спартанский царь Клеомен оставил власть в руках своего ближайшего друга Исагора», продолжает он, который затем проиграл политическую борьбу Клисфену, после чего добился его изгнания при помощи всё тех же спартанцев, однако «масса афинян оказалась на стороне Клисфена: Клеомен и Исагор были осаждены в акрополе и капитулировали на условиях свободного пропуска. Клисфен вновь возвратился в Афины» и провёл свои знаменитые реформы.
Ошибка №16: «К сер. VI в. самыми развитыми оказываются не Афины и Спарта, а полисы Ионии. Они раньше осваивают инновации восточных соседей», в числе которых названа математика (8:50-9:01)
Даже Лурье, на которого вроде как при создании этого видео ориентировались, замечает, что хотя «факт влияний на раннюю греческую геометрию надо признать несомненным», «существенного значения это не имело», а «логически отчетливая последовательная система доказательств - самостоятельная заслуга греческого гения», а д.фил.н. Л.Я. Жмудь (1994) добавляет, что «называя греческую геометрию и восточные вычисления одним и тем же словом „математика“, мы имеем в виду разные вещи», которые развивались независимо.
Виновниками этого застарелого заблуждения являются… сами же греки, которые «были склонны приписывать восточное происхождение многим областям своей культуры, в том числе и математике», однако основывались при этом не на каких-то свидетельствах, но на своих допущениях, рассуждая «чисто на здравом смысле».
Современные исследования целиком опровергают эту их версию, показывая, что хотя наука и философия, действительно,
родились в Ионии, однако вовсе не из-за её близости к Востоку, но потому, что в колониях процветало свободомыслие, там была выше терпимость к вольнодумству. Продолжали они развиваться также на периферии, причём и в противоположной части греческого мира, в Южной Италии, где влиянием Востока уже не объяснить, - и лишь много позднее были допущены на материк.
Ошибка №17: «Как им [грекам] удалось победить [персов]? Первая причина - военная инновация. В битве при Марафоне греки использовали фалангу» (9:38-9:45)
Не ясно, на чём основано мнение о том, что фаланга на момент битвы при Марафоне в 490 г. была «военной инновацией». С 1909 г. принято так или иначе соглашаться с В. Хельбигом, что гоплитская пехота сформировалась в Греции после появления щита-асписа (ἀσπίς), неверно называемого часто гоплоном (ὅπλον), в период между ок. сер. VII и VI вв. Вот и в наши дни, пишет проф.-клас. П Крентц, большинство историков «датируют появление фаланги п.чет. VII в.».
Проф.-клас. В. Хансон (2000) сообщает, что «как минимум два столетия, с 700 по 500 гг., и, вероятно, большую часть ран. V в.» война в Греции была почти исключительно сражением гоплитов. Таким образом, на момент 490 г. следует говорить уже о традиции длиной не менее двух веков, и скорее о начинающемся снижении значения фаланги, ни о какой «инновации» не может идти и речи. Если тут смысл в том, что при Марафоне греки впервые применили фалангу против негреков, то и это неверно, ведь во время ионийского восстания древние пять раз успели сойтись в битве с персами, впрочем, каждый раз потерпев сокрушительное поражение. Да и в этой битве, напоминает Крентц (2010), превосходство греков в вооружении и защите не помешало персам рассеять афинян по центру, проиграв лишь на усиленных флангах.
Так что же тогда позволило афинянам победить при Марафоне? Карпюк
в иной лекции рассказывает: «Мильтиад … повел афинян в атаку, причем последний отрезок пути греки бежали … с целью уменьшить потери от действий персидских лучников».
В действительности, согласно Крентцу, тяжёлая броня гоплита была практически непробиваемой для персидских и скифских стрел, исключая разве что стрельбу совсем с близкого расстояния, в пользу чего говорит и сообщение Геродота о столь низких потерях греков по сравнению с противником.
Кроме того, продолжает Крентц, «лучники объяснили бы бег на одну стадию, примерно соответствующую дальнобойности персидского лука, не на восемь», греки же пробежали их все; «лишь присутствие - или опасность присутствия - кавалерии объясняет длинный забег», который гоплитам пришлось совершить, чтобы пересечь равнину «до того, как конница персов замедлит или остановит их наступление, сделав лёгкой мишенью для обстрела».
Карпюк иного мнения, он уверен, что никакой конницы на поле боя вовсе не было: «Когда греки узнали о том, что персы погрузили на суда конницу с целью произвести внезапный рейд на Афины, было решено не медлить. Мильтиад усилил фланги и повел афинян в атаку».
Геродот, согласно Крентцу, действительно «не упоминает конные войска, когда описывает сражение», из чего, говорит историк, существует старый вывод о том, что «это потому, что их там уже не было. Согласно этой точке зрения, [персидский командующий] Датис решил оставить часть войска исполнять роль прикрытия, а кавалерию и половину пехоты погрузить на корабли и отплыть в сторону Афин, которые надеялся захватить, полагая беззащитными», а Мильтиад, будто бы прознав про это, перешёл в атаку и осуществил то, что называется defeat in detail. Так что же, именно это и стало причиной победы?
Хотя эта теория основана исключительно на домысливании, на argumentum ex silentio, и никак не соотновится с источниками, это не мешает ей быть донельзя популярной: Крентц признаётся, что встречал её в научпопе, который «демонстрировал погрузку конников на корабли как установленный факт», и то же мы видим и у Карпюка. В то же время свидетельства обратного, присутствия кавалеристов на поле боя, как раз существуют, в основном изображения битвы, демонстрирующие в т.ч. гоплитов, бьющихся с конными войсками. В общем, пишет Крентц, немудрено, что «предполагаемое раздробление персами своих сил отвергается как современная надумка», а греки сражались с полным персидским войском.
Одержали победу древние потому, что смогли
читать далее… Кстати говоря: подписывайтесь на мой
ТГ-канал, где постов куда больше. А
на Бусти они ещё и выходят много быстрее.