«Кто и зачем выдумал ложь, что античными гребцами были прикованные рабы?», 10, 11 и 12 из 16
Морские тактики греков включали, согласно Моррисону, два типа атаки: таран (περίπλους), удар в борт, и прорыв (διέκπλους), проход вскользь оного с уничтожением вёсел.
Что касается тарана, то он хорошо зарекомендовал себя уже в первой морской битве в истории, описанной Геродотом, которая случилась в 545 г., когда на фокейцев «тирсены и карфагеняне, заключив союз, пошли … войной»; всего они выставили 120 кораблей, фокейцы в два раза меньше, и «одержали нечто вроде Кадмейской (Пирровой - Б.) победы: 40 кораблей у них погибло, а остальные 20 потеряли боеспособность, так как у них были сбиты носы»; таким образом, то, что они уступали врагу в два раза, не помешало им полностью разгромить его, несмотря на то, что, как пишет Моррисон, тогда «таранные тактики всё ещё находились в экспериментальной стадии».
Это у них получилось благодаря тому, что фокейцы были прирождёнными моряками, их же противники сильно им уступали в опытности: нескоро ещё карфагенский флот достигнет предела своего величия, и даже тогда греческие специалисты на службе у римлян умудрятся найти против него решение.
В то же же время у Геродота описывается, как во время Ионийского восстания «Дионисий … каждый раз, выставляя свои корабли в открытом море в одну линию, заставлял гребцов совершать прорыв (διέκπλους), проходя одним кораблём между другими»: обучение этому самому прорыву требовало серьёзной дисциплины. Приходилось слышать, что гребцам не так уж трудно достичь мастерства тренировкам, мол, современным их образчикам требуется на это не более недели. Геродот, однако, сообщает, что обучение древним тактикам было куда более затратным по времени и усердию; его не не оказалось у ионян, которые «на восьмой … день, истомленные мучительным трудом … подняли ропот … после этого никто уже не хотел повиноваться Дионисию».
Когда позднее разразилась битва, хиосцы, всё же завершившие обучение, «прорвали боевую линию врагов и захватили много вражеских кораблей». К моменту битвы у мыса Артемисий это уже была общая тактика всех греков, тогда «эллины … сами бросились на варваров, чтобы испробовать свой способ сражения - прорыв боевого строя вражеских кораблей». Этому менее тренированные команды противника ничего не могли противопоставить.
Ко времени решающей битвы при Саламине, согласно Эсхилу, «у Ксеркса тысяча судов имелись … не считая тех двухсот семи, особой быстроходности, что вел он тоже»: всего, значит, как и у Геродота, их «число … было 1207», тогда как «эллинский флот насчитывал … 380 кораблей», и, таким образом, на один греческий корабль приходилось 2-3 вражеских; как отмечает Моррисон, «дальнейшие события показали, что в битве трирем хорошие тактики куда важнее и эффективнее больших чисел».
Тогда, по Геродоту, «эллины сражались с большим умением и в образцовом порядке. Варвары же, напротив, действовали беспорядочно и необдуманно. Поэтому-то исход битвы, конечно, не мог быть иным». Итак, тут действительно побеждали не числом, но умением, а оному рабов-колодочников обучить невозможно в принципе.
Во время боя греки, как пишет Эсхил, «клювы направляли медные каждый в своего, весь вёсел ряд круша», i.e., по Моррисону, осуществили всё тот же διέκπλους, причём, пишет он, «прорыв, осуществлённый сквозь строй толщиной в шесть единиц следует считать впечатляющим достижением», достигнутым постоянными тренировками.
Античная литература изобилует сведениями о том, что гребцы были профессионалами, получавшими за свой труд плату. Так, в одной из речей Демосфена банкир Аполлодор упоминает, как «послал пентеконтарха … дав ему деньги … и велел нанять как можно лучших матросов», а в другой он же - как «нанял самую лучшую команду гребцов, выплачивая им намного больше денег».
Впрочем, это привело, говорит он, только к тому, что у него «дезертировало матросов больше, чем у кого-либо из других триерархов … [поскольку] матросы, полагаясь на свои способности гребцов, отправлялись туда, где рассчитывали получить больше денег», i.e., даже в военное время не прекращали участвовать в рынке труда. Пожалуй, что в любом другом обществе, кроме античного, славного запредельной свободой, их бы в такой ситуации удержали силой; вот в наше время, например, такое поведение матросов в тех же условиях представить было бы крайне трудно.
Вот и у Ксенофонта мы читаем, как «лакедемоняне … посоветовали … установить каждому моряку жалованье в размере аттической драхмы, поясняя, что … [тогда] афинские моряки покинут свои корабли». То же пишет Фукидид, у которого Перикл осознаёт, что «пелопоннесцы … попытаются переманить к себе более высоким жалованием наших иноземных гребцов». Таким образом, свобода тут была даже чрезмерна, допускала дезертирство, и была разумно ограничена в наше время.
Что же до конкретных чисел, то, согласно тому же Фукидиду, «казна выплачивала каждому гребцу по драхме в день», вполне стандартную плату разнорабочего, в пересчёте на покупательскую способность сумму весьма высокую по историческим меркам, мало когда ещё в истории простой люд получал столько.
Впрочем, как пишет Моррисон, только половина этой суммы выдавалась на руки, другая же удерживалась до окончания службы: фукидидов Алкивиад отмечает, что афиняне, «имея долгий опыт в морском деле … платят своим гребцам только 3 обола, и не из-за недостатка в деньгах, а для того, чтобы гребцы … не дезертировали с кораблей, если с них не будут удерживать в виде залога часть жалованья».
Подобная же система мягкой борьбы с дезертирством, указывает Моррисон, применялась британскими ВМС с XVII по XIX вв., и была, ergo, актуальна до тех пор, покуда технологии не позволили иначе, куда более эффективно, контролировать служащих.
Так что же, неужели афиняне совсем никогда насильно не сажали рабов на вёсла? Почему же, известен целый один случай такого, который произошёл уже в самом конце Пелопоннесской войны, в 406 г., и касается битвы при Аргинусских о-вах, когда афинский флот оказался заперт спартанцами на Лесбосе: только тогда, пишет Кассон, афиняне, находясь in extremis, всё же решились на такую нетипичную для них практику, при этом, указывает Моррисон, пообещали всем рабам свободу, что «явно указывает на то, что их служба во флоте была нетипичной».
В общем, как сообщает Ксенофонт, тогда «афиняне … постановили послать на помощь сто десять кораблей, составив экипаж из всех взрослых жителей Афин - как свободных, так и рабов»; позднее Исократ вспоминал, что «когда в те дни снаряжали триеры, гребцов набирали из метеков и рабов».
Свободу рабы действительно получили: в «Лягушках» Аристофана есть момент, когда Дионис поносит своего раба Ксантия за жалобы, после чего тот вслух жалеет, что «не сражался тогда в морском бою», ведь на господина он «тогда б … плевать хотел», и, затем, говорит, что «рабов, однажды лишь сражавшихся в бою … подняли до господ»: как отмечает проф.-клас. П. Хант, «логично предположить, что рабы, участвовавшие в некоем бою - а наиболее близким по времени [к созданию комедии] и вероятным является как раз Аргинуза - получили свободу». Схолия к Аристофану говорит то же самое прямым текстом: «Афиняне … победили в морском бою при Аргенузе и освободили тех рабов, которые участвовали в нём вместе с ними».
От Фукидида мы также знаем, что после победы над керкирцами при Сиботе в 433 г. «коринфяне … взяли в плен свыше 1000 человек … [из которых] продали 800», которые, указывает он, «были рабами». Проф.-клас. А. Гомм (1945) полагал, что это может означать только то, что большинство керкирских гребцов были рабами, однако отмечал, пишет Кассон, что это «было против греческого обыкновения, и, собственно, известных обычаев самой Керкиры», тогда как Вестерманн считал, что перед нами попросту вторая Аргинуза, чрезвычайный случай, вынудивший керкирцев посадить каждого на вёсла. Учитывая, что, согласно Фукидиду, они выставили целых 110 кораблей, вполне вероятно, что у них не нашлось иного способа, чтобы наполнить такой флот.
Впрочем, можно найти и другие свидетельства о присутствии рабов на греческих галерах. Так, например, Фукидид упоминает, что афиняне, захватив хиосские корабли, «рабов на них освободили». Однако, согласно Кассону, «то были не гребцы, а сопровождающие офицеров судна или же воинов», выполнявшие роль денщиков, и, «без сомнения, порой помогали грести … однако ни в коем смысле не являлись регулярными членами экипажа».
Действительно, о том же говорит и Старый Олигарх, который пишет, что когда «афиняне … привыкали владеть веслами», то же делали «их слуги, потому что, когда человек часто плавает … приходится взяться за весло не только самому, но и рабу». Итак, если рабы и гребли, то только изредка, добровольно и наравне со свободными, буквально рядом со своими хозяевами, и ни о какой каторге с приковыванием не может тут идти и речи читать далее…
Кстати говоря: подписывайтесь на мой ТГ-канал, где постов куда больше. А на Бусти они ещё и выходят много быстрее.