"Неожиданная русская военная победа в Сирии"
Авторитетное американское издание "Defense News" в специальном выпуске "Outlook 2018", представляющем мнения мировых политических и военных лидеров и авторитетов об итогах 2017 года и перспективах 2018 года в военно-политических отношениях, опубликовала и мнение директора Центра анализа статегий и технологий (Центр АСТ) Руслана Пухова "Moscow-based think tank director: Russia’s unexpected military victory in Syria" ("Неожиданная русская военная победа в Сирии"). Предлагаем русский текст публикации.
Директор Центра анализа статегий и технологий (Центр АСТ) Руслан Пухов (с) Defense News
Одним из главных событий 2017 года стала победа, одержанная российскими вооруженными силами и правительством режима Башара Асада в Сирии. Когда в сентябре 2015 года Владимир Путин неожиданно и решительно вмешался в кровавую сирийскую гражданскую войну, многие голоса на Западе, начиная с президента США Барака Обамы, достаточно дружно предрекали "увязание" Москвы в этом конфликте.
Спустя два с небольшим года уже всем очевидно, что никакого "нового Афганистана" в Сирии для Путина не произошло. Россия в ходе интервенции практически полностью выполнила свои основные задачи в Сирии. Военное и политическое положение режима Башара Асада, еще летом 2015 года казавшееся почти безнадежным, радикально улучшилось. Под контролем сирийского правительства находится более 90 процентов территории страны. Самопровозглашенное экстремистское "Исламское Государство" находится на грани полного исчезновения. Ослаблены другие радикальные исламистские группировки. Более умеренная антиасадовская оппозиция, несмотря на масштабную военную помощь США и консервативных арабских монархий, тоже существенно ослаблена, раздроблена, изолирована в военном отношении и утратила перспективы победы. Вопрос о будущем президента Башара Асада практически снят с сирийской политической повестки.
Поразительно не то, что Россия своим вмешательством добилась перелома в гражданской войне в Сирии, а то, какими ограниченными рооссийскими силами это было достигнуто. По сути России удалось исключить задействование сколько-нибудь существенных собственных наземных группировок сил и средств и свести к минимуму потери. Российский наземный контингент на проятжении всей двухлетней кампании оставался незначительным, не превышая суммарно максимум нескольких тысяч человек - включая частные военные компании и военную полицию, - из которых, видимо, единовременно задействовалось максимум несколько сот, причем с очень ограниченным нарядом боевой техники. Для России это стало воистину "дешевой войной", в том числе в отношении потерь, исчисляемых менее чем 100 человек.
Российская авиационная группировка в Сирии также невелика и включала в разные периоды всего от 30 до 50 боевых самолетов и от 16 до 40 вертолетов, но зато задействовалась с очень высокой интенсивностью. К концу августа 2017 года российкая авиация в Сирии совершила более 28 тысяч вылетов, заявив поражение около 90 тысяч целей, при этом к тому времени был потерян только один самолет Су-24М. Можно напомнить, что в Афганской войне один советский самолет терялся в среднем примерно на 750 боевых вылетов. Беспилотные летательные аппараты совершили в Сирии более 14 тысяч вылетов.
Можно обратить внимание на несколько особенностей, обеспечивших успех российской военной кампании в Сирии и сделавших эту компанию относительно "дешевой", и контрастирующих с не слишком успешным подходом американцев в других регионах мира.
Во-первых, России удалось создать в Сирии весьма эффективный симбиоз сирийских войск и собственного контингента. Русскими были предприняты активные меры по восстановлению боеспособности сирийской армии, причем возрожденные сирийские войска зачастую "армировались" небольшими русскими подразделениями поддержки и специального назначения. Что еще более важно - русские старшие офицеры не ограничивались ролью советников, а а на многих основных участках возглавили сирийские войска, что сильно повысило уровень командования и военной экспертизы. Многие основные группировки сирийских войск возглавляются присылаемыми из России генералами, а выступивший главной ударной силой сирийской армии в последний год 5-й добровольческий штурмовой корпус был полностью сформирован и оснащен русскими и возглавляется русскими командирами. Может быть это было и не вполне политкорректно, но оказалось совершенно эффективно.
Во-вторых, Россия смогла избежать задействования значительных собственных наземных контингентов путем замены их частными военными компаниями из хорошо оплачиваемых наемников, набираемых в основном из отставных русских профессиональных военнослужащих. При этом, в отличие от практики США, отряды этих компаний использовались не для вспомогательных и охранных целей, а непосредственно в качестве ударных наземных частей, в том числе для упомянутого "армирования" сирийских сил. Это оказалось очень успешным и с военной точки зрения, и с политической, позволяя минимизировать любые политические издержки прямой интервенции. При этом российское общество продемонстрировало полную безучастность к сведениям о потерях этих частных компаний, справедливо полагая, что "эти люди знали на что идут за такие деньги". Таким образом, вопреки западным ожиданиям, потери в Сирии не оказали никакого негативного внутриполитического эффекта для путинской администрации.
На Западе до сих пор поразительно мало обращается внимания на успех русской военной интервенции в Сирии и на продемонстрированные при этом аспекты русской военой активности. Понятно, что для многих западных политических и военных обозревателей, обескураженных несостоятельными прогнозами об "увязании" Путина в Сирии, эта тема выглядит не слишком привлекательной. Между тем, военная кампания в Сирии и победа в ней имеют масштабные последствия для развития русской военной машины.
За относительно короткую двухлетнюю кампанию в Сирии через нее по ротации были пропущены практически все высшие российские командиры. Согласно сделанному в ноябре 2017 года заявлению начальника Генерального Штаба Вооруженных Сил России генерала армии Валерия Герасимова, через группировку войск в Сирии со своими штабами "прошли все командующие войсками военных округов, общевойсковыми армиями и армиями ВВС и ПВО, почти все командиры дивизий и более половины командиров общевойсковых бригад и полков" Вооруженных Сил России. Все эти командиры получили реальный опыт сложной современной войны на удаленной территории при огромной роли интенсивной воздушной мощи и высокоточного оружия и при масштабных задачах логистики и обеспечения.
Феномен таких командиров с опытом успешной и победоносной для России военной кампании в Сирии, с масштабной и решающей ролью авиации и широким применением сил специальных операций и современных видов оружия, может оказать существенное влияние на русское военное строительство на длительное время вперед. Одновременно приобретенная русскими военными в Сирии уверенность может способствовать более твердому и интервенционистскому курсу во внешней и военной политике России в будущем.
Английский текст:
Moscow-based think tank director: Russia’s unexpected military victory in Syria
By: Ruslan Pukhov
One of the main events of 2017 has been the victory won by the Russian armed forces and the Assad government in Syria. When Russian President Vladimir Putin decisively intervened in Syria’s bloody civil war in September 2015, many were taken completely by surprise. Western commentators and politicians ― including none other than then-U.S. President Barack Obama ― unanimously predicted that Moscow would get bogged down in the Syrian conflict.
Two years on, it is safe to say that Syria has not become a repeat of the Soviet Union’s failed campaign in Afghanistan. The Russian intervention has all but achieved all of its key goals. The military and political situation of the Assad regime, which seemed almost hopeless in the summer of 2015, has radically improved. The Syrian government is now in control of over 90 percent of the country’s territory. The self-proclaimed Islamic State is on the brink of extinction. Many other radical Islamist groups have been left in a severely weakened state. The more moderate anti-Assad opposition, which receives massive military assistance from the United States and Gulf monarchies, is not doing much better, either. Weakened, fragmented and militarily isolated, it has all bust lost any chance of winning the civil war. President Bashar Assad’s political future is no longer in any doubt.
The greatest surprise is not the success of Russia’s intervention in Syria but the very limited forces and assets that have proved sufficient to achieve that victory. Moscow did not deploy any large numbers of troops on the ground. Its losses in Syria have been negligible. The Russian expeditionary force has remained very small throughout the entire campaign ― a few thousand men at the very most, including military police and personnel operated by private military campaigns. No more than a few hundred of them were involved at any one time in any single operation. The amount of military hardware Russia has deployed in Syria is also very limited. By all accounts, the price of the Russian campaign in Syria has proved very affordable, both financially and in terms of the losses of Russian personnel, which remain well below 100 men.
The Russian Air Force group in Syria is not very large, either. It was estimated at various periods at 30-50 combat aircraft and 16-40 helicopters. The number of sorties per aircraft, however, has been impressively high. By late August 2017, Russian planes and helicopters had flown more than 28,000 missions in Syria and attacked approximately 90,000 targets, with a loss of only one Su-24M plane. Let us recall that during the campaign in Afghanistan, the Soviet forces lost an average of one combat aircraft for every 750 sorties. Meanwhile, the Russian UAVs deployed in Syria have flown more than 14,000 sorties.
The success and affordability of the Russian military intervention in Syria contrast sharply with the U.S. record in many parts of the globe. That success can be ascribed to several key factors.
First, Russia has managed to foster a very productive symbiosis between its expeditionary forces and Syrian government troops. It has taken effective steps to rebuild the fighting ability of the Syrian Army. The revitalized Syrian units were often bolstered by a small but highly capable contingent of Russian support personnel and elite Spetsnaz troops. Even more importantly, high-ranking Russian officers were not limited to advisory roles. They led Syrian troops on many important stretches of the front, bringing in much-needed military experience and expertise. Many of the key Syrian units are led by Russian generals. The 5th Volunteer Assault Corps, which has been the Syrian Army’s main assault unit over the past 12 months, is equipped with Russian hardware and formed and led by Russian commanders, who also hand-picked the unit’s Syrian personnel. This approach may lack political correctness, but it has proved highly effective.
Second, Russia has managed to obviate the need for deploying large numbers of troops on the ground by bringing in private military companies. These companies consist of well-paid mercenaries, most of whom are retired Russian servicemen. The difference from the similar practice in the United States is that the Russian private military companies are not relegated to supporting roles. They are used as highly capable assault forces, and their personnel are often embedded with Syrian units to augment those units’ fighting ability. This approach has proved very useful both militarily and politically, as it minimizes the political cost of direct military intervention. The Russian public has proved completely indifferent to reports of the losses suffered by the mercenary companies, rightly believing that “these people are highly paid, and knew what they were getting into.” As a result ― and contrary to Western expectations ― Russian losses in Syria have not led to any negative domestic repercussions for the Putin administration.
The West tends to ignore the success of the Russian military intervention in Syria, and pays little attention to the various aspects of Russian military activity in that country. Clearly, this is not a pleasant topic for the Western political and military observers whose predictions that Putin would get bogged down in Syria have proved wrong. Nevertheless, the victorious Russian military campaign has major implications for the future course of the Russian military machine.
At just over two years, the campaign in Syria has not been very long, but almost all senior Russian military commanders have been involved in it on a rotational basis. According to a November 2017 statement by the chief of the Russian General Staff, Army Gen. Valeriy Gerasimov, “all the commanders of the military districts, combined-services armies, and Air Force and Air Defense armies, as well as almost all divisional commanders, and more than half of the commanders of combined-services brigades and regiments” have had a stint in Syria. All these officers have gained valuable, real-life experience of complex modern warfare in a remote theater, in a campaign where air power and high-precision weapons have played a major role, and where complex supply and logistics challenges have been largely resolved.
The availability of these experienced commanders, a record of a successful and victorious military campaign, and the lessons learned from using air power, modern technology and special operations forces will provide a major boost to the Russian military machine for years to come. Additionally, the confidence gained by the Russian military in Syria may steer Russian foreign and military policy toward a more assertive and interventionist course.
Ruslan Pukhov is the director of the Centre for Analysis of Strategies and Technologies, a think tank dedicated to studying the defense industry and arms trade.
Директор Центра анализа статегий и технологий (Центр АСТ) Руслан Пухов (с) Defense News
Одним из главных событий 2017 года стала победа, одержанная российскими вооруженными силами и правительством режима Башара Асада в Сирии. Когда в сентябре 2015 года Владимир Путин неожиданно и решительно вмешался в кровавую сирийскую гражданскую войну, многие голоса на Западе, начиная с президента США Барака Обамы, достаточно дружно предрекали "увязание" Москвы в этом конфликте.
Спустя два с небольшим года уже всем очевидно, что никакого "нового Афганистана" в Сирии для Путина не произошло. Россия в ходе интервенции практически полностью выполнила свои основные задачи в Сирии. Военное и политическое положение режима Башара Асада, еще летом 2015 года казавшееся почти безнадежным, радикально улучшилось. Под контролем сирийского правительства находится более 90 процентов территории страны. Самопровозглашенное экстремистское "Исламское Государство" находится на грани полного исчезновения. Ослаблены другие радикальные исламистские группировки. Более умеренная антиасадовская оппозиция, несмотря на масштабную военную помощь США и консервативных арабских монархий, тоже существенно ослаблена, раздроблена, изолирована в военном отношении и утратила перспективы победы. Вопрос о будущем президента Башара Асада практически снят с сирийской политической повестки.
Поразительно не то, что Россия своим вмешательством добилась перелома в гражданской войне в Сирии, а то, какими ограниченными рооссийскими силами это было достигнуто. По сути России удалось исключить задействование сколько-нибудь существенных собственных наземных группировок сил и средств и свести к минимуму потери. Российский наземный контингент на проятжении всей двухлетней кампании оставался незначительным, не превышая суммарно максимум нескольких тысяч человек - включая частные военные компании и военную полицию, - из которых, видимо, единовременно задействовалось максимум несколько сот, причем с очень ограниченным нарядом боевой техники. Для России это стало воистину "дешевой войной", в том числе в отношении потерь, исчисляемых менее чем 100 человек.
Российская авиационная группировка в Сирии также невелика и включала в разные периоды всего от 30 до 50 боевых самолетов и от 16 до 40 вертолетов, но зато задействовалась с очень высокой интенсивностью. К концу августа 2017 года российкая авиация в Сирии совершила более 28 тысяч вылетов, заявив поражение около 90 тысяч целей, при этом к тому времени был потерян только один самолет Су-24М. Можно напомнить, что в Афганской войне один советский самолет терялся в среднем примерно на 750 боевых вылетов. Беспилотные летательные аппараты совершили в Сирии более 14 тысяч вылетов.
Можно обратить внимание на несколько особенностей, обеспечивших успех российской военной кампании в Сирии и сделавших эту компанию относительно "дешевой", и контрастирующих с не слишком успешным подходом американцев в других регионах мира.
Во-первых, России удалось создать в Сирии весьма эффективный симбиоз сирийских войск и собственного контингента. Русскими были предприняты активные меры по восстановлению боеспособности сирийской армии, причем возрожденные сирийские войска зачастую "армировались" небольшими русскими подразделениями поддержки и специального назначения. Что еще более важно - русские старшие офицеры не ограничивались ролью советников, а а на многих основных участках возглавили сирийские войска, что сильно повысило уровень командования и военной экспертизы. Многие основные группировки сирийских войск возглавляются присылаемыми из России генералами, а выступивший главной ударной силой сирийской армии в последний год 5-й добровольческий штурмовой корпус был полностью сформирован и оснащен русскими и возглавляется русскими командирами. Может быть это было и не вполне политкорректно, но оказалось совершенно эффективно.
Во-вторых, Россия смогла избежать задействования значительных собственных наземных контингентов путем замены их частными военными компаниями из хорошо оплачиваемых наемников, набираемых в основном из отставных русских профессиональных военнослужащих. При этом, в отличие от практики США, отряды этих компаний использовались не для вспомогательных и охранных целей, а непосредственно в качестве ударных наземных частей, в том числе для упомянутого "армирования" сирийских сил. Это оказалось очень успешным и с военной точки зрения, и с политической, позволяя минимизировать любые политические издержки прямой интервенции. При этом российское общество продемонстрировало полную безучастность к сведениям о потерях этих частных компаний, справедливо полагая, что "эти люди знали на что идут за такие деньги". Таким образом, вопреки западным ожиданиям, потери в Сирии не оказали никакого негативного внутриполитического эффекта для путинской администрации.
На Западе до сих пор поразительно мало обращается внимания на успех русской военной интервенции в Сирии и на продемонстрированные при этом аспекты русской военой активности. Понятно, что для многих западных политических и военных обозревателей, обескураженных несостоятельными прогнозами об "увязании" Путина в Сирии, эта тема выглядит не слишком привлекательной. Между тем, военная кампания в Сирии и победа в ней имеют масштабные последствия для развития русской военной машины.
За относительно короткую двухлетнюю кампанию в Сирии через нее по ротации были пропущены практически все высшие российские командиры. Согласно сделанному в ноябре 2017 года заявлению начальника Генерального Штаба Вооруженных Сил России генерала армии Валерия Герасимова, через группировку войск в Сирии со своими штабами "прошли все командующие войсками военных округов, общевойсковыми армиями и армиями ВВС и ПВО, почти все командиры дивизий и более половины командиров общевойсковых бригад и полков" Вооруженных Сил России. Все эти командиры получили реальный опыт сложной современной войны на удаленной территории при огромной роли интенсивной воздушной мощи и высокоточного оружия и при масштабных задачах логистики и обеспечения.
Феномен таких командиров с опытом успешной и победоносной для России военной кампании в Сирии, с масштабной и решающей ролью авиации и широким применением сил специальных операций и современных видов оружия, может оказать существенное влияние на русское военное строительство на длительное время вперед. Одновременно приобретенная русскими военными в Сирии уверенность может способствовать более твердому и интервенционистскому курсу во внешней и военной политике России в будущем.
Английский текст:
Moscow-based think tank director: Russia’s unexpected military victory in Syria
By: Ruslan Pukhov
One of the main events of 2017 has been the victory won by the Russian armed forces and the Assad government in Syria. When Russian President Vladimir Putin decisively intervened in Syria’s bloody civil war in September 2015, many were taken completely by surprise. Western commentators and politicians ― including none other than then-U.S. President Barack Obama ― unanimously predicted that Moscow would get bogged down in the Syrian conflict.
Two years on, it is safe to say that Syria has not become a repeat of the Soviet Union’s failed campaign in Afghanistan. The Russian intervention has all but achieved all of its key goals. The military and political situation of the Assad regime, which seemed almost hopeless in the summer of 2015, has radically improved. The Syrian government is now in control of over 90 percent of the country’s territory. The self-proclaimed Islamic State is on the brink of extinction. Many other radical Islamist groups have been left in a severely weakened state. The more moderate anti-Assad opposition, which receives massive military assistance from the United States and Gulf monarchies, is not doing much better, either. Weakened, fragmented and militarily isolated, it has all bust lost any chance of winning the civil war. President Bashar Assad’s political future is no longer in any doubt.
The greatest surprise is not the success of Russia’s intervention in Syria but the very limited forces and assets that have proved sufficient to achieve that victory. Moscow did not deploy any large numbers of troops on the ground. Its losses in Syria have been negligible. The Russian expeditionary force has remained very small throughout the entire campaign ― a few thousand men at the very most, including military police and personnel operated by private military campaigns. No more than a few hundred of them were involved at any one time in any single operation. The amount of military hardware Russia has deployed in Syria is also very limited. By all accounts, the price of the Russian campaign in Syria has proved very affordable, both financially and in terms of the losses of Russian personnel, which remain well below 100 men.
The Russian Air Force group in Syria is not very large, either. It was estimated at various periods at 30-50 combat aircraft and 16-40 helicopters. The number of sorties per aircraft, however, has been impressively high. By late August 2017, Russian planes and helicopters had flown more than 28,000 missions in Syria and attacked approximately 90,000 targets, with a loss of only one Su-24M plane. Let us recall that during the campaign in Afghanistan, the Soviet forces lost an average of one combat aircraft for every 750 sorties. Meanwhile, the Russian UAVs deployed in Syria have flown more than 14,000 sorties.
The success and affordability of the Russian military intervention in Syria contrast sharply with the U.S. record in many parts of the globe. That success can be ascribed to several key factors.
First, Russia has managed to foster a very productive symbiosis between its expeditionary forces and Syrian government troops. It has taken effective steps to rebuild the fighting ability of the Syrian Army. The revitalized Syrian units were often bolstered by a small but highly capable contingent of Russian support personnel and elite Spetsnaz troops. Even more importantly, high-ranking Russian officers were not limited to advisory roles. They led Syrian troops on many important stretches of the front, bringing in much-needed military experience and expertise. Many of the key Syrian units are led by Russian generals. The 5th Volunteer Assault Corps, which has been the Syrian Army’s main assault unit over the past 12 months, is equipped with Russian hardware and formed and led by Russian commanders, who also hand-picked the unit’s Syrian personnel. This approach may lack political correctness, but it has proved highly effective.
Second, Russia has managed to obviate the need for deploying large numbers of troops on the ground by bringing in private military companies. These companies consist of well-paid mercenaries, most of whom are retired Russian servicemen. The difference from the similar practice in the United States is that the Russian private military companies are not relegated to supporting roles. They are used as highly capable assault forces, and their personnel are often embedded with Syrian units to augment those units’ fighting ability. This approach has proved very useful both militarily and politically, as it minimizes the political cost of direct military intervention. The Russian public has proved completely indifferent to reports of the losses suffered by the mercenary companies, rightly believing that “these people are highly paid, and knew what they were getting into.” As a result ― and contrary to Western expectations ― Russian losses in Syria have not led to any negative domestic repercussions for the Putin administration.
The West tends to ignore the success of the Russian military intervention in Syria, and pays little attention to the various aspects of Russian military activity in that country. Clearly, this is not a pleasant topic for the Western political and military observers whose predictions that Putin would get bogged down in Syria have proved wrong. Nevertheless, the victorious Russian military campaign has major implications for the future course of the Russian military machine.
At just over two years, the campaign in Syria has not been very long, but almost all senior Russian military commanders have been involved in it on a rotational basis. According to a November 2017 statement by the chief of the Russian General Staff, Army Gen. Valeriy Gerasimov, “all the commanders of the military districts, combined-services armies, and Air Force and Air Defense armies, as well as almost all divisional commanders, and more than half of the commanders of combined-services brigades and regiments” have had a stint in Syria. All these officers have gained valuable, real-life experience of complex modern warfare in a remote theater, in a campaign where air power and high-precision weapons have played a major role, and where complex supply and logistics challenges have been largely resolved.
The availability of these experienced commanders, a record of a successful and victorious military campaign, and the lessons learned from using air power, modern technology and special operations forces will provide a major boost to the Russian military machine for years to come. Additionally, the confidence gained by the Russian military in Syria may steer Russian foreign and military policy toward a more assertive and interventionist course.
Ruslan Pukhov is the director of the Centre for Analysis of Strategies and Technologies, a think tank dedicated to studying the defense industry and arms trade.