Неделя длиною в год
Написала, наконец, свои впечатления той роковой недели. Я не была на передовой, не делала ничего героического, так что не могу похвастаться яркой историей, каковых уже довольно много в сети. Но мне кажется, что эти события были настолько масштабны и значимы, что даже тем из нас, кто, как я, зацепил лишь их краешек, важно зафиксировать все, что было как можно подробнее. Для памяти и свидетельства.
Небольшой дисклеймер: курсивом написаны воспоминания раненых, с которыми я разговаривала в больнице. За их точность я не ручаюсь, записала, как запомнила. Все упомянутые в тексте персонажи выжили.
18 февраля, вторник.
Поскольку про «мирное наступление» было известно еще вчера, нам было сказано на работу не выходить. Первую половину дня я сидела дома, следила за событиями в нете. Планировала на 12 пойти на лекцию художников про искусство революции в Укрдоме (надо же собирать материалы для музея), но когда прочитала, что на Институтской есть раненые, и просят приносить перекись и бинты, поняла, что в Укрдом уже не поеду. Купила в аптеке несколько флаконов перекиси, удивилась, что в этот раз аптекарша не спросила, не на Майдан ли это, поехала. Думала, выход на Институтскую может быть перекрыт, но метро работало как обычно. Люди на эскалаторе были совершенно расслабленные, массовой мобилизации не заметила. Вышла, стала искать медиков, но нашла их только возле поворота на Садовую. Там горели камазы на посту вв-шников, кто-то кидал в ту сторону камни (зачем? Там же явно никого уже не было, за стеной огня и дыма). Впереди тоже дым стоял столбом, и кажется, не только дым, в какой-то момент я вдохнула, и резко запершило в горле и стало резать глаза. Народу было довольно много, я бы даже сказала, что в основном женщины, многие разбирали брусчатку и передавали ее по цепочке. Ребята с щитами и палками (Самооборона?) выходили из баррикады и уходили вперед, на передовую. Было очень тепло и солнечно, люди улыбались и явно радовались, что наконец мы что-то делаем. Кто-то играл на волынке, многие фотографировали, я даже поснимала видео с горящими камазами. Наконец, я нашла ребят с красными крестиками врачей, к ним подошел парень, снял штаны, все ноги у него были изранены осколками гранат. Я опустила глаза и увидела на земле кучу окровавленных кусков бинта и ваты. Врачи сгребли у меня перекись, с надеждой спросив, нет ли, случайно, перчаток. Перчаток у меня не было, но услышав, что нужно еще молоко и лимоны для тех, кто отравился газом, я решила сходить в магазин. Спустилась в Биллу в Глобусе, накупила молока и лимонов, пошла опять наверх - но женщин на Институтскую через баррикаду уже не пускали. Мне уже и самой не очень хотелось туда идти, так что я передала пакет, и спустилась в Глобус перекусить. Майдан на тот момент казался самым безопасным и защищенным местом в мире. В Глобусе встретилась с Наташей, посидели там около часа. Как раз когда мы собрались выходить, мне начали звонить все подряд родственники, спрашивать, где я, мама начала истерически говорить что-то про танки, и чтобы я немедленно шла домой. На выходе из Глобуса какая-то женщина сказала нам «разворачивайтесь, девочки, Майдан штурмуют». Мы вышли с другой стороны и издали смотрели, как по Институтской и склонам Октябрьского дворца спускаются черные точки. Беркут. Я никак не могла понять, как же могли так быстро взять нашу замечательную баррикаду с гордой обзорной вышкой на Институтской. Очень хотелось остаться, но я понимала, что у меня нет никакой защиты, драться и кидать коктейли я не умею, перевязывать раны тоже. И вообще, я ведь женщина, сказали же женщинам уйти? И мы ушли.
Мне всегда будет за это стыдно.
Когда дошли до Золотых ворот, выяснилось, что метро закрыто. Наташа пошла пешком на Подол, я отправилась на Площадь Победы, где села на трамвай. Если бы не забитые пробками улицы и множество идущих пешком людей, казалось бы, что вообще ничего необычного не происходит. Пришла домой, включила ноут. Грушевского взята, Институтская взята, на баррикадах первые трупы, Майдан в облоге, объявлена «антитеррористическая» операция. Следить за событиями из дома невыносимо. Смотрела Громадське, изводясь от желания сорваться с места и ехать туда, но осознавая, что в таком случае мама просто умрет. Час, другой, третий - Майдан стоит. Горит Дом профсоюзов, все в прямом эфире смотрят, как парень помогает спуститься девушке с горящего 5 этажа по отвесной стене. Кажется, миллион лет назад мы что-то такое видели в кино. В 2 часа ночи я заставила себя лечь спать, понимая, что завтра мне понадобятся силы. В 4 проснулась, проверила новости на телефоне - Майдан стоит. Каким-то чудом смогла уснуть снова.
19 февраля, среда.
Проснувшись, первым делом стала читать новости. Майдан стоит, штурм вроде прекратился, Дом профсоюзов сожжен полностью, около 30 погибших, на Майдане нет ни еды, ни воды, ни медикаментов, по городу бегают банды титушек. Я не чувствую особого волнения, только желание быть полезной. Собралась, несмотря на мамины панические просьбы никуда не идти, накупила хлеба и сыра, сколько могла унести, поехала. Пока шла по Богдана Хмельницкого, то, вопреки опасениям, никаких титушек не встретила, зато по мере приближения к Крещатику, стало все больше попадаться других людей. Людей с пакетами, доверху набитыми ЕДОЙ. Улыбающиеся девушки и ребята с готовыми бутербродами, пожилые женщины с молоком. И первое, что я увидела, зайдя на Крещатик - ломящиеся от продуктов столы. Попыталась предложить свои батоны и сыр возле первого, второго, третьего стола - и везде слышала, что тут продуктов уже достаточно, «отнесите лучше на передовую». Осмотрелась вокруг: большинство палаток и построек разобраны, от почерневшего Дома профсоюзов поднимается столб дыма, другой столб, широкий, идет от линии огня вбок от стелы, оттуда периодически раздаются хлопки и взрывы. Людей много, и не заметно никакой паники, общее настроение - сосредоточенно-деятельное. Многие долбят и разбирают плитку (под которой, как выяснилось, была точно такая же старая плитка, даже не очень побитая). На передовую я идти так и не решилась, оставила свой пакет на столе рядом с елкой. И там же я увидела, наверно, самую сюрреалистическую картину в своей жизни. Видели когда-нибудь в экранизациях романов 19 века сценки, как девушки сидят кружком за рукодельем и беседуют? Вот и тут так было: сидят кружком девушки, занимаются ручной работой и ведут непринужденные беседы. Только сидят они прямо на земле, а работа их состоит в том, что они крошат пенопласт и распихивают его по большим пластиковым бутылкам. Потом пенопласт заливается растворителем, и рядом за столиком другие девушки разливают получившуюся смесь уже по бутылкам стеклянным. Такой вот модифицированный вариант коктейля Молотова. Я пошла раздобыла несколько пустых бутылок и стала тоже крошить пенопласт. Были ли у меня сомнения в том, правильно ли так поступать? Пожалуй, да. Был и глупый кураж (вау, я делаю коктейли Молотова!), но главное - было желание хоть чем-то помочь, хоть что-то сделать полезное. Наполнить я успела только одну бутылку, рядом со мной была Аня, которой надо было уходить, так что мы ушли. Возле полуразобранной (уже без башенки) козацкой баррикады увидела Мишу Гаврилюка с наклейкой на побитом носу. Обрадовалась страшно (цел!), бросилась на шею. Он заулыбался: «шо, мала?» Потом меня оттеснила дама, заявившая, что Миша уже и так всеми обцелован, и я, довольная, отправилась в Михайловскому. Там тоже было множество людей, продуктов, одежды и лекарств. Я опять удивилась, что все это удалось собрать за какие-то несколько часов. Пришла Ира, мы спустились на Подол, забрали теплые вещи у одной бабушки, отнесли назад в Михайловский, потом снова вернулись на Майдан. Я хотела тоже поразбирать плитку, но Ира сказала «не надо, я пообещала, что мы не будем таскать камни и готовить коктейли Молотова», так что мы вынесли из Пассажа лекарства, отнесли в КМДА. Уж не знаю, пригодились ли они там кому-то в итоге. Запомнилось еще, как на Майдане я уронила перчатку, и когда стала ее искать, оказалось, что кто-то ее поднял и аккуратно положил на парапет.
Мне все казалось, что как-то я совершенно бесполезно провела день, но уже темнело, и голос мамы в телефоне становился все более нервическим. Я пообещала себе, что назавтра приду на Майдан пораньше, и мы с Ирой пошли к площади Победы. По дороге Ира предложила выпить где-то чаю, но оказалось, что все кафешки закрыты, банкоматы тоже не работают, и даже большинство фонарей не горят. Хорошо, хоть трамвай ездил по-прежнему. В трамвае пораздавала информационные листовки, которые нагребла на Майдане. Практически все, кроме пары человек, брали и начинали внимательно читать. Пришла домой, включила комп. В «Варте в лікарні» прочитала, что в одну больницу в моем районе срочно просят подъехать волонтеров, там какая-то непонятка с милицией. Опять собралась, папа сказал, что одну меня не отпустит, вышли. В больнице к моменту нашего прихода было уже около 10 волонтеров и перепуганная медсестра, которая высунулась в коридор, сказала в телефон «тут очень много людей!», и заскочила обратно. Потом к нам вышел главврач, и сообщил, что пострадавших тут не было «ни милиционеров, ни наших», к ним только днем завозили трех активистов для освидетельствования перед сизо. Предложил всем не тратить зря время, а ехать на майдан. Было очень приятно.
Легла спать с мыслью, что завтра непременно приеду на Майдан пораньше и хорошо там поработаю.
20 февраля, четверг.
Проснулась поздно, позволила себе выспаться всласть (после этого много дней так не спала, хотя возможность была. В качестве епитимии, наверно). Открыла фейсбук - силовики отступили, но теперь неизвестный снайпер отстреливает людей на Институтской. При виде фотографий погибших никаких эмоций не испытала, только подумала, что сегодня я туда не поеду, не могу решиться на такой риск. Позвонила координатору больницы, в которой была вчера, и в которой нас заверили, что к ним никого везти не будут, потому что там нет ни хирургии, ни реанимации - оказывается, у них уже несколько раненых, и то же самое происходит и в других, даже совершенно непрофильных больницах Киева. Весь день переводила заявление ICOM по поводу разгрома силовиками музейных фондов в Украинском доме, как и многие, пыталась найти отсутствующую в городе и такую нужную противоганренозную сыворотку и читала-читала-читала новости. И никаких слез (что при моей-то плаксивости и эмоциональности очень необычно), только злость на себя за свою бесполезность и мучительное чувство бессилия. Вечером наша доблестная Рада приняла постановление о прекращении огня. Той частью сознания, которая еще была способна удивляться, я отметила, что ГОЛОСОВАНИЕ за прекращение УБИЙСТВ выглядит очень и очень странно. Но порадовалась и этому. Уснула далеко за полночь.
21 февраля, пятница.
С утра поехала дежурить в одну из больниц. На тот момент там было двое пострадавших, милиция пока не являлась, и в целом дежурство прошло спокойно. Я периодически отвечала на звонки многочисленных желающих подежурить или принести еды, пообщалась с тем из пострадавших, который был не в реанимации (точнее, он со мной общался: это оказался весьма говорливый львовский дедушка, и я не могла и слова вставить). Все время проверяла новости на телефоне. Уже не помню, что там были за новости, значит, в это время ничего важного не происходило. Перед тем, как уходить, спустилась в приемную, спросить, не привозили ли еще кого-нибудь. Два врача мне ответили, что нет, а вот третья сказала, что привезли человека с огнестрелом. Я удивилась и испугалась (ведь судя по новостям, сегодня уже не было стрельбы), и мы с врачом и девушкой-координатором пошли его искать. Пришли в рентген, там на лавочке сидели двое растаманско-хипарского вида ребят, которые сперва показались нам странными и стремными. А потом выяснилось, что один из них - и есть раненый. В четверг утром его подстрелили на Институтской, врачи на Майдане в спешке пули не нашли, и он СУТКИ провел с пулей возле позвоночника. Пришел в больницу только по настоянию друга, пришел сам, сам зашел на рентген, сам прошел на операцию. «Мальчики не плачут» - крутилось в голове.
Дома рассказала эту историю маме, она всполошилась и немедленно собрала для мальчика пакет из водичек-соков-фруктов. Я снова поехала в больницу все это завести, но там меня ждал сюрприз. Оказывается, кто-то из врачей сообщил в милицию об огнестрельном ранении (что они и должны были сделать по протоколу, как я понимаю), хирург сказал это даме-волонтеру, которая дежурила там после меня, дама оказалась истеричкой, ребята подняли шухер, и в итоге, когда я пришла, в вестибюле хирургии стояло человек 15 самообороновцев в касках. Меня даже не хотели пускать в палату к С., но я таки пробилась. Передала мамин пакет, сказала С., что теперь ему не будет отбоя от внимания, пообещала придти завтра. Дома посмотрела новости о том, что некий героический сотник угрожает Януковичу штурмом, легла спать опять поздно и в тревоге.
22 февраля, суббота.
Проснулась, уже привычно первым делом включила компьютер, убедилась, что штурм пока никто не начинал, да и штурмовать, похоже, некого, поскольку Янукович куда-то улетел и, судя по всему, не обещал вернуться. В более-менее приподнятом настроении поехала в больницу. Практически сразу, как только я приехала, туда наведались трое милиционеров в штатском, выпытывали про С., но активисты и хирург их вежливо послали. Хирург потом сказал нам: «я же врач, для меня главное - забота о моих пациентах, мое дело - лечить людей. Даже если бы Янукович сюда ко мне попал, я бы его лечил. Хотя мне и не хочется». Потом я зашла в палату к С. , рассказала ему о последних новостях, и стала слушать его историю.
- мы пришли, попали сразу в центр. Нас почему-то назвали «Сотня А», не знаю даже, почему. Я лежал всю ночь под баррикадами, передавал коктейли. Менты в нас тоже коктейлями бросали. Откуда брали? Да готовили на месте, так же, как и мы. Огнестрел? Да, у наших тоже был, мало у кого, конечно, но был. Я видел одного с ружьем, глаза безумные, я сказал ребятам, а они говорят «да мы его уже знаем, он такой». Потом утром, когда те отступили, кто-то крикнул «вперед!», и мы побежали. Дым стоит, мы бежим черепахой, не видно вообще ничего. Ну, меня и подстрелили. Нет, не снайпер, из Макарова стреляли, табельное оружие, наверно. Жаль, мне пулю не отдали…знаешь, я не всегда такой разговорчивый, я человек замкнутый. Это тут что-то разговорился.
- ну все, теперь ты герой войны:)
- да ну, перестань. Я не герой, я просто выжил.
Попрощавшись с С. и пообещав заехать завтра, я поехала на Майдан. Станции «Крещатик» и «Майдан» еще не работали, вышла на Театральной, почти сразу попала в поток людей. На перекрестке Хмельницкого и Крещатика пришлось затормозить: по «коридору» среди толпы несли усыпанный цветами гроб. Вокруг меня все кричали «вечная слава героям!». Я не смогла кричать. Двинулась дальше - снова коридор, снова цветы и гроб, открытый, в нем мальчик. Кажется, это был Устим из Демальянса. Снова все кричали «Слава! Слава! Слава!» унисоном в сотни голосов. На возвышении возле столба стоял парень, который регулировал поток людей, он кричал «Слава героям!» вместе со всеми, срывающимся голосом, а потом, вытерев слезы, вновь выкрикивал «держитесь правой стороны!». На подходе к Майдану козаки гулко били в огромный барабан, этот бой и крики «слава!» все звенели у меня в ушах, и ноги слегка дрожали, когда я проходила мимо сцены. Там меня ждал сюрприз: ведущий объявил, что уже стопроцентно точно известно, что Янукович подал в отставку. Кто-то радостно закричал, но массового ликования не было заметно. Я попыталась что-то крикнуть, но обнаружила, что голос меня не слушается. И что никакой радости я не испытываю. С трудом пробравшись через толпу, дошла до Укрдома, где встретилась с девочками. Мы пошли к музею, думая, что на фасаде нужно будет поубирать, но к нашему приходу волонтеры уже все вычистили. Взяли в музее свечки, зажгли их на баррикадах Грушевского, уже усыпанных цветами и заставленных свечами и лампадками. Начал моросить дождь, и это немного успокаивало. Наташа пошла убирать в Мариинский, а мы с Аней и Машинцом решили спрятаться от дождя и перекусить и зашли в Купидон. Подключившись к местному вайфаю, я сразу же обнаружила, что ни в какую отставку Янукович не подавал, а на экране телевизора в зале нам немедленно показали и его самого, из неведомого бункера сообщающего, что он все еще президент, а то, что случилось - переворот и нацистская Германия. Но расстраивалась я недолго. Примерно минут через 10 все посетители Купидона в прямом эфире лицезрели, как Верховная Рада голосует за импичмент. Когда вдохновленные собственным подвигом депутаты запели гимн, я сперва начала истерично хохотать и одновременно чуть не плакать, но весь Купидон в едином порыве подорвался на ноги, и мы дрожащими голосами спели гимн вместе с Верховной Радой.
Я так ни разу и не расплакалась по-настоящему за весь этот день, и придя домой, я стала бесконечно пересматривать клип про Небесную Сотню, пытаясь насильно разбить застрявший в груди комок, но слезы наворачивались и опять уходили вглубь. Легла в 3 ночи, совершенно измученная.
23 февраля, воскресенье.
Встала поздно, голова раскалывалась, но я по-прежнему чувствовала, что не имею права сидеть дома и отдыхать, поэтому собралась, купила цветы и поехала на Майдан. Там было все так же сумрачно, грустно, со сцены что-то вещала Фарионша. Я прошла на Институтскую - обугленную и буквально заваленную цветами. «Слава Небесной Сотне» - выложено буквами среди цветов; «Не предадим Небесную Сотню» - надпись на растяжке над улицей. Я вытащила из кармана желто-синюю ленточку, с которой проходила с начала декабря, и спрятала, когда мы начали ходить на работу мимо беркута. Перевязала свой букет, положила. В голове было практически пусто. Потом я вспомнила, что обещала зайти к С., купила шоколадку в магазине Рошен и поехала в больницу.
В коридоре сидела новая волонтер, говорила по телефону. Я не стала ее отвлекать и прошла прямо в палату. Но там никого не было. Я слегка растерялась, вернулась в коридор, спросила, что случилось. Мне ответили, что у С. было ухудшение, сделали еще одну операцию, теперь он в реанимации. Внутри муторно защемило, но я решила не тратить времени на переживания, и взялась отнести еду в палату новому потерпевшему, который попал с контузией и воспалением легких. У него в гостях были друзья, и он рассказывал..все о том же.
- мы всю ночь бросали в огонь все, что горело, тряпки, одежду даже, из той, которую приносили. Баррикад ведь не было, передовая была на открытом пространстве, и огонь - это было единственное, что хоть как-то защищало. Через огонь они все-таки не решались идти. Дышать невозможно было, глаза резало, у меня ни противогаза, ничего, куртку на нос натягивал и дышал. Еще и из водомета меня полили, теперь вот пневмония :)
- а я ушла…днем была, а потом решила, что я же девушка, мне нечего там делать.
- но там были девушки! Несли щиты на передовую, мужики боятся, а эти держат перед собой щиты на вытянутых пальчиках, смешные такие. Много было девушек. А Самообороны не было, никого не было.
Потом я снова поднялась в хирургию, увидела там медсестру, решила ее спросить про С. Та ответила, что он очень слабенький, и шансы у него 50 на 50. Мне резко поплохело. Нет, я не успела влюбиться, и не прониклась к нему какими либо особыми чувствами. Но у меня никак не укладывалось в голове, что только вчера я с ним разговаривала, а сегодня он может умереть. Ехала в автобусе домой и впервые за все эти дни по-настоящему разревелась.
Небольшой дисклеймер: курсивом написаны воспоминания раненых, с которыми я разговаривала в больнице. За их точность я не ручаюсь, записала, как запомнила. Все упомянутые в тексте персонажи выжили.
18 февраля, вторник.
Поскольку про «мирное наступление» было известно еще вчера, нам было сказано на работу не выходить. Первую половину дня я сидела дома, следила за событиями в нете. Планировала на 12 пойти на лекцию художников про искусство революции в Укрдоме (надо же собирать материалы для музея), но когда прочитала, что на Институтской есть раненые, и просят приносить перекись и бинты, поняла, что в Укрдом уже не поеду. Купила в аптеке несколько флаконов перекиси, удивилась, что в этот раз аптекарша не спросила, не на Майдан ли это, поехала. Думала, выход на Институтскую может быть перекрыт, но метро работало как обычно. Люди на эскалаторе были совершенно расслабленные, массовой мобилизации не заметила. Вышла, стала искать медиков, но нашла их только возле поворота на Садовую. Там горели камазы на посту вв-шников, кто-то кидал в ту сторону камни (зачем? Там же явно никого уже не было, за стеной огня и дыма). Впереди тоже дым стоял столбом, и кажется, не только дым, в какой-то момент я вдохнула, и резко запершило в горле и стало резать глаза. Народу было довольно много, я бы даже сказала, что в основном женщины, многие разбирали брусчатку и передавали ее по цепочке. Ребята с щитами и палками (Самооборона?) выходили из баррикады и уходили вперед, на передовую. Было очень тепло и солнечно, люди улыбались и явно радовались, что наконец мы что-то делаем. Кто-то играл на волынке, многие фотографировали, я даже поснимала видео с горящими камазами. Наконец, я нашла ребят с красными крестиками врачей, к ним подошел парень, снял штаны, все ноги у него были изранены осколками гранат. Я опустила глаза и увидела на земле кучу окровавленных кусков бинта и ваты. Врачи сгребли у меня перекись, с надеждой спросив, нет ли, случайно, перчаток. Перчаток у меня не было, но услышав, что нужно еще молоко и лимоны для тех, кто отравился газом, я решила сходить в магазин. Спустилась в Биллу в Глобусе, накупила молока и лимонов, пошла опять наверх - но женщин на Институтскую через баррикаду уже не пускали. Мне уже и самой не очень хотелось туда идти, так что я передала пакет, и спустилась в Глобус перекусить. Майдан на тот момент казался самым безопасным и защищенным местом в мире. В Глобусе встретилась с Наташей, посидели там около часа. Как раз когда мы собрались выходить, мне начали звонить все подряд родственники, спрашивать, где я, мама начала истерически говорить что-то про танки, и чтобы я немедленно шла домой. На выходе из Глобуса какая-то женщина сказала нам «разворачивайтесь, девочки, Майдан штурмуют». Мы вышли с другой стороны и издали смотрели, как по Институтской и склонам Октябрьского дворца спускаются черные точки. Беркут. Я никак не могла понять, как же могли так быстро взять нашу замечательную баррикаду с гордой обзорной вышкой на Институтской. Очень хотелось остаться, но я понимала, что у меня нет никакой защиты, драться и кидать коктейли я не умею, перевязывать раны тоже. И вообще, я ведь женщина, сказали же женщинам уйти? И мы ушли.
Мне всегда будет за это стыдно.
Когда дошли до Золотых ворот, выяснилось, что метро закрыто. Наташа пошла пешком на Подол, я отправилась на Площадь Победы, где села на трамвай. Если бы не забитые пробками улицы и множество идущих пешком людей, казалось бы, что вообще ничего необычного не происходит. Пришла домой, включила ноут. Грушевского взята, Институтская взята, на баррикадах первые трупы, Майдан в облоге, объявлена «антитеррористическая» операция. Следить за событиями из дома невыносимо. Смотрела Громадське, изводясь от желания сорваться с места и ехать туда, но осознавая, что в таком случае мама просто умрет. Час, другой, третий - Майдан стоит. Горит Дом профсоюзов, все в прямом эфире смотрят, как парень помогает спуститься девушке с горящего 5 этажа по отвесной стене. Кажется, миллион лет назад мы что-то такое видели в кино. В 2 часа ночи я заставила себя лечь спать, понимая, что завтра мне понадобятся силы. В 4 проснулась, проверила новости на телефоне - Майдан стоит. Каким-то чудом смогла уснуть снова.
19 февраля, среда.
Проснувшись, первым делом стала читать новости. Майдан стоит, штурм вроде прекратился, Дом профсоюзов сожжен полностью, около 30 погибших, на Майдане нет ни еды, ни воды, ни медикаментов, по городу бегают банды титушек. Я не чувствую особого волнения, только желание быть полезной. Собралась, несмотря на мамины панические просьбы никуда не идти, накупила хлеба и сыра, сколько могла унести, поехала. Пока шла по Богдана Хмельницкого, то, вопреки опасениям, никаких титушек не встретила, зато по мере приближения к Крещатику, стало все больше попадаться других людей. Людей с пакетами, доверху набитыми ЕДОЙ. Улыбающиеся девушки и ребята с готовыми бутербродами, пожилые женщины с молоком. И первое, что я увидела, зайдя на Крещатик - ломящиеся от продуктов столы. Попыталась предложить свои батоны и сыр возле первого, второго, третьего стола - и везде слышала, что тут продуктов уже достаточно, «отнесите лучше на передовую». Осмотрелась вокруг: большинство палаток и построек разобраны, от почерневшего Дома профсоюзов поднимается столб дыма, другой столб, широкий, идет от линии огня вбок от стелы, оттуда периодически раздаются хлопки и взрывы. Людей много, и не заметно никакой паники, общее настроение - сосредоточенно-деятельное. Многие долбят и разбирают плитку (под которой, как выяснилось, была точно такая же старая плитка, даже не очень побитая). На передовую я идти так и не решилась, оставила свой пакет на столе рядом с елкой. И там же я увидела, наверно, самую сюрреалистическую картину в своей жизни. Видели когда-нибудь в экранизациях романов 19 века сценки, как девушки сидят кружком за рукодельем и беседуют? Вот и тут так было: сидят кружком девушки, занимаются ручной работой и ведут непринужденные беседы. Только сидят они прямо на земле, а работа их состоит в том, что они крошат пенопласт и распихивают его по большим пластиковым бутылкам. Потом пенопласт заливается растворителем, и рядом за столиком другие девушки разливают получившуюся смесь уже по бутылкам стеклянным. Такой вот модифицированный вариант коктейля Молотова. Я пошла раздобыла несколько пустых бутылок и стала тоже крошить пенопласт. Были ли у меня сомнения в том, правильно ли так поступать? Пожалуй, да. Был и глупый кураж (вау, я делаю коктейли Молотова!), но главное - было желание хоть чем-то помочь, хоть что-то сделать полезное. Наполнить я успела только одну бутылку, рядом со мной была Аня, которой надо было уходить, так что мы ушли. Возле полуразобранной (уже без башенки) козацкой баррикады увидела Мишу Гаврилюка с наклейкой на побитом носу. Обрадовалась страшно (цел!), бросилась на шею. Он заулыбался: «шо, мала?» Потом меня оттеснила дама, заявившая, что Миша уже и так всеми обцелован, и я, довольная, отправилась в Михайловскому. Там тоже было множество людей, продуктов, одежды и лекарств. Я опять удивилась, что все это удалось собрать за какие-то несколько часов. Пришла Ира, мы спустились на Подол, забрали теплые вещи у одной бабушки, отнесли назад в Михайловский, потом снова вернулись на Майдан. Я хотела тоже поразбирать плитку, но Ира сказала «не надо, я пообещала, что мы не будем таскать камни и готовить коктейли Молотова», так что мы вынесли из Пассажа лекарства, отнесли в КМДА. Уж не знаю, пригодились ли они там кому-то в итоге. Запомнилось еще, как на Майдане я уронила перчатку, и когда стала ее искать, оказалось, что кто-то ее поднял и аккуратно положил на парапет.
Мне все казалось, что как-то я совершенно бесполезно провела день, но уже темнело, и голос мамы в телефоне становился все более нервическим. Я пообещала себе, что назавтра приду на Майдан пораньше, и мы с Ирой пошли к площади Победы. По дороге Ира предложила выпить где-то чаю, но оказалось, что все кафешки закрыты, банкоматы тоже не работают, и даже большинство фонарей не горят. Хорошо, хоть трамвай ездил по-прежнему. В трамвае пораздавала информационные листовки, которые нагребла на Майдане. Практически все, кроме пары человек, брали и начинали внимательно читать. Пришла домой, включила комп. В «Варте в лікарні» прочитала, что в одну больницу в моем районе срочно просят подъехать волонтеров, там какая-то непонятка с милицией. Опять собралась, папа сказал, что одну меня не отпустит, вышли. В больнице к моменту нашего прихода было уже около 10 волонтеров и перепуганная медсестра, которая высунулась в коридор, сказала в телефон «тут очень много людей!», и заскочила обратно. Потом к нам вышел главврач, и сообщил, что пострадавших тут не было «ни милиционеров, ни наших», к ним только днем завозили трех активистов для освидетельствования перед сизо. Предложил всем не тратить зря время, а ехать на майдан. Было очень приятно.
Легла спать с мыслью, что завтра непременно приеду на Майдан пораньше и хорошо там поработаю.
20 февраля, четверг.
Проснулась поздно, позволила себе выспаться всласть (после этого много дней так не спала, хотя возможность была. В качестве епитимии, наверно). Открыла фейсбук - силовики отступили, но теперь неизвестный снайпер отстреливает людей на Институтской. При виде фотографий погибших никаких эмоций не испытала, только подумала, что сегодня я туда не поеду, не могу решиться на такой риск. Позвонила координатору больницы, в которой была вчера, и в которой нас заверили, что к ним никого везти не будут, потому что там нет ни хирургии, ни реанимации - оказывается, у них уже несколько раненых, и то же самое происходит и в других, даже совершенно непрофильных больницах Киева. Весь день переводила заявление ICOM по поводу разгрома силовиками музейных фондов в Украинском доме, как и многие, пыталась найти отсутствующую в городе и такую нужную противоганренозную сыворотку и читала-читала-читала новости. И никаких слез (что при моей-то плаксивости и эмоциональности очень необычно), только злость на себя за свою бесполезность и мучительное чувство бессилия. Вечером наша доблестная Рада приняла постановление о прекращении огня. Той частью сознания, которая еще была способна удивляться, я отметила, что ГОЛОСОВАНИЕ за прекращение УБИЙСТВ выглядит очень и очень странно. Но порадовалась и этому. Уснула далеко за полночь.
21 февраля, пятница.
С утра поехала дежурить в одну из больниц. На тот момент там было двое пострадавших, милиция пока не являлась, и в целом дежурство прошло спокойно. Я периодически отвечала на звонки многочисленных желающих подежурить или принести еды, пообщалась с тем из пострадавших, который был не в реанимации (точнее, он со мной общался: это оказался весьма говорливый львовский дедушка, и я не могла и слова вставить). Все время проверяла новости на телефоне. Уже не помню, что там были за новости, значит, в это время ничего важного не происходило. Перед тем, как уходить, спустилась в приемную, спросить, не привозили ли еще кого-нибудь. Два врача мне ответили, что нет, а вот третья сказала, что привезли человека с огнестрелом. Я удивилась и испугалась (ведь судя по новостям, сегодня уже не было стрельбы), и мы с врачом и девушкой-координатором пошли его искать. Пришли в рентген, там на лавочке сидели двое растаманско-хипарского вида ребят, которые сперва показались нам странными и стремными. А потом выяснилось, что один из них - и есть раненый. В четверг утром его подстрелили на Институтской, врачи на Майдане в спешке пули не нашли, и он СУТКИ провел с пулей возле позвоночника. Пришел в больницу только по настоянию друга, пришел сам, сам зашел на рентген, сам прошел на операцию. «Мальчики не плачут» - крутилось в голове.
Дома рассказала эту историю маме, она всполошилась и немедленно собрала для мальчика пакет из водичек-соков-фруктов. Я снова поехала в больницу все это завести, но там меня ждал сюрприз. Оказывается, кто-то из врачей сообщил в милицию об огнестрельном ранении (что они и должны были сделать по протоколу, как я понимаю), хирург сказал это даме-волонтеру, которая дежурила там после меня, дама оказалась истеричкой, ребята подняли шухер, и в итоге, когда я пришла, в вестибюле хирургии стояло человек 15 самообороновцев в касках. Меня даже не хотели пускать в палату к С., но я таки пробилась. Передала мамин пакет, сказала С., что теперь ему не будет отбоя от внимания, пообещала придти завтра. Дома посмотрела новости о том, что некий героический сотник угрожает Януковичу штурмом, легла спать опять поздно и в тревоге.
22 февраля, суббота.
Проснулась, уже привычно первым делом включила компьютер, убедилась, что штурм пока никто не начинал, да и штурмовать, похоже, некого, поскольку Янукович куда-то улетел и, судя по всему, не обещал вернуться. В более-менее приподнятом настроении поехала в больницу. Практически сразу, как только я приехала, туда наведались трое милиционеров в штатском, выпытывали про С., но активисты и хирург их вежливо послали. Хирург потом сказал нам: «я же врач, для меня главное - забота о моих пациентах, мое дело - лечить людей. Даже если бы Янукович сюда ко мне попал, я бы его лечил. Хотя мне и не хочется». Потом я зашла в палату к С. , рассказала ему о последних новостях, и стала слушать его историю.
- мы пришли, попали сразу в центр. Нас почему-то назвали «Сотня А», не знаю даже, почему. Я лежал всю ночь под баррикадами, передавал коктейли. Менты в нас тоже коктейлями бросали. Откуда брали? Да готовили на месте, так же, как и мы. Огнестрел? Да, у наших тоже был, мало у кого, конечно, но был. Я видел одного с ружьем, глаза безумные, я сказал ребятам, а они говорят «да мы его уже знаем, он такой». Потом утром, когда те отступили, кто-то крикнул «вперед!», и мы побежали. Дым стоит, мы бежим черепахой, не видно вообще ничего. Ну, меня и подстрелили. Нет, не снайпер, из Макарова стреляли, табельное оружие, наверно. Жаль, мне пулю не отдали…знаешь, я не всегда такой разговорчивый, я человек замкнутый. Это тут что-то разговорился.
- ну все, теперь ты герой войны:)
- да ну, перестань. Я не герой, я просто выжил.
Попрощавшись с С. и пообещав заехать завтра, я поехала на Майдан. Станции «Крещатик» и «Майдан» еще не работали, вышла на Театральной, почти сразу попала в поток людей. На перекрестке Хмельницкого и Крещатика пришлось затормозить: по «коридору» среди толпы несли усыпанный цветами гроб. Вокруг меня все кричали «вечная слава героям!». Я не смогла кричать. Двинулась дальше - снова коридор, снова цветы и гроб, открытый, в нем мальчик. Кажется, это был Устим из Демальянса. Снова все кричали «Слава! Слава! Слава!» унисоном в сотни голосов. На возвышении возле столба стоял парень, который регулировал поток людей, он кричал «Слава героям!» вместе со всеми, срывающимся голосом, а потом, вытерев слезы, вновь выкрикивал «держитесь правой стороны!». На подходе к Майдану козаки гулко били в огромный барабан, этот бой и крики «слава!» все звенели у меня в ушах, и ноги слегка дрожали, когда я проходила мимо сцены. Там меня ждал сюрприз: ведущий объявил, что уже стопроцентно точно известно, что Янукович подал в отставку. Кто-то радостно закричал, но массового ликования не было заметно. Я попыталась что-то крикнуть, но обнаружила, что голос меня не слушается. И что никакой радости я не испытываю. С трудом пробравшись через толпу, дошла до Укрдома, где встретилась с девочками. Мы пошли к музею, думая, что на фасаде нужно будет поубирать, но к нашему приходу волонтеры уже все вычистили. Взяли в музее свечки, зажгли их на баррикадах Грушевского, уже усыпанных цветами и заставленных свечами и лампадками. Начал моросить дождь, и это немного успокаивало. Наташа пошла убирать в Мариинский, а мы с Аней и Машинцом решили спрятаться от дождя и перекусить и зашли в Купидон. Подключившись к местному вайфаю, я сразу же обнаружила, что ни в какую отставку Янукович не подавал, а на экране телевизора в зале нам немедленно показали и его самого, из неведомого бункера сообщающего, что он все еще президент, а то, что случилось - переворот и нацистская Германия. Но расстраивалась я недолго. Примерно минут через 10 все посетители Купидона в прямом эфире лицезрели, как Верховная Рада голосует за импичмент. Когда вдохновленные собственным подвигом депутаты запели гимн, я сперва начала истерично хохотать и одновременно чуть не плакать, но весь Купидон в едином порыве подорвался на ноги, и мы дрожащими голосами спели гимн вместе с Верховной Радой.
Я так ни разу и не расплакалась по-настоящему за весь этот день, и придя домой, я стала бесконечно пересматривать клип про Небесную Сотню, пытаясь насильно разбить застрявший в груди комок, но слезы наворачивались и опять уходили вглубь. Легла в 3 ночи, совершенно измученная.
23 февраля, воскресенье.
Встала поздно, голова раскалывалась, но я по-прежнему чувствовала, что не имею права сидеть дома и отдыхать, поэтому собралась, купила цветы и поехала на Майдан. Там было все так же сумрачно, грустно, со сцены что-то вещала Фарионша. Я прошла на Институтскую - обугленную и буквально заваленную цветами. «Слава Небесной Сотне» - выложено буквами среди цветов; «Не предадим Небесную Сотню» - надпись на растяжке над улицей. Я вытащила из кармана желто-синюю ленточку, с которой проходила с начала декабря, и спрятала, когда мы начали ходить на работу мимо беркута. Перевязала свой букет, положила. В голове было практически пусто. Потом я вспомнила, что обещала зайти к С., купила шоколадку в магазине Рошен и поехала в больницу.
В коридоре сидела новая волонтер, говорила по телефону. Я не стала ее отвлекать и прошла прямо в палату. Но там никого не было. Я слегка растерялась, вернулась в коридор, спросила, что случилось. Мне ответили, что у С. было ухудшение, сделали еще одну операцию, теперь он в реанимации. Внутри муторно защемило, но я решила не тратить времени на переживания, и взялась отнести еду в палату новому потерпевшему, который попал с контузией и воспалением легких. У него в гостях были друзья, и он рассказывал..все о том же.
- мы всю ночь бросали в огонь все, что горело, тряпки, одежду даже, из той, которую приносили. Баррикад ведь не было, передовая была на открытом пространстве, и огонь - это было единственное, что хоть как-то защищало. Через огонь они все-таки не решались идти. Дышать невозможно было, глаза резало, у меня ни противогаза, ничего, куртку на нос натягивал и дышал. Еще и из водомета меня полили, теперь вот пневмония :)
- а я ушла…днем была, а потом решила, что я же девушка, мне нечего там делать.
- но там были девушки! Несли щиты на передовую, мужики боятся, а эти держат перед собой щиты на вытянутых пальчиках, смешные такие. Много было девушек. А Самообороны не было, никого не было.
Потом я снова поднялась в хирургию, увидела там медсестру, решила ее спросить про С. Та ответила, что он очень слабенький, и шансы у него 50 на 50. Мне резко поплохело. Нет, я не успела влюбиться, и не прониклась к нему какими либо особыми чувствами. Но у меня никак не укладывалось в голове, что только вчера я с ним разговаривала, а сегодня он может умереть. Ехала в автобусе домой и впервые за все эти дни по-настоящему разревелась.