Поздравляю моего друга с победой в номинации "Лучший критический текст"!
В Перми завершился IX Дягилевский фестиваль.
На торжественной церемонии 27 мая впервые была вручена премия «Резонанс» для молодых журналистов, пишущих о музыкальном театре и академической музыке. Напомним, что на победу в номинации «Лучший критический текст» претендовало 120 человек со всей России. Мой друг, очень талантливый Богдан, пишущий в ЖЖ (непростительно мало!!!) под ником sudite_strogo получил премию II степени за рассказ о премьере "Ромео и Джульетты" в Театре имени Якобсона.
Поздравляю Богдана от всего сердца! Радуюсь вместе с ним!
Аффтар! Пешите исчо!!!
Оригинал взят у sudite_strogo в Наивно. Супер
Театр Якобсона выпустил "Ромео и Джульетту" Прокофьева: балет показали 19 и 20 декабря на сцене БДТ. Далеко не блестящая премьера стала для труппы принципиальным высказыванием.
Год назад подопечные Андриана Фадеева представили вечер отличных новых балетов. Герой той постановки, хореограф Антон Пимонов, был немедленно брошен на борьбу с самой чудовищной - по структуре и количеству заигранных хитов - балетной партитурой ХХ века. Выбор Фадеева можно понять: после трех диетических одноактовок на афишу требовалось жирное кассовое название. С другой стороны, Пимонов, виртуозно сочиняя короткие инструментальные опусы, мог задохнуться на марафонской дистанции сюжетного спектакля. На помощь позвали режиссера Игоря Коняева, который в балетном гетто очутился впервые.
Пришелец из драмы, Коняев быстро принял правила чужой игры и переписал старое либретто: теперь в нем враждуют Театр классического танца Капулетти и труппа contemporary dance Монтекки, борьба кланов идет на фоне художественных разногласий. Набор узловых сюжетных точек остался прежним: бал, тайное обручение, снотворное, трупы любовников под занавес. По сути, на фасад 1939 года (дата ленинградской премьеры) только навесили новый декор, чтобы зритель легче усвоил длинный и скучный балет.
Лучшие моменты спектакля связаны с рефлексией Пимонова по поводу своего ремесла - очередное доказательство того, что классический танец всегда описывает только себя и шутит лучше всего над собой. Например, эпизод «Джульетта-девочка» превратился в утренний урок в хореографическом училище: строгая метресса, девочки у станка, тетя-концертмейстер за роялем (Зинаида Гагарская в образе очкастой училки была бесподобна). После предыдущей сцены с дракой и полицейским-чекистом хореограф облегченно выдохнул: разборки на районе кончились, вернулось счастливое балетное детство, dance classique ощутил себя на своем месте.
Такие эпизоды в «Ромео» можно пересчитать по пальцам. Проблемы возникали каждый раз, когда со сцены начинали честно докладывать либретто (автора кудрявых текстов в программке нужно поставить в угол). Ключевая оппозиция «классика - модерн» сама по себе выглядит натяжкой. Трудно представить реальный балетный мордобой по идейным соображениям: любители «контемпа» мирно шифруются по цехам и винзаводам, работники лебединых озер им до лампочки. Коняев отыгрывает свое либретто с серьезной миной: на заднике висят баннеры с логотипами трупп-конкурентов (логотип Монтекки потом обнаружится на изнанке фрака Ромео), целомудренные балетные юноши робко изображают плохих парней. Добропорядочный юмор - в духе советских поучительных мультфильмов; режиссер похож на бабушку, произносящую е вместо э в словах «плеер», «интернет», «фейсбук» и «секс».
Добавь Коняев комедийно-фарсовую ноту - и эта умильная простота произвела бы мощное впечатление, а ключевые сцены обошлись без курьезов. Не стал бы Меркуцио (отменно танцующий, но любящий построить глазки Марат Нафиков) разглядывать кровь на своих руках, точно Никулин в «Операции Ы», а Тибальда (вульгарный мафиози Андрей Гудыма) не пришлось бы всерьез душить куском занавеса. Стоило режиссеру-идеологу-сценаристу потерять чувство иронии, жертвой концепта пал хореограф.
Антон Пимонов - что бывает редко - знает толк в массовых композициях и умеет связывать движения в длительные комбинации; здесь он сам связан по рукам и ногам. Сценарий предписывает драки и смертоубийства, классические па тут бессильны: танцевальные фразы обрываются на полуслове, остроумные детали теряются в беготне кордебалета. Разница между лексикой Монтекки и Капулетти (вот уж принципиальный момент) ощущается с трудом, обе группы танцуют усредненную неоклассику, одинаково мало и скованно.
Даже Ромео с Джульеттой достался минимум пластического текста - и если Марию Меньшикову, аврально введенную в спектакль за день до премьеры, это спасало, то универсальный солдат Мариинского театра Максим Зюзин явно выглядел растерянным. Когда в финале героев загнали умирать на рояль, другого выхода не было: к тому времени авторы увязли в кинжалах, ядах, талантах и поклонниках. Неловкость момента ощущалась по обе стороны прилавка.
Перца в компот подсыпал художник Вячеслав Окунев. Мрачный пейзаж (люстры, зеркала, обломки архитектуры) повторял его собственные работы в психиатрических балетах Бориса Эйфмана. К слову, именно Эйфман в стародавней «Чайке» (2007) пережевывал конфликт новаторов и консерваторов: хип-хопер Треплев сдавался под натиском классики в лице балетмейстера Тригорина. Нынешний «Ромео» иной раз выглядел попыткой поставить взрослую трагедию á la Eifman. В спектакле, где вчерашние балетные школяры играют самих себя, эта затея чуть не обернулась конфузом.
Тем не менее, говорить о провале спектакля неуместно. Впервые после «Золушки» Алексея Ратманского (2002) вслух были заданы два вопроса, обычно вызывающих массовую истерию. Первый: что делать с добротными балетными партитурами ХХ века, написанными под конкретный сценарий? Второй: можно ли всерьез продолжать ставить хореографические романы, повести и прочую Большую Литературу? Театр Якобсона дал очень наивный и простодушный ответ. Отлично! Попытка засчитана, по состоянию на декабрь 2014 года других вариантов нет.
В ситуации «Ромео» важно и другое. Руководитель Балета Якобсона отлично понимает, что на контрафактных щелкунчиках его малоформатный коллектив долго не протянет. Проект Андриана Фадеева по набору нового репертуара - единственный здравый способ реанимировать авторский театр, уже сорок лет мучительно переживающий смерть автора - собственно Леонида Якобсона. В распоряжении театра оказался отличный хореограф, в рукаве припрятаны еще как минимум двое. Теперь осталось отказаться от услуг художника Окунева, помахать ручкой драматическим режиссерам и собрать команду молодых выдумщиков под вывеской литературного отдела.
Скромного бюджета труппа, квартирующая во дворах на Маяковской, осталась единственной площадкой в Питере, где можно адекватно говорить о большой художественной проблеме: эпоха линейного повествования в хореографическом спектакле закончилась. Вопрос в том, что зритель все равно не станет ходить на балет ради головокружительного упоения точностью, ему всегда будут потребны пухлое либретто в программке и пирожные в буфете. Компромисс еще предстоит найти, а пока отметим качество буфета в обновленном БДТ и его переполненность в вечер премьеры.
На торжественной церемонии 27 мая впервые была вручена премия «Резонанс» для молодых журналистов, пишущих о музыкальном театре и академической музыке. Напомним, что на победу в номинации «Лучший критический текст» претендовало 120 человек со всей России. Мой друг, очень талантливый Богдан, пишущий в ЖЖ (непростительно мало!!!) под ником sudite_strogo получил премию II степени за рассказ о премьере "Ромео и Джульетты" в Театре имени Якобсона.
Поздравляю Богдана от всего сердца! Радуюсь вместе с ним!
Аффтар! Пешите исчо!!!
Оригинал взят у sudite_strogo в Наивно. Супер
Театр Якобсона выпустил "Ромео и Джульетту" Прокофьева: балет показали 19 и 20 декабря на сцене БДТ. Далеко не блестящая премьера стала для труппы принципиальным высказыванием.
Год назад подопечные Андриана Фадеева представили вечер отличных новых балетов. Герой той постановки, хореограф Антон Пимонов, был немедленно брошен на борьбу с самой чудовищной - по структуре и количеству заигранных хитов - балетной партитурой ХХ века. Выбор Фадеева можно понять: после трех диетических одноактовок на афишу требовалось жирное кассовое название. С другой стороны, Пимонов, виртуозно сочиняя короткие инструментальные опусы, мог задохнуться на марафонской дистанции сюжетного спектакля. На помощь позвали режиссера Игоря Коняева, который в балетном гетто очутился впервые.
Пришелец из драмы, Коняев быстро принял правила чужой игры и переписал старое либретто: теперь в нем враждуют Театр классического танца Капулетти и труппа contemporary dance Монтекки, борьба кланов идет на фоне художественных разногласий. Набор узловых сюжетных точек остался прежним: бал, тайное обручение, снотворное, трупы любовников под занавес. По сути, на фасад 1939 года (дата ленинградской премьеры) только навесили новый декор, чтобы зритель легче усвоил длинный и скучный балет.
Лучшие моменты спектакля связаны с рефлексией Пимонова по поводу своего ремесла - очередное доказательство того, что классический танец всегда описывает только себя и шутит лучше всего над собой. Например, эпизод «Джульетта-девочка» превратился в утренний урок в хореографическом училище: строгая метресса, девочки у станка, тетя-концертмейстер за роялем (Зинаида Гагарская в образе очкастой училки была бесподобна). После предыдущей сцены с дракой и полицейским-чекистом хореограф облегченно выдохнул: разборки на районе кончились, вернулось счастливое балетное детство, dance classique ощутил себя на своем месте.
Такие эпизоды в «Ромео» можно пересчитать по пальцам. Проблемы возникали каждый раз, когда со сцены начинали честно докладывать либретто (автора кудрявых текстов в программке нужно поставить в угол). Ключевая оппозиция «классика - модерн» сама по себе выглядит натяжкой. Трудно представить реальный балетный мордобой по идейным соображениям: любители «контемпа» мирно шифруются по цехам и винзаводам, работники лебединых озер им до лампочки. Коняев отыгрывает свое либретто с серьезной миной: на заднике висят баннеры с логотипами трупп-конкурентов (логотип Монтекки потом обнаружится на изнанке фрака Ромео), целомудренные балетные юноши робко изображают плохих парней. Добропорядочный юмор - в духе советских поучительных мультфильмов; режиссер похож на бабушку, произносящую е вместо э в словах «плеер», «интернет», «фейсбук» и «секс».
Добавь Коняев комедийно-фарсовую ноту - и эта умильная простота произвела бы мощное впечатление, а ключевые сцены обошлись без курьезов. Не стал бы Меркуцио (отменно танцующий, но любящий построить глазки Марат Нафиков) разглядывать кровь на своих руках, точно Никулин в «Операции Ы», а Тибальда (вульгарный мафиози Андрей Гудыма) не пришлось бы всерьез душить куском занавеса. Стоило режиссеру-идеологу-сценаристу потерять чувство иронии, жертвой концепта пал хореограф.
Антон Пимонов - что бывает редко - знает толк в массовых композициях и умеет связывать движения в длительные комбинации; здесь он сам связан по рукам и ногам. Сценарий предписывает драки и смертоубийства, классические па тут бессильны: танцевальные фразы обрываются на полуслове, остроумные детали теряются в беготне кордебалета. Разница между лексикой Монтекки и Капулетти (вот уж принципиальный момент) ощущается с трудом, обе группы танцуют усредненную неоклассику, одинаково мало и скованно.
Даже Ромео с Джульеттой достался минимум пластического текста - и если Марию Меньшикову, аврально введенную в спектакль за день до премьеры, это спасало, то универсальный солдат Мариинского театра Максим Зюзин явно выглядел растерянным. Когда в финале героев загнали умирать на рояль, другого выхода не было: к тому времени авторы увязли в кинжалах, ядах, талантах и поклонниках. Неловкость момента ощущалась по обе стороны прилавка.
Перца в компот подсыпал художник Вячеслав Окунев. Мрачный пейзаж (люстры, зеркала, обломки архитектуры) повторял его собственные работы в психиатрических балетах Бориса Эйфмана. К слову, именно Эйфман в стародавней «Чайке» (2007) пережевывал конфликт новаторов и консерваторов: хип-хопер Треплев сдавался под натиском классики в лице балетмейстера Тригорина. Нынешний «Ромео» иной раз выглядел попыткой поставить взрослую трагедию á la Eifman. В спектакле, где вчерашние балетные школяры играют самих себя, эта затея чуть не обернулась конфузом.
Тем не менее, говорить о провале спектакля неуместно. Впервые после «Золушки» Алексея Ратманского (2002) вслух были заданы два вопроса, обычно вызывающих массовую истерию. Первый: что делать с добротными балетными партитурами ХХ века, написанными под конкретный сценарий? Второй: можно ли всерьез продолжать ставить хореографические романы, повести и прочую Большую Литературу? Театр Якобсона дал очень наивный и простодушный ответ. Отлично! Попытка засчитана, по состоянию на декабрь 2014 года других вариантов нет.
В ситуации «Ромео» важно и другое. Руководитель Балета Якобсона отлично понимает, что на контрафактных щелкунчиках его малоформатный коллектив долго не протянет. Проект Андриана Фадеева по набору нового репертуара - единственный здравый способ реанимировать авторский театр, уже сорок лет мучительно переживающий смерть автора - собственно Леонида Якобсона. В распоряжении театра оказался отличный хореограф, в рукаве припрятаны еще как минимум двое. Теперь осталось отказаться от услуг художника Окунева, помахать ручкой драматическим режиссерам и собрать команду молодых выдумщиков под вывеской литературного отдела.
Скромного бюджета труппа, квартирующая во дворах на Маяковской, осталась единственной площадкой в Питере, где можно адекватно говорить о большой художественной проблеме: эпоха линейного повествования в хореографическом спектакле закончилась. Вопрос в том, что зритель все равно не станет ходить на балет ради головокружительного упоения точностью, ему всегда будут потребны пухлое либретто в программке и пирожные в буфете. Компромисс еще предстоит найти, а пока отметим качество буфета в обновленном БДТ и его переполненность в вечер премьеры.