"Жизель" в Михайловском. Анастасия Соболева и Виктор Лебедев
8 ноября, в день рождения Никиты Александровича Долгушина (сегодня ему исполнилось бы 75 лет) Михайловский театр вновь дает "Жизель" - эта редакция старинного романтического балета стала последней постановкой Мастера. Замечательно, что в театре это стало доброй традицией.
В сегодняшнем спектакле дебютировала москвичка Анастасия Соболева, перешедшая в Михайловский театр из Большого. Повезло всем: и танцовщице, и петербургскому театру. Новая солистка очень органично смотрелась в самой стильной и самой петербургской версии "Жизели". Госпожа Соболева не танцует в усиленно романтической манере, в ней нет и тщательно подчеркиваемой простоты. С Альбертом она на равных - Жизель тоже девушка видная, воспитанная, и вниманием приличных мальчиков, вероятно, не обделена. В ней есть ровность общения и стойкость характера, без чрезмерной чувствительности и всяких там лютиков-цветочков.
Ромашку рвет решительно настолько, что с первой же попытки отделяет сам цветок от ножки, но, впрочем, ничуть этим не смущается и не робеет, плечиков боязливо не поднимает, а с некоторой остраненностью наблюдает как Альберт выпутается из этого положения. Вежливо и тактично устанавливает правила игры, особенно в Пейзанском вальсе - корректно и без жеманства указала другу юности на скамеечку, где тому и надобно сидеть. Первый акт Жизель и Альберт словно перекидываются мячиком от пинг-понга: подача - удар отражен - нападение - удар отражен, и это не игра влюбленных дилетантов, но прекрасноразыгранная партия двух равных соперников, хорошо изучивших манеры и особенности поведения другого. И в подобной, прямо-таки скажем, весьма современной трактовке очень органично и чрезвычайно стильно смотрелся старинный вариант сольных высказываний Жизели в Пейзанском вальсе. Не копируя внешне Ольгу Спесивцеву, героиня Анастасии Соболевой была ей близка, ибо понимала: если не держать себя в руках, крушение может наступить в любое мгновение.
Виктор Лебедев представил изумительно эгостичного Альберта. Он даже не капризный, этот барчук, он - абсолютное естественное порождение той генерации, которая цинично проходит по жизни, лишь пожимая плечами, если кому-то не повезло оказаться под колесами его кабриолета копытами его скакуна. Он даже не смущен выходом придворных, и лишь хорохорится, ожидая выхода Батильды, с изящной издевкой обращаясь к Герцогу: "Ну ты же умный, придумай что-нибудь!". Он с явным недовольством смотрит на Жизель, ищущую ответа и едва ли не брезгливо отталкивает его руки: "Ну что ты ко мне пристаешь, женщина!". Во время монолога героини он раздражен - потому что "вслух" произносятся слова, которые, вполне вероятно, уже слышала Батильда, а, может, и ее дамы из свиты и, что все это доказывает, что не такой уж этот молодой человек и особенный, слова произносит одни и те же. Перелом в его герое наступил в тот момент, когда вокруг Жизели сгустились призраки. Альберт их сам словно увидел и почувствовал, осознание и понимание, что этих демонов выпустил он, а не кто другой, и произвело в нем перелом. Он в ужасе упал на колени перед Жизелью, словно прося прощение за раскрытый ящик Пандоры, но было уже поздно.
Во втором же акте Жизель Анастасии Соболевой была более жизненна и теплокровна, нежели зависший между миром живых и мертвых Альберт Виктора Лебедева. В героине было больше смятения и даже некоторой растерянности, нежели в окаменевшем графе, который и сам словно не понимал - где он (сомнамбулическими были и его идеальные 32 entrechats six в финале pas de deux). Единственный раз он ощутимо вздрогнул - когда вокруг него закружились вилисы: внезапная материализация впущенных в его душу призраков ужаснула графа. Мертвая же возлюбленная, казалось, оттаивала его своим дыханием и возрождала сердце обильными слезами в финале. И как она по-детски закрыла лицо руками, чтобы не видеть неминуемого конца!
Никита Александрович, наверное, был бы доволен: кто как не он предпочитал воспроизведению интерпретацию!
В сегодняшнем спектакле дебютировала москвичка Анастасия Соболева, перешедшая в Михайловский театр из Большого. Повезло всем: и танцовщице, и петербургскому театру. Новая солистка очень органично смотрелась в самой стильной и самой петербургской версии "Жизели". Госпожа Соболева не танцует в усиленно романтической манере, в ней нет и тщательно подчеркиваемой простоты. С Альбертом она на равных - Жизель тоже девушка видная, воспитанная, и вниманием приличных мальчиков, вероятно, не обделена. В ней есть ровность общения и стойкость характера, без чрезмерной чувствительности и всяких там лютиков-цветочков.
Ромашку рвет решительно настолько, что с первой же попытки отделяет сам цветок от ножки, но, впрочем, ничуть этим не смущается и не робеет, плечиков боязливо не поднимает, а с некоторой остраненностью наблюдает как Альберт выпутается из этого положения. Вежливо и тактично устанавливает правила игры, особенно в Пейзанском вальсе - корректно и без жеманства указала другу юности на скамеечку, где тому и надобно сидеть. Первый акт Жизель и Альберт словно перекидываются мячиком от пинг-понга: подача - удар отражен - нападение - удар отражен, и это не игра влюбленных дилетантов, но прекрасноразыгранная партия двух равных соперников, хорошо изучивших манеры и особенности поведения другого. И в подобной, прямо-таки скажем, весьма современной трактовке очень органично и чрезвычайно стильно смотрелся старинный вариант сольных высказываний Жизели в Пейзанском вальсе. Не копируя внешне Ольгу Спесивцеву, героиня Анастасии Соболевой была ей близка, ибо понимала: если не держать себя в руках, крушение может наступить в любое мгновение.
Виктор Лебедев представил изумительно эгостичного Альберта. Он даже не капризный, этот барчук, он - абсолютное естественное порождение той генерации, которая цинично проходит по жизни, лишь пожимая плечами, если кому-то не повезло оказаться под колесами его кабриолета копытами его скакуна. Он даже не смущен выходом придворных, и лишь хорохорится, ожидая выхода Батильды, с изящной издевкой обращаясь к Герцогу: "Ну ты же умный, придумай что-нибудь!". Он с явным недовольством смотрит на Жизель, ищущую ответа и едва ли не брезгливо отталкивает его руки: "Ну что ты ко мне пристаешь, женщина!". Во время монолога героини он раздражен - потому что "вслух" произносятся слова, которые, вполне вероятно, уже слышала Батильда, а, может, и ее дамы из свиты и, что все это доказывает, что не такой уж этот молодой человек и особенный, слова произносит одни и те же. Перелом в его герое наступил в тот момент, когда вокруг Жизели сгустились призраки. Альберт их сам словно увидел и почувствовал, осознание и понимание, что этих демонов выпустил он, а не кто другой, и произвело в нем перелом. Он в ужасе упал на колени перед Жизелью, словно прося прощение за раскрытый ящик Пандоры, но было уже поздно.
Во втором же акте Жизель Анастасии Соболевой была более жизненна и теплокровна, нежели зависший между миром живых и мертвых Альберт Виктора Лебедева. В героине было больше смятения и даже некоторой растерянности, нежели в окаменевшем графе, который и сам словно не понимал - где он (сомнамбулическими были и его идеальные 32 entrechats six в финале pas de deux). Единственный раз он ощутимо вздрогнул - когда вокруг него закружились вилисы: внезапная материализация впущенных в его душу призраков ужаснула графа. Мертвая же возлюбленная, казалось, оттаивала его своим дыханием и возрождала сердце обильными слезами в финале. И как она по-детски закрыла лицо руками, чтобы не видеть неминуемого конца!
Никита Александрович, наверное, был бы доволен: кто как не он предпочитал воспроизведению интерпретацию!