Wohlwollend
Иногда дребезги бывают такие красивые, жалко выбрасывать. Обыкновенная кухонная утварь, не первая вещь, которая случайно весьма художественно, извилисто бьется, даже не знаю, что с этим делать. И не знаю, нормально ли это - замечать прелесть разрушения. Папинька тоже был по прелестям, а может просто великий махинатор - умышленно приговорил когда-то глиняную амфору, маленькую незатейливую современную безделуху "под", потом тщательно склеил все как было и водрузил в сервант, типа вот они, отреставрированные сокровища далеких предков. Цацка была славная, вынимала дрожащими ручонками, любовалась и аккуратно клала на место. Цирк. "В греческом зале, в греческом зале" (с).
Мужики мои художественно бить не умеют. И следы заметать тоже. Третий день выгребаю осколки чашки, она никак не кончится. Причем все ручка и ручка, ушко, даже сомневаться начала - одна ли штука полегла на поле боя. Клянутся, что одна, просто у чашек на 600мл и ручонки крупногабаритные.
А еще имею нехорошую привычку притормаживать предметов свободный полет тапком, где-нибудь в тридцати сантиметрах от пола. Чтоб им на цемент потом падать не так больно было. Зря я полет шеф-поварского ножа притормаживала. Нет, ничего, пока все живы-здоровы.
Пушкин на немецком - бред-ня. И хочется и колется. Мало того, что дела давно минувших лет, так еще и перевода 1956 года. Тянет взять перо, и править, править. На нормальный, человеческий лад. Но некий герр Йоханнес фон Гюнтер, надеюсь, знал, что делал: молчи, детка, и учи слова, тебе таких в современной суетной жизни никто и не скажет боле. Wohlwollend, понимаешь ли. (benevolently). Кошусь на свое разбитое корыто и подневольно думаю о гробовщике Адриане Прохорове, который "сидя под окном и выпивая седьмую чашку чаю, по своему обыкновению был погружен в печальные размышления". Попробовал бы он он моих семь попотчевать... И не печалюсь вовсе. У меня еще есть.
Мужики мои художественно бить не умеют. И следы заметать тоже. Третий день выгребаю осколки чашки, она никак не кончится. Причем все ручка и ручка, ушко, даже сомневаться начала - одна ли штука полегла на поле боя. Клянутся, что одна, просто у чашек на 600мл и ручонки крупногабаритные.
А еще имею нехорошую привычку притормаживать предметов свободный полет тапком, где-нибудь в тридцати сантиметрах от пола. Чтоб им на цемент потом падать не так больно было. Зря я полет шеф-поварского ножа притормаживала. Нет, ничего, пока все живы-здоровы.
Пушкин на немецком - бред-ня. И хочется и колется. Мало того, что дела давно минувших лет, так еще и перевода 1956 года. Тянет взять перо, и править, править. На нормальный, человеческий лад. Но некий герр Йоханнес фон Гюнтер, надеюсь, знал, что делал: молчи, детка, и учи слова, тебе таких в современной суетной жизни никто и не скажет боле. Wohlwollend, понимаешь ли. (benevolently). Кошусь на свое разбитое корыто и подневольно думаю о гробовщике Адриане Прохорове, который "сидя под окном и выпивая седьмую чашку чаю, по своему обыкновению был погружен в печальные размышления". Попробовал бы он он моих семь попотчевать... И не печалюсь вовсе. У меня еще есть.