Отдавая имя нашего выдающегося вождя
читали вот это? - вывел Субаюшева из убаюкивающей осенней автобусной духотой сонливости сосед по сиденью.
что? - без интереса но подчёркнуто вежливо спросил Субаюшев.
да вот это же, - сосед нервно прошелестел то ли тонким журналом, то ли толстой газетой, и большим нечистым явно обкусанным ногтем стал отчёркивать что-то ему кажущееся важным, - вот это вот...
Субаюшев пробежался глазами по строке над вдавленной немного истеричной линией.
текст был газетно-пресным и невыносимо скучным.
уже прочитал - успокоил соседа Субаюшев и вернулся взглядом к убаюкивающему невнятному в сумерках ритму генплана города, застывшему железобетоном серых домов.
нет, вы не прочли, - зачем-то разнервничался сосед, - вы не буквы читайте, вы между строк читайте, только между строк всё написано...
вспыльчивый сосед был почему-то совсем нестрашным, Субаюшев заинтересовался им, и, повернувшись, стал спокойно в упор рассматривать его вполне обычное лицо.
лицо как лицо. разве что немного вытянутое и асимметричное.
сосед, как бы и не заметивший взгляда Субаюшева, неожиданно настойчиво повторил - читайте-читайте, между строк читайте, буквы читать всех учат, а смыслы - они давно не в буквах, они в зазорах между буквами, в каждой щёлочке они, особенно там, где буквы такие, которые много воздуха оставляют между собой, как вот между "А" и "У" - видите, там ведь можно "ау" кричать, так много места, там не задохнуться, это не то, что между "П" и "М", где как у хорошего хозяина в штакете - ни щёлочки, ни зазора...
тут мычавшие какую-то невнятно знакомую мелодию разбитые автобусные динамики прохрипели "п'хархк пырвъврмррр чьхххх кхххх" и сосед спешно, но вежливо положил Субаюшеву на колени газету.
мне здесь - он как бы извинился и выбежал через пустой салон в двери, в заоконную невидимость.
Субаюшев немного равнодушно потрясся на ставшей особо неровной дороге - стало быть, уже не очень далеко от дома, - и ещё раз зачем-то всмотрелся в страницу со следом ногтя странного соседа.
текст был действительно бессмысленным и вязким, как одиночество среднего возраста.
и единственным, что его разнообразило, если, конечно, не читать, а долго смотреть, действительно были разные расстояния между буквами.
Субаюшев стал всматриваться в них и с удивлением понимать, что в клинописи пустот есть какой-то свой порядок, какая-то тайная система.
Субаюшев отодвинул газету подальше и стал смотреть немного в сторону и над ней - на тусклый испещрённый царапинами поручень предыдущего сиденья.
боковым зрением Субаюшев пытался уловить если не тайну этой системы, то хотя бы приближающую к открытию картину.
газета дрожала.
в динамиках играло что-то похожее на оркестр поля мориа.
автобус особенно сильно тряхнуло, газета дёрнулась, угол её, соприкоснувшись с тыльной стороной спинки сиденья, выгнулся, треугольная тень накрыла кусок отражающей мутный желтоватый свет покрытой пятнами пустот бумаги, и Субаюшев что-то увидел.
жаль, что ни он сам, ни мы никогда не узнаем, что именно.
потому что поля мориа в динамиках прервало страдальческое кряхтение "кхоонехххчьньммнныйяя" и Субаюшев, словно дистанционно управляемый, вышел из автобуса.
двери с шипением захлопнулись.
Субаюшев свернул газету в трубочку, аккуратно нашёл ей место в полной урне на остановке.
и пошёл домой.
жаль.
и знаете почему?
если бы Субаюшев хоть немного посидел в тёмном салоне автобуса, водитель которого ушёл курить и греть руки растворимым кофе из пластикового стаканчика.
если бы хоть на немного он там остался.
то он бы услышал, как хриплый автобусный регистратор из-за невообразимого сбоя в своих простейших электронных цепях вдруг прочёл радостным чистым детским голосом: словно мёртвому припарка, словно член ЦК - доярка, словно восхищенья "бля!" - разум спит, в окне кремля белый френч сияет жарко, а для под ёлочку подарка не хватает два рубля!
что? - без интереса но подчёркнуто вежливо спросил Субаюшев.
да вот это же, - сосед нервно прошелестел то ли тонким журналом, то ли толстой газетой, и большим нечистым явно обкусанным ногтем стал отчёркивать что-то ему кажущееся важным, - вот это вот...
Субаюшев пробежался глазами по строке над вдавленной немного истеричной линией.
текст был газетно-пресным и невыносимо скучным.
уже прочитал - успокоил соседа Субаюшев и вернулся взглядом к убаюкивающему невнятному в сумерках ритму генплана города, застывшему железобетоном серых домов.
нет, вы не прочли, - зачем-то разнервничался сосед, - вы не буквы читайте, вы между строк читайте, только между строк всё написано...
вспыльчивый сосед был почему-то совсем нестрашным, Субаюшев заинтересовался им, и, повернувшись, стал спокойно в упор рассматривать его вполне обычное лицо.
лицо как лицо. разве что немного вытянутое и асимметричное.
сосед, как бы и не заметивший взгляда Субаюшева, неожиданно настойчиво повторил - читайте-читайте, между строк читайте, буквы читать всех учат, а смыслы - они давно не в буквах, они в зазорах между буквами, в каждой щёлочке они, особенно там, где буквы такие, которые много воздуха оставляют между собой, как вот между "А" и "У" - видите, там ведь можно "ау" кричать, так много места, там не задохнуться, это не то, что между "П" и "М", где как у хорошего хозяина в штакете - ни щёлочки, ни зазора...
тут мычавшие какую-то невнятно знакомую мелодию разбитые автобусные динамики прохрипели "п'хархк пырвъврмррр чьхххх кхххх" и сосед спешно, но вежливо положил Субаюшеву на колени газету.
мне здесь - он как бы извинился и выбежал через пустой салон в двери, в заоконную невидимость.
Субаюшев немного равнодушно потрясся на ставшей особо неровной дороге - стало быть, уже не очень далеко от дома, - и ещё раз зачем-то всмотрелся в страницу со следом ногтя странного соседа.
текст был действительно бессмысленным и вязким, как одиночество среднего возраста.
и единственным, что его разнообразило, если, конечно, не читать, а долго смотреть, действительно были разные расстояния между буквами.
Субаюшев стал всматриваться в них и с удивлением понимать, что в клинописи пустот есть какой-то свой порядок, какая-то тайная система.
Субаюшев отодвинул газету подальше и стал смотреть немного в сторону и над ней - на тусклый испещрённый царапинами поручень предыдущего сиденья.
боковым зрением Субаюшев пытался уловить если не тайну этой системы, то хотя бы приближающую к открытию картину.
газета дрожала.
в динамиках играло что-то похожее на оркестр поля мориа.
автобус особенно сильно тряхнуло, газета дёрнулась, угол её, соприкоснувшись с тыльной стороной спинки сиденья, выгнулся, треугольная тень накрыла кусок отражающей мутный желтоватый свет покрытой пятнами пустот бумаги, и Субаюшев что-то увидел.
жаль, что ни он сам, ни мы никогда не узнаем, что именно.
потому что поля мориа в динамиках прервало страдальческое кряхтение "кхоонехххчьньммнныйяя" и Субаюшев, словно дистанционно управляемый, вышел из автобуса.
двери с шипением захлопнулись.
Субаюшев свернул газету в трубочку, аккуратно нашёл ей место в полной урне на остановке.
и пошёл домой.
жаль.
и знаете почему?
если бы Субаюшев хоть немного посидел в тёмном салоне автобуса, водитель которого ушёл курить и греть руки растворимым кофе из пластикового стаканчика.
если бы хоть на немного он там остался.
то он бы услышал, как хриплый автобусный регистратор из-за невообразимого сбоя в своих простейших электронных цепях вдруг прочёл радостным чистым детским голосом: словно мёртвому припарка, словно член ЦК - доярка, словно восхищенья "бля!" - разум спит, в окне кремля белый френч сияет жарко, а для под ёлочку подарка не хватает два рубля!