иногда мне кажется, что
пишущий про любовь запирается в тесной тёмной комнате своего сознания.
и сидит там.
непременно в одиночестве.
и не потому, что так острее чувствуется и переживается.
так легче дождаться, когда в замкнутом искусственном мирке успокоятся любые колебания.
и только после этого, дождавшись пронзительных позывов голода, можно быстро исписать бумагу очередями оргазмических взрывов, и, вырвавшись в тёплый кухонный свет, жадно наброситься на нехитрую вкусную домашнюю снедь.
потому что если писать о любви не закрывая глаз, получится откровенная и ничего не значащая чепуха:
разбитый жёлтый маршрутный автобус.
рядом на сиденье - бесполый капуцин ордена урбанистов.
капюшон unisex-куртки надвинут так, что лица не видно, все пальцы - в кольцах белого мутного металла.
оно читает один разворот книги, отпечатанной крупным шрифтом.
больше получаса.
на развороте бросается в глаза фраза "Жена Томаса жаждала качественной беседы".
за спиной настойчиво, но нетребовательно, плачет ребёнок.
где же любовь?
не совсем точный вопрос.
она была.
не здесь.
и сидит там.
непременно в одиночестве.
и не потому, что так острее чувствуется и переживается.
так легче дождаться, когда в замкнутом искусственном мирке успокоятся любые колебания.
и только после этого, дождавшись пронзительных позывов голода, можно быстро исписать бумагу очередями оргазмических взрывов, и, вырвавшись в тёплый кухонный свет, жадно наброситься на нехитрую вкусную домашнюю снедь.
потому что если писать о любви не закрывая глаз, получится откровенная и ничего не значащая чепуха:
разбитый жёлтый маршрутный автобус.
рядом на сиденье - бесполый капуцин ордена урбанистов.
капюшон unisex-куртки надвинут так, что лица не видно, все пальцы - в кольцах белого мутного металла.
оно читает один разворот книги, отпечатанной крупным шрифтом.
больше получаса.
на развороте бросается в глаза фраза "Жена Томаса жаждала качественной беседы".
за спиной настойчиво, но нетребовательно, плачет ребёнок.
где же любовь?
не совсем точный вопрос.
она была.
не здесь.