* * *
...свесив ноги с подоконника в залитый тёплым светом двор, где врос в землю "москвич" полусумасшедшего дедушки Ромы, где под разросшимся кустом жасмина на лавочке лупили по кнопкам шахматных часов Коля и Толя, и все всё время путали, - кто из них Коля, кто Толя, да и они сами уже, похоже, не могли в этом разобраться; где вечная бабушка Мария Соломоновна выгуливала вечных внуков; вот над ними всеми и сидел Субаюшев, свесив ноги.
За его спиной, в комнате, копошился Некрозов - он шуршал бумагами, нервно стучал по клавишам печатной машинки, шумно и слюняво-неумело пыхтел и булькал нераскуренной трубкой.
Субаюшев слушал шум двора и вяло думал:
тупая кромка горизонта режет небо,
и по разрезу - кровь и гной заката,
и граждане, принявшие плацебо,
готовы хоть в поэты, хоть в солдаты.
Калигула, дорвавшись к караоке,
поёт о том, как славно Тибр широкий
ревёт и стонет, как дрожат устои,
как выцветают флаги и победы,
как хороши от фирмы Convers кеды,
и как ужасно всё, что мы построим,
построили,
и что могли построить.
За его спиной, в комнате, копошился Некрозов - он шуршал бумагами, нервно стучал по клавишам печатной машинки, шумно и слюняво-неумело пыхтел и булькал нераскуренной трубкой.
Субаюшев слушал шум двора и вяло думал:
тупая кромка горизонта режет небо,
и по разрезу - кровь и гной заката,
и граждане, принявшие плацебо,
готовы хоть в поэты, хоть в солдаты.
Калигула, дорвавшись к караоке,
поёт о том, как славно Тибр широкий
ревёт и стонет, как дрожат устои,
как выцветают флаги и победы,
как хороши от фирмы Convers кеды,
и как ужасно всё, что мы построим,
построили,
и что могли построить.