бороться с загазованностью атмосферы!
Однажды зимой, в час небывало подходящий для побега с рабочего места, когда и до конца рабочего дня далеко, и уже всё же прилично позже обеда, - прилично настолько, что можно и сбежать, и никто не застучит, - короче, в то время, когда ранние резкие как удар обухом по затылку сумерки раскрашивают и без того безрадостные виды во все оттенки грязного, из дверей лифта выскочил молодой человек и, привычно жеманно не заметив охрану, покинул здание бизнес-центра. Здание это до такой степени типовое, что никаких дополнительных описаний не требует, кроме разве что упоминания одной его особенности - способности опостылевать всем, кто пробыл в нём дольше тридцати минут.
Этого молодого человека, одетого в явно слишком дорогую для его статуса кожаную куртку, мы ещё встретим. А вывод о несоответствии его куртки и статуса мы делаем даже не на основании того несуществующего факта, что такая куртка не подходит к стилю выбранной молодым человеком машины. Нет, что вы, вовсе не на этом основании делаем мы такой вывод. Почему? Да хотя бы потому, что никакой машины у молодого человека нет, и, как мы узнаем далее, не будет уже точно никогда. И даже не потому мы делаем такой вывод, что избранная молодым человеком куртка слишком коротка, и из-под неё жалко топорщатся полы его служебного пиджака. Мы делаем такой вывод на основании совокупности уже известных фактов. И рюкзака. Да-да, хотите верьте, хотите - нет, но пятнистого рюкзака маскировочной расцветки. Молодой человек нёс рюкзак не в руках, и даже не набросив на плечо, а полностью надев, - как солдат срочной службы надевает вещмешок перед маршброском.
Звали молодого человека Родион Раскольников. Да. Именно так же, как того самого. И тут мы вынуждены согласиться - в смеси с ужасающей школьной дисциплиной "Русская литература" подобное сочетание имени и фамилии формирует такой коктейль, который полностью оправдывает и куртку, и рюкзак, и даже наше внимание, уделённое вещам столь прозаическим и далёким от истинного предназначения Человека.
Пока Родион маневрирует в солёной грязи незамерзающих этой зимой луж и уворачивается от менее удачливых современников (если бы у вас не было автомобиля, но была такая же французская кожаная куртка - за девятьсот семнадцать долларов даже после пятидесятипроцентной скидки, - вас бы тоже жизнь вынудила замечать, как много вокруг вас менее удачливых современников), мы заглянем вперёд на пару часов его жизни.
А там ещё ничего не подозревающего Родиона ждут совершенно ужасающие события.
Немногим позже чем через два часа после описываемых событий, Родион, наевшись пельменей с немыслимым названием (то ли "Три кита", то ли "Три слона") и напившись пива из пластиковой бутылки с аляповатыми наклейками "Акция" и "Теперь на 25% больше", будет валяться под лилово-бардовым линялым стенным ковром на узкой кровати в съёмной комнате на окраине города, рассматривать разворот Playboy, держа журнал левой рукой, и думать о том, что сегодня он скажет людям. "Тварь ли я дрожащая, или право имею?" - в ритм с движениями правой руки будет повторять Родион, вспоминая застрявшие занозой в обидной кличке недобрые слова "Русской литературы". " А вот и не тварь, а вот и не тварь, и право имею, и право имею..." - будет повторять Родион, вспоминая ник одного ненавистного тысячника.
Потом, собственно говоря, это и произойдёт.
Родион метнётся за компьютер - вы ведь знаете, у него ноутбук, непозволительно роскошная модель, - залогинится в жеже под своим именем, наберёт адрес врага, и в самый свежий пост влепит коммент - "СДОХНИ, ПИДАРАСИНА!!!", после чего убежит в к подоконнику и дрожащими руками нальёт остатки пива, как раз те 25%, которых стало больше больше благодаря акции.
И вот скажите теперь сами себе, скажите откровенно, - что в сравнении со страданиями этого юноши, глаза которого сейчас лихорадочно горят, кадык скачет, на лбу которого выступила мелкая морось пота, - что в сравнении с этим по-смоктуновки картонные страдания того самого Родиона, благодаря которому Родика с шестого класса кроме как "тварью дрожащей" не называл никто, даже учителя, даже завуч, Лидия Васильевна, за глаза, в учительской?
То-то.
Этого молодого человека, одетого в явно слишком дорогую для его статуса кожаную куртку, мы ещё встретим. А вывод о несоответствии его куртки и статуса мы делаем даже не на основании того несуществующего факта, что такая куртка не подходит к стилю выбранной молодым человеком машины. Нет, что вы, вовсе не на этом основании делаем мы такой вывод. Почему? Да хотя бы потому, что никакой машины у молодого человека нет, и, как мы узнаем далее, не будет уже точно никогда. И даже не потому мы делаем такой вывод, что избранная молодым человеком куртка слишком коротка, и из-под неё жалко топорщатся полы его служебного пиджака. Мы делаем такой вывод на основании совокупности уже известных фактов. И рюкзака. Да-да, хотите верьте, хотите - нет, но пятнистого рюкзака маскировочной расцветки. Молодой человек нёс рюкзак не в руках, и даже не набросив на плечо, а полностью надев, - как солдат срочной службы надевает вещмешок перед маршброском.
Звали молодого человека Родион Раскольников. Да. Именно так же, как того самого. И тут мы вынуждены согласиться - в смеси с ужасающей школьной дисциплиной "Русская литература" подобное сочетание имени и фамилии формирует такой коктейль, который полностью оправдывает и куртку, и рюкзак, и даже наше внимание, уделённое вещам столь прозаическим и далёким от истинного предназначения Человека.
Пока Родион маневрирует в солёной грязи незамерзающих этой зимой луж и уворачивается от менее удачливых современников (если бы у вас не было автомобиля, но была такая же французская кожаная куртка - за девятьсот семнадцать долларов даже после пятидесятипроцентной скидки, - вас бы тоже жизнь вынудила замечать, как много вокруг вас менее удачливых современников), мы заглянем вперёд на пару часов его жизни.
А там ещё ничего не подозревающего Родиона ждут совершенно ужасающие события.
Немногим позже чем через два часа после описываемых событий, Родион, наевшись пельменей с немыслимым названием (то ли "Три кита", то ли "Три слона") и напившись пива из пластиковой бутылки с аляповатыми наклейками "Акция" и "Теперь на 25% больше", будет валяться под лилово-бардовым линялым стенным ковром на узкой кровати в съёмной комнате на окраине города, рассматривать разворот Playboy, держа журнал левой рукой, и думать о том, что сегодня он скажет людям. "Тварь ли я дрожащая, или право имею?" - в ритм с движениями правой руки будет повторять Родион, вспоминая застрявшие занозой в обидной кличке недобрые слова "Русской литературы". " А вот и не тварь, а вот и не тварь, и право имею, и право имею..." - будет повторять Родион, вспоминая ник одного ненавистного тысячника.
Потом, собственно говоря, это и произойдёт.
Родион метнётся за компьютер - вы ведь знаете, у него ноутбук, непозволительно роскошная модель, - залогинится в жеже под своим именем, наберёт адрес врага, и в самый свежий пост влепит коммент - "СДОХНИ, ПИДАРАСИНА!!!", после чего убежит в к подоконнику и дрожащими руками нальёт остатки пива, как раз те 25%, которых стало больше больше благодаря акции.
И вот скажите теперь сами себе, скажите откровенно, - что в сравнении со страданиями этого юноши, глаза которого сейчас лихорадочно горят, кадык скачет, на лбу которого выступила мелкая морось пота, - что в сравнении с этим по-смоктуновки картонные страдания того самого Родиона, благодаря которому Родика с шестого класса кроме как "тварью дрожащей" не называл никто, даже учителя, даже завуч, Лидия Васильевна, за глаза, в учительской?
То-то.