- И снова вернулся к лошадям и хлестнул их так сердцах, что они сразу побежали, словно за ними звер
- И снова вернулся к лошадям и хлестнул их так сердцах, что они сразу побежали, словно за ними зверь какой погнался. Ведь этот путник был в военном мундире, рассуждал Петр, может, он сам из тех, что прислали батальоны солдат на «усмирения» и «разъяснения» крестьянской свободы. Усмирялы и разъясняли розгами и считали, что этого мало - забирали в Чернигов, в тюрьму. Говорят, кого и дальше, в Сибирь отправили. Лучше молчать. В их деревне, откуда он, Петр, тоже всего было ... Не только мужики, еще сильнее бабы - как взбесились. Это же в их селе Марина, его брата, Василия Злыдня, женщина - ничего не скажешь, хорошая бабенка, он сам на нее когда заглядывался, и Василий, старший, ранее схватил, может, это и лучше, ибо в ней, наверное, сто чертей сидит, - так вот она пришла из черниговского ярмарки и всех баб взбаламутить: - На барский двор не пойдем, барщины одробляты не будем. Царь нам свободу дал, а господа ее спрятали. За это и ей с два десятка розог досталось. А Василий до сих пор в Чернигове за решеткой. На него жандармы говорят: «Главный сорванец». Старая мать все глаза выплакала. Лучше молчать и с этим путникам. Обучены. Здесь именно путь пересекала Десна, надо было проехать вброд. Петр осторожно направлял лошадей, будто за этого и не разговаривал. И вдруг вздохнул глубоко военный и тихо произнес: - И справа вода, и слева вода, а посредине беда.