Алжир и синдром Рушди. Тотальная культурная война
PostSkriptum
Как шоумен, Хомейни точно знал, что он делает. Кеппель говорит: "Одним ударом аятолла подмял под свою юрисдикцию весь мир". Фатва затмила вывод советских войск из Афганистана, и аятолла оказался в центре всеобщего внимания. Более того, присвоив негативный публичный резонанс вокруг Дела Рушди, Хомейни придал ему "политическое измерение, которое раньше в нем отсутствовало".
14 февраля 1989 года, в день Святого Валентина, за сутки до полного вывода советских войск из Афганистана и за четыре месяца до своей смерти, верховный духовный лидер Ирана, аятолла Хомейни, издал свою наиболее бесславную фатву, или смертный приговор. Чтобы сделать его исполнение еще более привлекательным, Хомейни предложил вознаграждение в размере 5,2 миллионов долларов за голову романиста Салмана Рушди. Примерно через неделю Рушди совершил поступок, о котором он позднее жалел - извинился за оскорбление ислама. После этого, его итальянские и норвежский переводчики в результате атак разьяренных мусульман получили тяжелые ножевые ранения. Его японский переводчик Хитоши Игараши был убит в 1991 году. Нынешнее иранское правительство не поддерживает фатву, но до сего дня иранский благотворительный фонд предлагает за Рушди награду в размере 2,8 миллиона долларов.
Смертным грехом Рушди стал его четвертый роман, Сатанинские Стихи. Хомейни хвастался, что никогда не читал роман, но он попал в сферу его зрения сразу после публикации в 1988. В первый год жизни романа в исламском мире назревала буря. По всему миру проходили мощные демонстрации протеста, в которых участвовали толпы возмущенных описанием пророка Мухаммеда правоверных. Так, например в Исламабаде 18 февраля 1989 в ходе мятежей против книги были убиты пять человек. В странах с большим мусульманским населением, в том числе, Индии, книга была запрещена. В Англии книгу публично жгли на демонстрациях мусульман. Фатва угрожала не только самому Рушди, но и всем, кто хоть как-нибудь был связан с книгой - например лондонскому издательству Viking Books, где она была выпущена. Призыв Хомейни убить британского гражданина индийского происхождения привел к разрыву отношений между Великобританией и Ираном.
Фатва Хомейни радикальным образом изменила мир к худшему - в особенности для писателей, интеллектуалов и артистов. Он привела к значительным вспышкам насилия и изменила отношения Запада со многими мусульманскими странами. Возможно хуже всего, Дело Рушди породило серию фатв-имитаций, изданных малоизвестными, но радикальными имамами и джихадистскими эмирами на Ближнем Востоке, в Азии и Африке. Тон культурных дебатов с мусульманскими нациями был изменен навсегда. Хомейни, вполне намеренно, инициировал новый тип исламской идентичности, становление которого сопровождало рождение нового мира после окончания холодной войны.
Экстраординарная фатва против Рушди, который с тех пор называл Хомейни не иначе, как "несмешной Валентин" появилось в худший из периодов истории Алжира. Алжирский эксперимент с демократическими реформами началась в год выхода романа - в 1988. Из-за того, что фатва Хомейни представляла собой беспрецедентный отрыв от исламской традиции (и шиитской, и суннитской), она создала эффект культурной волны, вышедшей далеко за пределы Англии и Ирана, и распространилась на большинство суннитских стран, в том числе и Алжир, а позднее и на Ирак. Необходимо иметь ввиду, что как бы ни ярко смотрелась фатва Хомейни, она демонстрирует сдвиг и отклонение от традиционного исламского права. Как заметил один из наиболее известных исследователей джихада, Жиль Кеппель, фатва такого рода (о казни кого-то, обвиненного в "богохульстве") может быть издана и осуществлена только против мусульманина и только в пределах царствования мусульманского принца.
Приказ об убийстве персоны, жившей под юрисдикцией христианского суверена, в месте, где шариат не применяется, находится полностью за рамками традиционной исламской юриспруденции и знаменует собой безмерный отрыв, даже для радикальных фундаменталистов, от Корана и других основных исламских текстов.
Как шоумен, Хомейни точно знал, что он делает. Кеппель говорит: "Одним ударом аятолла подмял под свою юрисдикцию весь мир". Фатва затмила вывод советских войск из Афганистана, и аятолла оказался в центре всеобщего внимания. Более того, присвоив негативный публичный резонанс вокруг Дела Рушди, Хомейни придал ему "политическое измерение, которое раньше в нем отсутствовало". Смелый ход Хомейни не только открыл эпоху политики новой идентичности, которая подчеркивает пропасть между исламистами и ценностями Запада, но и позволил ему "перешагнуть традиционные границы в самом исламе".
Алжир, страна с преимущественно суннитским населением, в конце 80-х представляла собой динамичный перекресток двух прямо противоположных политических проектов (один пробивал путь вперед, к фундаменталистскому исламу, второй пытался защитить секуляризм республиканского стиля). Из-за напряженности, выраженной обеими сторонами, реакция на действия Хомейни и на работу Рушди была симптоматичной в контексте более масштабного раскола между секуляристским и религиозным мировоззрением. Совершенно неоспоримо, что в ходе стремительного соскальзывания Алжира в кровавую баню 90-х, алжирский вариант Синдрома Рушди вновь и вновь подвергался рециклингу, уничтожая сотни и сотни интеллектуалов и других деятелей культуры (журналистов, певцов, атлетов и т.п), которые подверглись беспощадной резне со стороны все менее и менее образованных исламистов, распоясавшихся и расхрабрившихся благодаря новому типу религиозного оружия, завещанного им Хомейни. Опасность и масштабы этого нового типа квази-религиозных убийств были настолько велики, что сам Рушди, умолял об окончании этой бойни и просил интеллектуалов, неправительственные организации и международное сообщество сделать все возможное для защиты алжирского мыслящего класса от волны религиозной ненависти и убийств.
В самом Алжире сначала мало кто обратил внимание на фатву Хоейни. Нет никаких сомнений в том, что алжирские интеллектуалы были поглощены своими внутренними проблемами в 1989, но полное отсутствие реакции выглядит необычным. Единственным исключением стал Ануар Бенмалек, профессор математики и писатель. Он указал на то, что фатва Хомейни не только теологически неверна, но более того, она ведет к тривиализации, опошлению куда более насущных проблем, стоявших перед арабским миром в 1989. Бенмалек саркастически спрашивал: "На фоне великих трагедий в сегодняшнем мусульманском мире - недоразвитости, неграмотности, угнетения, диктатуры, голода, есть только одна, великая проблема - и она называется роман Сатанинские Стихи?"
Первым, еще до военного переворота 1992 года, алжирскую интеллигенцию атаковало государство. Оно чувствовало двойную угрозу - и со стороны секуляристов и зарождающейся свободной прессы, и со стороны набирающих силу исламистов И те и другие пытались покрывать ранее запретные темы - например, пытки в тюрьмах и акции против исламистских военизированных групп. Страх перед свободной прессой обратил государство против алжирских журналистов задолго до того, как их начали ликвидировать как класс исламистские боевики.
Целями алжирской культурной войны 90-х были не ограничены интеллигенцией. Бешенство все нарастающей нетерпимости застало врасплох всех - включая олимпийских атлетов. Двумя наиболее выдающимися из них были бегуны - Хассиба Бульмерка и Нуреддин Морсели. Бульмерка победила на чемпионате мира 1991 в забеге на 1500 метров. Она стала первой африканской женщиной, победившей на чемпионате мира, и первой алжиркой завоевавшей медаль на чемпионате мира. Морсели также победил в забеге на 1500 метров.
По прибытии в Алжир атлетов закидали "горами цветов". Президент Бенджадид Шадли наградил Бульмерка высшей государственной наградой страны - медалью За Заслуги. К несчастью , эйфория не продолжалась долго, и далеко не каждый алжирец в ней участвовал. Очень быстро имамы издали кофр (осуждение) против Бульмерка за то, что та "бежала с обнаженными ногами под взглядами тысяч мужчин".
Министерство спорта пыталось замять подобные инциденты, уверяя, что речь идет о "мнении ничтожного меньшинства". Очень скоро события показали, что это не так. После первоначальной победы на выборах исламистского Фронта Исламского Спасения ( FIS) чиновники на местах немедленно начали распускать женские спортивные ассоциации и клубы. FIS потребовал, чтобы правительство запретило участие женщин в спорте. Буьмерка, перед Олимпиадой 1992 года заявила: "Я - опасность для фундаменталистов. Я символ молодежи, я символ того, что наши женщины более не прячутся за чадрой". При этом она, несмотря на развязанную против нее кампанию травли, пыталась оставаться вне политики и не ставила под вопрос результаты выборов и победу фундаменталистов. Она говорила: "Я не боюсь ислама. Он здесь, чтобы улучшить нашу жизнь, в том числе и мою. Но я боюсь фашистов за вуалью ислама, которые пришли, чтобы навязать свою волю. Это люди, которых мы видим в Иране. Но алжирцы слишком умны. Алжир не будет таким, по крайней мере, я на это надеюсь".
8 августа 1992, через месяц после убийства президента Будиафа, Хассиба Бульмерка стала первым в истории алжирским атлетом, получившим олимпийскую медаль. Она победила своего архи-врага - российскую бегунью Татьяну Доровских. Это было величайшим триумфом алжирского спорта, но еще до Олимпиады Бульмерка была вынуждена уехать из страны и тренироваться в Италии и Франции. По возвращении на родину она стала объектом непрекращающихся атак со стороны исламистов. В нее кидали камни и оплевывали на публике. В конце концов, она была вынуждена бежать и скрываться во Франции, а затем навсегда уехать в Америку.
Другим повезло меньше. В июле 1994 тренер алжирской женской сборной по дзюдо Хурия Зайдат получила угрожающее сообщение, требовавшее от нее оставить спорт. Через неделю пять вооруженных боевиков вломились в ее дом, связали ее, ее мать, трех братьев и сестер и на их глазах перерезали горло ее 16-летнему брату. Через год террористы убили ее мать, а затем ее брата. Несмотря на это, она отказывалась сдаться, выступала на арене и ходила в шортах. Она всегда носила с собой пистолет.
Тотальная война против культуры в Алжире началась 14 марта 1993 года. В этот день был убит Хафид Сенхарди, один из наиболее смелых критиков политического ислама и член Комитета Национального Спасения (группы, требовавшей отмены выборов). Он открыто призывал к отмене итогов выборов января 1992 года, давших победу FIS.
Через два дня после этого был убит Джилали Лиабис, известный ученый, и бывший министр образования. 17 марта был убит известный врач и политический активист Лиади Флиси.
Эти убийства ознаменовали начало тотальной войны исламистов против алжирской культуры и интеллектуалов. В первую очередь, уничтожали журналистов. Шоком для всего алжирского общества стало убийство Тахара Джаута, - известнейшего публициста и редактора нескольких журналов. Джаут бескомпромиссно критиковал и политический ислам, и систему государственной коррупции. Его любили за его бодрый и неустрашимый нрав, за его искрометный юмор. Ему было всего 39 лет, но он считался самым обожаемым алжирским писателем своего поколения. Он начала свою карьеру в франкофонском журнале El Moudjahid, который после деколонизации перешел в собственность государства и считался официальным органом FLN. С 1980 он также работал в Algérie-Actualité, где прославился как иконоборец и энергичный критик культурных норм. После короткой эйфории 1988 Джаут осознал, что страна катится в пропасть, а военные, под предлогом борьбы с исламистами, первым делом, уничтожат либеральные течения.
Незадолго до смерти Джаут написал поэму:
ММолчание - смерть
И если ты не скажешь ничего - ты умрешь
И если ты заговоришь - ты умрешь
Так умри, но скажи
И даже если ты заговоришь, ты умрешь
И если ты промолчишь, ты умрешь
Так умри, но скажи
26 мая 1993, когда Джаут садился в свою машину, ему три раза выстрелили в голову. Он пролежал пять дней в коме и умер в госпитале.
Через несколько дней алжжирское ТВ показало запись "признаний" Абделлаха Белабасси, главы группы убийц, якобы связанных с GIA (Groupe Islamique Armé). Позднее Белабасси отказался от своих показаний, заявив, что их вырвали под пыткой. Позднее его оправдал суд. Убийц Джаута не нашли. На похороны писателя пришли десятки тысяч человек.
К 1995 году более 200 ведущих алжирских журналистов были вынуждены бежать из страны. 58 были убиты.
По материалам: James D. Le Sueur Algeria since 1989: Between terror and democracy