(no subject)
Снова высохли воды Ганга, снова вымерли звуки бонга, снова в этой нелепой пене, снова в этой нелепой сцене, под ногами спрятано имя бога, ангелы в расхристанных небесах пакуют мои слезы в лепестки лотоса.
Нам обоим выдался очень нелегкий день, длиною в вечность, шириной в сотню стен, плача, смеха, расплавленного в крови свинца, плюмбума встреч, но смотри - этот речной, бледно-желтый песок просыпается по утрам в наш сон едва веки тронет безудержная синева. Эта каллиграфия не нова. Царь, ты не так пишешь иероглиф "синь", император, жизнь облизана до прозрачного леденца, и заметь, я ведь не говорю "сгинь", я выращиваю цветы лотоса, смазывая ядом фарфоровые края.
Нам обоим выдалась нелегкая колея, от спальни и до порога, нам обоим выдалось вместе - невыносимо много, порознь - невыносимо мало. Намотало? Да как еще намотало.
И на мне узор от изящного пыточного колеса.
Ну и что, я всего лишь цветок лотоса.
Нам обоим выдался очень нелегкий день, длиною в вечность, шириной в сотню стен, плача, смеха, расплавленного в крови свинца, плюмбума встреч, но смотри - этот речной, бледно-желтый песок просыпается по утрам в наш сон едва веки тронет безудержная синева. Эта каллиграфия не нова. Царь, ты не так пишешь иероглиф "синь", император, жизнь облизана до прозрачного леденца, и заметь, я ведь не говорю "сгинь", я выращиваю цветы лотоса, смазывая ядом фарфоровые края.
Нам обоим выдалась нелегкая колея, от спальни и до порога, нам обоим выдалось вместе - невыносимо много, порознь - невыносимо мало. Намотало? Да как еще намотало.
И на мне узор от изящного пыточного колеса.
Ну и что, я всего лишь цветок лотоса.