Постмодерн
Эх, я всего-то и хотела написать про последнюю книжку Питера Хёга. Но каким-то образом меня повело на постмодернизм. Так что буду готовить винегрет. А что еще можно готовить под соусом постмодернизма? Терпите.
Ингредиенты:
Попытки разобраться в том, что же такое постмодернизм. Определения и симптомы.
Диагноз мне самой. Что я люблю и что я не люблю в постмодернистской литературе.
Почему книжки перестали рассказывать истории?
Раз уж я решила поговорить о постмодерне, сам Бог велел цитировать... но простых путей здесь нет. Википедия ничего интересного не сообщает, кроме повторяющегося набора банальностей.
Если уж искать определение постмодерна, больше и случаю и содержанию соответствует Макс Фрай:
В числе наиболее важных поведенческих аспектов художников-постмодернистов следует назвать "двойное кодирование" (т.е. авторская игра с несколькими разными смыслами, из которых наименее подготовленный зритель/читатель считывает лишь "верхний", самый очевидный и доступный); преодоление разного рода границ и условностей, как жанровых, так и мировоззренческих (по большому счету, речь идет о преодолении тупиковой дуальности "правильно - неправильно" / "хорошо - плохо", а значит - и о попытке выхода за пределы бинарной логики как таковой); ироничность (как один из способов дистанцироваться); прямое и скрытое цитирование; повышенное внимание к знанию контекста.
Двойное кодирование... Звучит вроде весьма привлекательно... В качестве примера практически всегда вспоминают "Имя Розы" Умберто Эко... Только вот мне сразу вспоминается давнишний разговор про "Парфюмера" Зюскинда. Одна моя подруга была в восторге от самой идеи "абсолютного" обоняния и очень сопереживала главному герою. Мне книга не понравилась и я, пытаясь понять, почему, вписала ее в традицию трагедии "маленького человека"... к которой отношусь достаточно прохладно, чтобы недолюбливать Гоголя и даже пушкинского "Медного всадника". А один умный мальчик послушал нас, послушал, и говорит - да это же история про Антихриста. Немая сцена. Вот они - кодировки. Но только к чему все это, если идея, зашифрованная последнем уровне выражается ОДНИМ словом - Антихрист?!
Главная проблема с "двойным кодированием", врожденный порок, так сказать, - это непреодолимая тенденция к упрощению. Любой код, определенный и продуманный, - это и есть упрощение. Многое, конечно, зависит, от таланта писателя и от того, что именно он прячет... ну как в детстве когда мы делали "секретики", прикапывая землей стеклышко с подложенными под него цветами, листьями, жуками, фольгой... Эко прячет ... ну в общем историю, выраженную в аутентичном тексте. Исторический источник) Поэтому-то я его люблю. А вот Зюскинда больше не прочла ни одной книжки, о чем ни капельки не жалею.
А с отказом от "тупиковой дуальности" добра и зла... дело совсем швах. Прежде всего - я вовсе не уверена, что от нее нужно отказываться. А главное, отказаться от нее пытаются прежде всего те, у кого уже сбит нравственный компас, чутье на добро и зло. Для меня это - Лукьяненко со своими Дозорами. Если одну бандитскую группировку назвать "Светом" (ну или "Добром"), а другую "Тьмой" - и непременно с заглавной буквы!!! - а потом вымазать одним... э-э... цветом... и впасть во вселенскую скорбь... это вовсе не говорит о условности добра и зла. Это подмена и жонглирование понятиями.
А вот ирония как способ дистанцироваться - вот это мой диагноз! Ироничность - конечно! Только так и можно дышать современной массовой культурой. Но тут главное слово - дистанция. Потому как "бугага" как способа консолидации я боюсь. Толпа - это страшно. И Задорнов на мой вкус - националист.
Другая крайность... это несколько о другом, но корень тот же, дистанцирование... Другая крайность, повальный недуг современной российской прозы - эпатаж, желание шокировать обывателя. Тут я буду голословна, потому как при малейшем подозрении, что меня пытаются напугать или шокировать, я бросаю читать. Примером для меня служит Роальд Даль с его страшненькими рассказами. Дочитываю до конца я разве что только Макъюена... хотя он мне уже наскучил. Именно своей предсказуемостью в желании быть непредсказуемым.
Наиболее светлый его роман - "Дитя во времени".
Сильное впечатление производит постмодернистская игра в "Искуплении". Но чем больше я читаю Макъюена, тем больше мне кажется, что это случайность... Главная в "Искуплении" тема - тема вины героини, от чьего лица ведется повествование в романе, крайне неприятной самоуверенной девчонки, бездумно сломавшей судьбы близких ей людей... а затем женщины, пытающейся искупить вину, но не способной изменить свой характер и дар писателя - собственно то, что и привело к трагедии... И сила романа в том, что страшное бремя вины, возложенное на плечи девочки, по сути - персонифицированная, возложенная на плечи одного человека, вина за все то, что каждый день происходит на войне. И это страшно, потому что мы совсем иначе, куда спокойнее отнеслись бы к трагической гибели героев, если ее причиной была одна война. Страшно, что мы к этому привыкли...
Ладно, вернемся к определениям...
Термин "постмодернизм" легко расшифровать: "после модернизма". Это верно и хронологически и по сути: ситуация постмодернизма возникла как реакция на модернизм, как полемика с модернизмом и, в то же время, своего рода подведение итогов и переосмысление. В этом смысле художник-постмодернист похож на ребенка, вдруг получившего наследство от нескольких поколений старших родственников, скончавшихся в один день. Сундуки с драгоценностями, хранившиеся в подвалах фамильных замков, приносят в детскую и отдают в распоряжение нового владельца. Ребенок не то чтобы вовсе не способен оценить доставшееся ему богатство, однако его критерии оценки радикально отличаются от системы ценностей бывших владельцев сокровищ: золотые слитки кажутся ему отличным фундаментом для игрушечного домика, крупный рубин хорош лишь потому, что похож на ягоду, а из ценных бумаг, как выясняется, можно склеить воздушного змея... Сравнение может показаться некорректным, если считать ребенка заведомо "глупее" взрослого; однако в данном случае важно подчеркнуть, что ребенок "отменяет" традиционные методы использования сокровищ: он не эксплуатирует, а манипулирует; не накопительствует, а играет.Игра. Это напоминает мне сценку из в общем-то нелюбимой книжки Геймана, написанной в соавторстве с Пратчеттом - "Добрые предзнаменования"... (Любопытно, конечно, угадывать, где чей текст... Но это тот случай когда и юмора и скрытого цитирования СЛИШКОМ много. Тем более на тему Армагеддона). Но эта сценка - по-моему, чисто геймановская! - мне по-настоящему нравится: когда юному Антихристу (мальчика зовут Адам) исполняется 11 лет, к нему должна явиться адская гончая. И это и будет началом Армагеддона. Прошу прощения, что не удержалась и привожу фрагмент практически целиком... (чёрт, перевод отвратительный! Пусть лучше будет по-английски...)
It was a hot, silent August day far from Central London. By the side of the Tadfield road the dust weighed down the hogweed. Bees buzzed in the hedges. The air had a leftover and reheated feel.
There was a sound like a thousand metal voices shouting "Hail!" cut off abruptly.
And there was a black dog in the road.
It had to be a dog. It was dog-shaped.
There are some dogs which, when you meet them, remind you that, despite thousands of years of man-made evolution, every dog is still only two meals away from being a wolf. These dogs advance deliberately, purposefully, the wilderness made flesh, their teeth yellow, their breath a-stink, while in the distance their owners witter, "He's an old soppy really, just poke him if he's a nuisance," and in the green of their eyes the red campfires of the Pleistocene gleam and flicker . . .
This dog would make even a dog like that slink nonchalantly behind the sofa and pretend to be extremely preoccupied with its rubber bone.
It was already growling, and the growl was a low, rumbling snarl of spring-coiled menace, the sort of growl that starts in the back of one throat and ends up in someone else's.
Saliva dripped from its jaws and sizzled on the tar.
It took a few steps forward, and sniffed the sullen air.
Its ears flicked up.
There were voices, a long way off. A voice. A boyish voice, but one it had been created to obey, could not help but obey. When that voice said "Follow," it would follow; when it said "Kill," it would kill. His master's voice.
It leapt the hedge and padded across the field beyond. A grazing bull eyed it for a moment, weighed its chances, then strolled hurriedly toward the opposite hedge.
...
"I'm going to get a dog," said his Master's voice, firmly. His Master had his back to him; the hound couldn't quite make out his features.
"Oh, yeah, one of those great big Rottenweilers, yeah?" said the girl, with withering sarcasm.
"No, it's going to be the kind of dog you can have fun with," said his Master's voice. "Not a big dog-"
-the eye in the nettles vanished abruptly downwards-
"-but one of those dogs that's brilliantly intelligent and can go down rabbit holes and has one funny ear that always looks inside out. And a proper mongrel, too. A pedigree mongrel."
Unheard by those within, there was a tiny clap of thunder on the lip of the quarry. It might have been caused by the sudden rushing of air into the vacuum caused by a very large dog becoming, for example, a small dog.
The tiny popping noise that followed might have been caused by one ear turning itself inside out.
"And I'll call him . . ." said his Master's voice. "I'll call him . . ."
"Yes?" said the girl. "What're you goin' to call it?"
The hound waited. This was the moment. The Naming. This would give it its propose, its function, its identity. Its eyes glowed a dull red, even though they were a lot closer to the ground, and it dribbled into the nettles.
"I'll call him Dog," said his Master, positively. "It saves a lot of trouble, a name like that."
The hell-hound paused. Deep in its diabolical canine brain it knew that something was wrong, but it was nothing if not obedient and its great sudden love of its Master overcame all misgivings. Who was it to say what size it should be, anyway?
It trotted down the slope to meet its destiny.
Strange, though. It had always wanted to jump up at people but, now, it realized that against all expectation it wanted to wag its tail at the same time.Играть с сокровищами... весело, если ты ребенок. А если нет... это уже мания. Вот и постмодернисты куда чаще демонстрируют симптомы обсессивно-компульсивного расстройства. Что-то в этом есть фрейдистское. Даже в самом выборе игрушек... Играются взрослые дяденьки фигурками Христа и Антихриста... (см. выше. Ну или еще есть Сарамаго, которого я, впрочем, побоялась читать... Сюсако Эндо, которого я все же люблю, так как он пишет о Японии и, в первую очередь, о разнице культур. Отношение к Христу в его романах своего рода лакмусовая бумажка, показывающая инакость японской культуры). Играются Дон Жуаном, Эдипом. Синбадом Мореходом и просто в 1001 ночь. (Книжки из моего шкафа: Торренте Бальестер "Дон Хуан", Анри Бошо "Эдип, путник", John Barth "The Last Voyage of Somebody the Sailor, Анджела Картер...) Тут и феминизм и куча других "измов"...
Ладно, Макс Фрай все же попса. Более серьезной, но все же интересной показалась Маньковская Н.Б. "Париж со змеями" (Введение в эстетику постмодернизма) - хотя просмотрела я ее только по диагонали.
Постмодернистское умонастроение несет на себе печать разочарования в идеалах и ценностях Возрождения и Просвещения с их верой в прогресс, торжество разума, безграничность человеческих возможностей. Общим для различных национальных вариантов постмодернизма можно считать его отождествление с именем эпохи "усталой", "энтропийной" культуры, отмеченной эсхатологическими настроениями, эстетическими мутациями, диффузией больших стилей, эклектическим смешением художественных языков.
Авангардистской установке на новизну противостоит здесь стремление включить в орбиту современного искусства весь опыт мировой художественной культуры путем ее ироничного цитирования. Рефлексия по поводу модернистской концепции мира как хаоса выливается в опыт игрового освоения этого хаоса, превращения его в среду обитания человека культуры. Тоска по истории, выражающаяся в том числе и в эстетическом отношении к ней, смещает центр интересов с темы "эстетика и политика" на проблему "эстетика и история". Прошлое как бы просвечивает в постмодернистских произведениях сквозь наслоившиеся стереотипы о нем, снять которые позволяет метаязык.
Мутации, как ни странно, это не страшно, это интересно и совершенно ничего общего со старикашкой Фрейдом. За рассматриванием чудовищ стоит отказ от страха перед чужим, обличение ксенофобии, попытка взглянуть на себя со стороны... За мутациями стоит иная культура, иное мировосприятие, тяга к путешествиям и приключениям. (Обожаю романы-бестиарии Катерины Валенте. Настоящие средневековые маргиналии. И настоящая поэзия).
Тоска по истории - это тоже мой диагноз, да. И политику я, прямо скажем, не уважаю. (Кстати, пожалуй, чаще всего именно политика рядится в аллегории...) Только беда в том, что постмодернистская "история" - это, за редкими исключениями... ну того же Эко, или мне вот понравилась "Флорентийская чародейка" Рушди... далеко не та история, которую мы учили в институте, скорее уж та, что показывают в кино. И не та история, о которой писал Толкиен.
Чёрт возьми, и рефлексия, и самоанализ - это здорово... (особенно когда совпадает по гендерному и социальному признаку - как в книгах Антонии Байатт)...
Но почему же постмодернисты так заблудились в самих себе, что разучились рассказывать истории, да и просто жить?!
Сюжетная литература на современном книжном рынке - литература... не так меня поймут, ну да ладно... маргинальная, жанровая. Фэнтези прежде всего. (Наверное, как и любовные или детективные романы... но эти я не читаю).
Собственно говоря, фэнтези - это новое воплощение исторического приключенческого романа. Сфера "невыдуманной" истории занята постмодернистами. А история выдуманная - это фэнтези. Иногда даже практически без магии. Ну как сага Джорджа Мартина и, кажется (эту не читала), Веры Камши. Поэтому на моих книжных полках и стоят вперемешку "серьезные романы" и Буджолд, Кашнер... (Гейман и Валенте все же ближе к постмодерну... но все же сюжет и у них увлекательнее, чем у того же Рушди или Фаулза). Сил нет читать одних постмодернистов!..
Возможно, в литературе сейчас происходит примерно то же, что происходило в живописи с изобретением фотографии? То есть истории теперь рассказывает кино. Есть на моей книжной полке современные романы, которые все же рассказывают истории - и это романы ирландского режиссера Нила Джордана. Что в общем подтверждает мой тезис. (Увы, Нила Джордана не переиздают... эх, пол королевства тому, кто подарит мне его "Night in Tunisia", "The Dream of a Beast" или "The Past"!) Нил Джордан - это то исключение, которое подтверждает правило. А так... отсутствие истории неприятно мне даже в самых хороших и любимых романах современных писателей. Возможно... моя любимая присказка, эх, старею!.. пора перечитывать классику.
Ну а на закуску, если кому еще не надоело про постмодерн, можно посмотреть это (на сайте у дяденьки еще несколько статей про постмодернизм):Сравнительная таблица по Ихабу Хасанумодернизмпостмодернизмзакрытая замкнутая формаоткрытая разомкнутая антиформацельигразамыселслучайиерархияанархиямастерство/логосисчерпывание/молчаниепредмет искусства/законченное произведениепроцесс/перфоманс/хеппенингдистанцияучастиетворчество/тотальность/синтездеконструкция/антисинтезприсутствиеотсутствиецентрированиерассеиваниежанр/границытекст/интертекстсемантикариторикапарадигмасинтагмаметафораметонимияселекциякомбинациякорни/глубинаризома/поверхностьинтерпретация/толкованиепротивоинтерпретация/неверное толкованиеозначаемоеозначающеечтениеписьмоповествование/большая историяантиповествование/малая историяосновной кодидиолектсимптомжеланиетипмутантфаллоцентризмполиморфность/андрогинизмпаранойяшизофренияистоки/причиныразличие/следствиеБог-ОтецСвятой духметафизикаиронияопределенностьнеопределенностьтрансцендентноеимманентное
Без комментариев)
Ну и, пожалуй, все же напишу про Питера Хёга. У него детский взгляд делает мир одновременно и простым, незамутненным... и сложным - ведь это мир взрослых. Не случайно, что в основе каждого романа Хёга лежит детективный сюжет. Пожалуй, это и есть материальное... то есть литературное... воплощение идеи сложности, спутанности мира взрослых.
Однако последняя его книга - "Тишина" ("Тихая девочка", так будет точнее) - пожалуй, неинтересна... она такая же как все предыдущие. Тот же лаконизм, детский взгляд, сверхспособности, детективный сюжет, простая тайна человеческого бытия. Но... слишком много нравоучительности и разговоров о святости. Которой нет ни в поступках, ни в характерах. Неубедительно. (Да и просто размышления о природе святости мне симпатичнее в исполнении Буджолд).
Двойная кодировка не срабатывает... не выдержаны пропорции между модробоем и лирикой человеческих отношений.
А еще... все это похоже на комикс. Наверное. Комиксов-то я никогда не читала. Но точно по принципу построения книга напоминает "Американских богов" Нила Геймана. Там тоже комикс, только более грамотно (ну еще бы!) выстроенный.
Ну и мертвецы как носители простых человеческих истин и просто Истины мне более симпатичны чем дети, которые не вполне дети. Некрофилия, значит, а не педофилия)) А может, мне неприятен нравоучительно-оптимистичный заряд, который несет в себе образ ребенка, обладающего Истиной. Слишком уж близко это к утопии. (Неприятие утопии, - кажется, тоже характерно для постмодерна...) Геймановские мертвецы, хотя и сожалеют об упущенном, принимают то, что им суждено. Это настоящее, человечное, жизненное. И в этом тоже есть оптимизм, но не назидательный... (А еще они замечательно ... живые и деятельные!)
И та и другая книга - об отцах и детях, о потерянной любви, о поиске себя. Обе зашифрованы под детективную историю... криминальную аферу, мошенничество... ну типа как в "Блефе". Но Гейман заполняет паузы мифологическими персонажами и историями. А Хёг - тишиной и музыкой Баха. Его герой, как собственно написано в аннотации, "знаменитый клоун и музыкант, почитатель Баха и игрок в покер, лишенный гражданства в родной стране, 42-летний Каспер Кроне обладает необыкновенным слухом: каждый человек звучит для него в определенной тональности... Звуковая перегруженность современного города и неустроенность собственной жизни заставляют Каспера постоянно стремиться к тишине - высокой, божественной тишине, практически исчезнувшей из окружающего мира".
Мифология мне понятнее и ближе...
Ингредиенты:
Попытки разобраться в том, что же такое постмодернизм. Определения и симптомы.
Диагноз мне самой. Что я люблю и что я не люблю в постмодернистской литературе.
Почему книжки перестали рассказывать истории?
Раз уж я решила поговорить о постмодерне, сам Бог велел цитировать... но простых путей здесь нет. Википедия ничего интересного не сообщает, кроме повторяющегося набора банальностей.
Если уж искать определение постмодерна, больше и случаю и содержанию соответствует Макс Фрай:
В числе наиболее важных поведенческих аспектов художников-постмодернистов следует назвать "двойное кодирование" (т.е. авторская игра с несколькими разными смыслами, из которых наименее подготовленный зритель/читатель считывает лишь "верхний", самый очевидный и доступный); преодоление разного рода границ и условностей, как жанровых, так и мировоззренческих (по большому счету, речь идет о преодолении тупиковой дуальности "правильно - неправильно" / "хорошо - плохо", а значит - и о попытке выхода за пределы бинарной логики как таковой); ироничность (как один из способов дистанцироваться); прямое и скрытое цитирование; повышенное внимание к знанию контекста.
Двойное кодирование... Звучит вроде весьма привлекательно... В качестве примера практически всегда вспоминают "Имя Розы" Умберто Эко... Только вот мне сразу вспоминается давнишний разговор про "Парфюмера" Зюскинда. Одна моя подруга была в восторге от самой идеи "абсолютного" обоняния и очень сопереживала главному герою. Мне книга не понравилась и я, пытаясь понять, почему, вписала ее в традицию трагедии "маленького человека"... к которой отношусь достаточно прохладно, чтобы недолюбливать Гоголя и даже пушкинского "Медного всадника". А один умный мальчик послушал нас, послушал, и говорит - да это же история про Антихриста. Немая сцена. Вот они - кодировки. Но только к чему все это, если идея, зашифрованная последнем уровне выражается ОДНИМ словом - Антихрист?!
Главная проблема с "двойным кодированием", врожденный порок, так сказать, - это непреодолимая тенденция к упрощению. Любой код, определенный и продуманный, - это и есть упрощение. Многое, конечно, зависит, от таланта писателя и от того, что именно он прячет... ну как в детстве когда мы делали "секретики", прикапывая землей стеклышко с подложенными под него цветами, листьями, жуками, фольгой... Эко прячет ... ну в общем историю, выраженную в аутентичном тексте. Исторический источник) Поэтому-то я его люблю. А вот Зюскинда больше не прочла ни одной книжки, о чем ни капельки не жалею.
А с отказом от "тупиковой дуальности" добра и зла... дело совсем швах. Прежде всего - я вовсе не уверена, что от нее нужно отказываться. А главное, отказаться от нее пытаются прежде всего те, у кого уже сбит нравственный компас, чутье на добро и зло. Для меня это - Лукьяненко со своими Дозорами. Если одну бандитскую группировку назвать "Светом" (ну или "Добром"), а другую "Тьмой" - и непременно с заглавной буквы!!! - а потом вымазать одним... э-э... цветом... и впасть во вселенскую скорбь... это вовсе не говорит о условности добра и зла. Это подмена и жонглирование понятиями.
А вот ирония как способ дистанцироваться - вот это мой диагноз! Ироничность - конечно! Только так и можно дышать современной массовой культурой. Но тут главное слово - дистанция. Потому как "бугага" как способа консолидации я боюсь. Толпа - это страшно. И Задорнов на мой вкус - националист.
Другая крайность... это несколько о другом, но корень тот же, дистанцирование... Другая крайность, повальный недуг современной российской прозы - эпатаж, желание шокировать обывателя. Тут я буду голословна, потому как при малейшем подозрении, что меня пытаются напугать или шокировать, я бросаю читать. Примером для меня служит Роальд Даль с его страшненькими рассказами. Дочитываю до конца я разве что только Макъюена... хотя он мне уже наскучил. Именно своей предсказуемостью в желании быть непредсказуемым.
Наиболее светлый его роман - "Дитя во времени".
Сильное впечатление производит постмодернистская игра в "Искуплении". Но чем больше я читаю Макъюена, тем больше мне кажется, что это случайность... Главная в "Искуплении" тема - тема вины героини, от чьего лица ведется повествование в романе, крайне неприятной самоуверенной девчонки, бездумно сломавшей судьбы близких ей людей... а затем женщины, пытающейся искупить вину, но не способной изменить свой характер и дар писателя - собственно то, что и привело к трагедии... И сила романа в том, что страшное бремя вины, возложенное на плечи девочки, по сути - персонифицированная, возложенная на плечи одного человека, вина за все то, что каждый день происходит на войне. И это страшно, потому что мы совсем иначе, куда спокойнее отнеслись бы к трагической гибели героев, если ее причиной была одна война. Страшно, что мы к этому привыкли...
Ладно, вернемся к определениям...
Термин "постмодернизм" легко расшифровать: "после модернизма". Это верно и хронологически и по сути: ситуация постмодернизма возникла как реакция на модернизм, как полемика с модернизмом и, в то же время, своего рода подведение итогов и переосмысление. В этом смысле художник-постмодернист похож на ребенка, вдруг получившего наследство от нескольких поколений старших родственников, скончавшихся в один день. Сундуки с драгоценностями, хранившиеся в подвалах фамильных замков, приносят в детскую и отдают в распоряжение нового владельца. Ребенок не то чтобы вовсе не способен оценить доставшееся ему богатство, однако его критерии оценки радикально отличаются от системы ценностей бывших владельцев сокровищ: золотые слитки кажутся ему отличным фундаментом для игрушечного домика, крупный рубин хорош лишь потому, что похож на ягоду, а из ценных бумаг, как выясняется, можно склеить воздушного змея... Сравнение может показаться некорректным, если считать ребенка заведомо "глупее" взрослого; однако в данном случае важно подчеркнуть, что ребенок "отменяет" традиционные методы использования сокровищ: он не эксплуатирует, а манипулирует; не накопительствует, а играет.Игра. Это напоминает мне сценку из в общем-то нелюбимой книжки Геймана, написанной в соавторстве с Пратчеттом - "Добрые предзнаменования"... (Любопытно, конечно, угадывать, где чей текст... Но это тот случай когда и юмора и скрытого цитирования СЛИШКОМ много. Тем более на тему Армагеддона). Но эта сценка - по-моему, чисто геймановская! - мне по-настоящему нравится: когда юному Антихристу (мальчика зовут Адам) исполняется 11 лет, к нему должна явиться адская гончая. И это и будет началом Армагеддона. Прошу прощения, что не удержалась и привожу фрагмент практически целиком... (чёрт, перевод отвратительный! Пусть лучше будет по-английски...)
It was a hot, silent August day far from Central London. By the side of the Tadfield road the dust weighed down the hogweed. Bees buzzed in the hedges. The air had a leftover and reheated feel.
There was a sound like a thousand metal voices shouting "Hail!" cut off abruptly.
And there was a black dog in the road.
It had to be a dog. It was dog-shaped.
There are some dogs which, when you meet them, remind you that, despite thousands of years of man-made evolution, every dog is still only two meals away from being a wolf. These dogs advance deliberately, purposefully, the wilderness made flesh, their teeth yellow, their breath a-stink, while in the distance their owners witter, "He's an old soppy really, just poke him if he's a nuisance," and in the green of their eyes the red campfires of the Pleistocene gleam and flicker . . .
This dog would make even a dog like that slink nonchalantly behind the sofa and pretend to be extremely preoccupied with its rubber bone.
It was already growling, and the growl was a low, rumbling snarl of spring-coiled menace, the sort of growl that starts in the back of one throat and ends up in someone else's.
Saliva dripped from its jaws and sizzled on the tar.
It took a few steps forward, and sniffed the sullen air.
Its ears flicked up.
There were voices, a long way off. A voice. A boyish voice, but one it had been created to obey, could not help but obey. When that voice said "Follow," it would follow; when it said "Kill," it would kill. His master's voice.
It leapt the hedge and padded across the field beyond. A grazing bull eyed it for a moment, weighed its chances, then strolled hurriedly toward the opposite hedge.
...
"I'm going to get a dog," said his Master's voice, firmly. His Master had his back to him; the hound couldn't quite make out his features.
"Oh, yeah, one of those great big Rottenweilers, yeah?" said the girl, with withering sarcasm.
"No, it's going to be the kind of dog you can have fun with," said his Master's voice. "Not a big dog-"
-the eye in the nettles vanished abruptly downwards-
"-but one of those dogs that's brilliantly intelligent and can go down rabbit holes and has one funny ear that always looks inside out. And a proper mongrel, too. A pedigree mongrel."
Unheard by those within, there was a tiny clap of thunder on the lip of the quarry. It might have been caused by the sudden rushing of air into the vacuum caused by a very large dog becoming, for example, a small dog.
The tiny popping noise that followed might have been caused by one ear turning itself inside out.
"And I'll call him . . ." said his Master's voice. "I'll call him . . ."
"Yes?" said the girl. "What're you goin' to call it?"
The hound waited. This was the moment. The Naming. This would give it its propose, its function, its identity. Its eyes glowed a dull red, even though they were a lot closer to the ground, and it dribbled into the nettles.
"I'll call him Dog," said his Master, positively. "It saves a lot of trouble, a name like that."
The hell-hound paused. Deep in its diabolical canine brain it knew that something was wrong, but it was nothing if not obedient and its great sudden love of its Master overcame all misgivings. Who was it to say what size it should be, anyway?
It trotted down the slope to meet its destiny.
Strange, though. It had always wanted to jump up at people but, now, it realized that against all expectation it wanted to wag its tail at the same time.Играть с сокровищами... весело, если ты ребенок. А если нет... это уже мания. Вот и постмодернисты куда чаще демонстрируют симптомы обсессивно-компульсивного расстройства. Что-то в этом есть фрейдистское. Даже в самом выборе игрушек... Играются взрослые дяденьки фигурками Христа и Антихриста... (см. выше. Ну или еще есть Сарамаго, которого я, впрочем, побоялась читать... Сюсако Эндо, которого я все же люблю, так как он пишет о Японии и, в первую очередь, о разнице культур. Отношение к Христу в его романах своего рода лакмусовая бумажка, показывающая инакость японской культуры). Играются Дон Жуаном, Эдипом. Синбадом Мореходом и просто в 1001 ночь. (Книжки из моего шкафа: Торренте Бальестер "Дон Хуан", Анри Бошо "Эдип, путник", John Barth "The Last Voyage of Somebody the Sailor, Анджела Картер...) Тут и феминизм и куча других "измов"...
Ладно, Макс Фрай все же попса. Более серьезной, но все же интересной показалась Маньковская Н.Б. "Париж со змеями" (Введение в эстетику постмодернизма) - хотя просмотрела я ее только по диагонали.
Постмодернистское умонастроение несет на себе печать разочарования в идеалах и ценностях Возрождения и Просвещения с их верой в прогресс, торжество разума, безграничность человеческих возможностей. Общим для различных национальных вариантов постмодернизма можно считать его отождествление с именем эпохи "усталой", "энтропийной" культуры, отмеченной эсхатологическими настроениями, эстетическими мутациями, диффузией больших стилей, эклектическим смешением художественных языков.
Авангардистской установке на новизну противостоит здесь стремление включить в орбиту современного искусства весь опыт мировой художественной культуры путем ее ироничного цитирования. Рефлексия по поводу модернистской концепции мира как хаоса выливается в опыт игрового освоения этого хаоса, превращения его в среду обитания человека культуры. Тоска по истории, выражающаяся в том числе и в эстетическом отношении к ней, смещает центр интересов с темы "эстетика и политика" на проблему "эстетика и история". Прошлое как бы просвечивает в постмодернистских произведениях сквозь наслоившиеся стереотипы о нем, снять которые позволяет метаязык.
Мутации, как ни странно, это не страшно, это интересно и совершенно ничего общего со старикашкой Фрейдом. За рассматриванием чудовищ стоит отказ от страха перед чужим, обличение ксенофобии, попытка взглянуть на себя со стороны... За мутациями стоит иная культура, иное мировосприятие, тяга к путешествиям и приключениям. (Обожаю романы-бестиарии Катерины Валенте. Настоящие средневековые маргиналии. И настоящая поэзия).
Тоска по истории - это тоже мой диагноз, да. И политику я, прямо скажем, не уважаю. (Кстати, пожалуй, чаще всего именно политика рядится в аллегории...) Только беда в том, что постмодернистская "история" - это, за редкими исключениями... ну того же Эко, или мне вот понравилась "Флорентийская чародейка" Рушди... далеко не та история, которую мы учили в институте, скорее уж та, что показывают в кино. И не та история, о которой писал Толкиен.
Чёрт возьми, и рефлексия, и самоанализ - это здорово... (особенно когда совпадает по гендерному и социальному признаку - как в книгах Антонии Байатт)...
Но почему же постмодернисты так заблудились в самих себе, что разучились рассказывать истории, да и просто жить?!
Сюжетная литература на современном книжном рынке - литература... не так меня поймут, ну да ладно... маргинальная, жанровая. Фэнтези прежде всего. (Наверное, как и любовные или детективные романы... но эти я не читаю).
Собственно говоря, фэнтези - это новое воплощение исторического приключенческого романа. Сфера "невыдуманной" истории занята постмодернистами. А история выдуманная - это фэнтези. Иногда даже практически без магии. Ну как сага Джорджа Мартина и, кажется (эту не читала), Веры Камши. Поэтому на моих книжных полках и стоят вперемешку "серьезные романы" и Буджолд, Кашнер... (Гейман и Валенте все же ближе к постмодерну... но все же сюжет и у них увлекательнее, чем у того же Рушди или Фаулза). Сил нет читать одних постмодернистов!..
Возможно, в литературе сейчас происходит примерно то же, что происходило в живописи с изобретением фотографии? То есть истории теперь рассказывает кино. Есть на моей книжной полке современные романы, которые все же рассказывают истории - и это романы ирландского режиссера Нила Джордана. Что в общем подтверждает мой тезис. (Увы, Нила Джордана не переиздают... эх, пол королевства тому, кто подарит мне его "Night in Tunisia", "The Dream of a Beast" или "The Past"!) Нил Джордан - это то исключение, которое подтверждает правило. А так... отсутствие истории неприятно мне даже в самых хороших и любимых романах современных писателей. Возможно... моя любимая присказка, эх, старею!.. пора перечитывать классику.
Ну а на закуску, если кому еще не надоело про постмодерн, можно посмотреть это (на сайте у дяденьки еще несколько статей про постмодернизм):Сравнительная таблица по Ихабу Хасанумодернизмпостмодернизмзакрытая замкнутая формаоткрытая разомкнутая антиформацельигразамыселслучайиерархияанархиямастерство/логосисчерпывание/молчаниепредмет искусства/законченное произведениепроцесс/перфоманс/хеппенингдистанцияучастиетворчество/тотальность/синтездеконструкция/антисинтезприсутствиеотсутствиецентрированиерассеиваниежанр/границытекст/интертекстсемантикариторикапарадигмасинтагмаметафораметонимияселекциякомбинациякорни/глубинаризома/поверхностьинтерпретация/толкованиепротивоинтерпретация/неверное толкованиеозначаемоеозначающеечтениеписьмоповествование/большая историяантиповествование/малая историяосновной кодидиолектсимптомжеланиетипмутантфаллоцентризмполиморфность/андрогинизмпаранойяшизофренияистоки/причиныразличие/следствиеБог-ОтецСвятой духметафизикаиронияопределенностьнеопределенностьтрансцендентноеимманентное
Без комментариев)
Ну и, пожалуй, все же напишу про Питера Хёга. У него детский взгляд делает мир одновременно и простым, незамутненным... и сложным - ведь это мир взрослых. Не случайно, что в основе каждого романа Хёга лежит детективный сюжет. Пожалуй, это и есть материальное... то есть литературное... воплощение идеи сложности, спутанности мира взрослых.
Однако последняя его книга - "Тишина" ("Тихая девочка", так будет точнее) - пожалуй, неинтересна... она такая же как все предыдущие. Тот же лаконизм, детский взгляд, сверхспособности, детективный сюжет, простая тайна человеческого бытия. Но... слишком много нравоучительности и разговоров о святости. Которой нет ни в поступках, ни в характерах. Неубедительно. (Да и просто размышления о природе святости мне симпатичнее в исполнении Буджолд).
Двойная кодировка не срабатывает... не выдержаны пропорции между модробоем и лирикой человеческих отношений.
А еще... все это похоже на комикс. Наверное. Комиксов-то я никогда не читала. Но точно по принципу построения книга напоминает "Американских богов" Нила Геймана. Там тоже комикс, только более грамотно (ну еще бы!) выстроенный.
Ну и мертвецы как носители простых человеческих истин и просто Истины мне более симпатичны чем дети, которые не вполне дети. Некрофилия, значит, а не педофилия)) А может, мне неприятен нравоучительно-оптимистичный заряд, который несет в себе образ ребенка, обладающего Истиной. Слишком уж близко это к утопии. (Неприятие утопии, - кажется, тоже характерно для постмодерна...) Геймановские мертвецы, хотя и сожалеют об упущенном, принимают то, что им суждено. Это настоящее, человечное, жизненное. И в этом тоже есть оптимизм, но не назидательный... (А еще они замечательно ... живые и деятельные!)
И та и другая книга - об отцах и детях, о потерянной любви, о поиске себя. Обе зашифрованы под детективную историю... криминальную аферу, мошенничество... ну типа как в "Блефе". Но Гейман заполняет паузы мифологическими персонажами и историями. А Хёг - тишиной и музыкой Баха. Его герой, как собственно написано в аннотации, "знаменитый клоун и музыкант, почитатель Баха и игрок в покер, лишенный гражданства в родной стране, 42-летний Каспер Кроне обладает необыкновенным слухом: каждый человек звучит для него в определенной тональности... Звуковая перегруженность современного города и неустроенность собственной жизни заставляют Каспера постоянно стремиться к тишине - высокой, божественной тишине, практически исчезнувшей из окружающего мира".
Мифология мне понятнее и ближе...