А над нами все небо в алмазах.
Океаном пахнет, товарищи: горечью и солью. Вода своими лапами белыми так и просится на землю выползти да подожрать оставшееся живое. Да только пальцы жидкие сквозь песок просачиваются и какая-то сила невидимая назад тянет, а так, возможно, и получится этой темной субстанции вылезти да накрыть все ржавым якорем.
И небо черное, южное, кажется, что луны тут впредь не существует и не существовало, даже жутко. Редкие прорехи только от звезд, которые напоминают хаотично упавшие крошки больше, чем космические тела.
Ветер гнет ладошки пальм и песок гоняет по рыжему берегу с полоской ила. Я бы только целовать его не стала, мало ли кто по нему ходил. Сильный ветер, холодный и ощущаемый, как, бывает, правда ощущается, когда по щекам слезами бьет. Только этот летучий товарищ не бьет, а гладит: сиди, мол, успокойся, все бывает. Или лучше иди в дом, замерзнешь.
И я такая маленькая и не существенная на фоне всего этого природного благополучия. Кроха такая на праздничной скатерти, клякса в чистой тетради. Ненужная такая тут, слишком материальная, все равно что на шелке розовом черные кожаные вставки, все равно что окурок на свежем газоне.
Звезда вот упала, а я как обычно прощелкала пальцами по клавиатуре. Наверное, на другом конце полушария кто-то проснулся. В Москве семь утра все таки.