Воронеж. Вайцеховского, 7 - дом, где бывал Маяковский
Оригинал взят у s16_n425 в Воронеж. Вайцеховского, 7 - дом, где бывал Маяковский
На столе докторского кабинета громоздились груды бутербродов. Огромный медный самовар уютно посвистывал. Маяковский сидел среди нас, как задумчивый великан, и молча, очень серьезно пил чай.
Кораблинов В. А. "Азорские острова"
2. ул. Вайцеховского, 7
Дом по этому адресу, построенный в начале XX века, ныне представляет собой развалины. Но еще недавно это был симпатичный домик в духе модерна - бревенчатый, обложенный кирпичем. Значился в списке памятников истории (теперь уже нет) - здесь, на квартире врача М. Раппопорта, в 1926 году проходила встреча воронежских литераторов с Владимиром Маяковским.
3. Тот же самый дом, фотография 1979 года ( из книги П. Попова "Уходящий Воронеж").
4. В 2000 году киричные стены отделились от сруба и обвалились.
5. Подпорки стены главного фасада - видимо, попытки удержать обрушение. Теперь здесь все заброшено и замусорено.
6. Маяковский посетил Воронеж 22 ноября 1926 года - с лекцией-концертом "Моё открытие Америки".
Осенью 1926 года Воронеж запестрел красными афишами. Полуметровыми буквами было написано: "МАЯКОВСКИЙ".
В. Кораблинов.
Приезд Маяковского в Воронеж в 1926 году вызвал громадный интерес у всех: у понимающих и непонимающих, у друзей и недругов. Афиша сообщала,
что будет чтение стихов и ответы на вопросы. Большой Советский театр был полон [ныне драмтеатр]. Школьники, студенты, интеллигенция, рабочие, непризнанные и полупризнанные поэты, - все с нетерпением ожидали появления Маяковского.
Берри М. Маяковский в Воронеже. - «Коммуна» (Воронеж), 1940
Город хлынул на вечер Маяковского, всем хотелось послушать замечательного поэта. Но какая-то (и немалая) часть воронежцев пришла просто поглазеть на него: из третьих и четвертых рук нахватав россказней о желтых кофтах, о литературных скандальчиках в богемных кабачках предреволюционных столиц - Петрограда и Москвы, весь этот народец страсть как хотел повидать такое чудо. Театр был переполнен.
В. Кораблинов "Азорские острова"
7. Нина Логофет, представительница литературной группы "Чернозем", договорилась с Маяковским о его встрече с воронежскими литераторами после лекции.
...От имени группы воронежских литераторов я пришла в Центральную гостиницу просить Маяковского встретиться с нами... Владимир Маяковский охотно согласился выполнить нашу просьбу...
Логофет Н. Встреча с поэтом. - «Коммуна» (Воронеж), 1940
Однако возникал вопрос, куда пригласить Маяковского? ... Решили привезти Маяковского в большую, удобную квартиру воронежского врача и тотчас дали туда знать об этом. Хозяйка ахнула и побежала покупать колбасу и булки для вечернего чаепития. А мы разошлись по домам, чтобы приготовиться к встрече: из груды стихов требовалось отобрать те, которые не стыдно было отдать на суд Маяковского...
В. Кораблинов "Азорские острова"
Квартира воронежского врача, М. Раппопорта, - это и есть домик по современному адресу Вайцеховского,7. Раппопорт был ещё и ценителем искусства, большим любителем поэзии, а потому у него часто собирались местные литераторы.
...Почему-то получилось так, что на встрече с Маяковским нас оказалось только пятеро: Загоровский, Логофет, тот восторженный юноша, что единственным поэтом признавал лишь Петникова, какой-то случайный заезжий поэт и я.
Всех нас, только что слышавших в театре раскаты его могучего голоса, поразил этот тихий, молчаливый и даже как будто застенчивый Маяковский. Видно, вечер утомил его, он отдыхал в молчании. Мы не мешали ему.
Наконец Владимир Владимирыч (он сидел за столом) откинулся на спинку стула, оглядел нас и просто сказал:
- Ну что ж, почитаем, товарищи?
Это, помню, был страшный момент. Я струсил и почувствовал, как у меня перехватило в глотке. В нерешительности, кажется, были и другие.
Смелее всех оказалась маленькая Логофет. Бесстрашно вынула она из кармана кожаной курточки свои листки и голосом, правда, несколько дрожащим от волнения, начала читать стихи о трамвае.
С первых же строк (я отлично видел это) Маяковский насторожился. В стихотворении, которое я, к сожалению, не могу привести на память, говорилось о том, каким был старый, «дотрамвайный» Воронеж с его прочно устоявшимся мещанско-купеческим бытом, с его сонной, медленной жизнью.
Одни извозчики - и нет трамваев! -
заканчивалась первая строфа и повторялась в конце тех строф, где говорилось о недавней воронежской старине. Затем начиналась звонкая ода трамваю - блистающему, яркому, звенящему, - трамваю-символу, радостной примете Воронежа нового, советского. Стихи, как я уже рассказывал, были здорово написаны, и Маяковский вполне оценил их. Когда Нина кончила чтение, он сказал:
- Очень хорошо!
И, глядя поверх наших голов, с удовольствием повторил:
- Одни извозчики - и нет трамваев…
Затем попросил у Логофет листки со стихом и обещал напечатать его в «Новом Лефе». Нина сияла. Еще бы!
А я был подавлен: после такого великолепия все в моем гроссбухе представилось мне такой дрянью, что нечего было и срамиться.
И я решил: не буду читать.
Заезжий поэт довольно бойко, кокетливо грассируя, продекламировал незначительные, но с претензией стихи. Маяковскому они явно не показались, он слушал рассеянно и долго молчал затем, позванивал ложечкой о стакан. В молчании вдруг забубнил себе под нос из «Цыганской рапсодии» Сельвинского:
- Гей-та, гоп-та, гундаала, задымила, дундаала…
Молчание было тягостным. Павел Леонидыч решил рассеять неловкость. Он спросил:
- Скажите, Владимир Владимирыч, какого вы мнения о конструктивистах?
Маяковский улыбнулся.
- Да ведь никаких конструктивистов нет, это все выдумки, чепуха. Есть талантливый поэт Сельвинский. А конструктивизм…
Показал жестом. И снова, поглядев сквозь нас, произнес задумчиво и как-то сокрушенно даже:
- Одни извозчики… и нет трамваев.
Это уже было недвусмысленно. Заезжий поэт понял и, сославшись на позднее время, поспешал откланяться.
Когда он ушел, Маяковский с добродушной усмешкой поглядел на меня.
- Ну, а ты, пожарником обманутый… Раскрывай-ка свою книжищу…
И я с отчаянием, решив, что двум смертям не бывать, прочитал поэму о декабристах. Сперва волновался, слова застревали в горле, и я, собственно, не читал, а всхлипывал:
Над омраченным ПетроградомШагали дюжие солдаты…
А затем разошелся, - в поэме было больше двухсот строк, - и стал читать ничего себе, разборчиво. И даже, совсем осмелев, смешно протараторил про рылеевский телефон - «звонит в передней телефон и, руша кринолинами, жена бежит вскричать «алло!» - чрез спальню и гостиную».
И про скачку царя со свитой, - снова вспомнив ночной бешеный скок воронежских пожарных в тысяча девятьсот пятнадцатом году…
Когда кончил, Владимир Владимирыч взял нелепую мою приходо-расходную книгу и молча перелистал поэму.
- Тебе не жаль вырвать ее? - спросил. - Я бы напечатал.
Может быть, оттого, что ушел заезжий поэт, оказавшийся как бы инородным телом в нашей компании, или Маяковский просто отдохнул после выступления в театре, только он стал заметно разговорчивее и веселее.
Рассказал кое-что о своем путешествии - о том, например, как от всех этих внешне великолепных европ нестерпимо тянет противным запахом мещанских сундуков. О Париже, где, несмотря на Эйфелеву башню и Пикассо, водится самая настоящая шпана, похлеще нашей, так что по ночам бывает небезопасно даже в центре.
- Я, например, без этой игрушки не выходил, - показал нам маленький, красивый пистолетик, который весь целиком помещался в его кулаке.
Разговор зашел о странной гибели Есенина.
- Что в вашем кругу, - спросил кто-то из пас, - говорят о его смерти?
Маяковский помрачнел.
- В моем кругу, - сказал, - сплетнями не занимаются.
Было очень поздно, дело шло к рассвету.
По темным воронежским улицам шли мы, провожая Владимира Владимирыча. Все так же сеял мелкий дождик осенний. В Петровском сквере, поблескивая мокрым бронзовым кафтаном, бессменно стоял великий корабельщик - Петр. По небу шибко бежали рваные предрассветные облака. Где-то на окраине взревел фабричный гудок, ему откликнулся другой, третий. Вдалеке сверкнули и рассыпались ослепительные искры первого трамвая. Город просыпался и еще в темноте начинал свой новый день.
И лишь кое-где нелепыми, доисторическими призраками чернели дремавшие под одинокими фонарями ночные извозчики.
Маяковский, крупно шагая, читал нам еще не напечатанный «Разговор с фининспектором о поэзии»:
Гражданин инспектор! Простите за беспокойство…
Читал во весь голос. Эхо отзывалось в мокрых воронежских садах. Первые ранние пешеходы останавливались в недоумении. Над просыпающимся городом гремел Маяковский:
Поэзия - та же добыча радия.В грамм добыча, в год - труды.Изводишь единого слова радитысячи тонн словесной руды!
Испуганные, вздрагивали сонные извозчики, вертели головами: откуда это гремит? И даже дождик перестал, будто бы вслушивался. Запоминал Маяковского.
Утром он уехал из Воронежа.
В. Кораблинов "Азорские острова"
8. Центральный вход, заваленный мусором.
9.
10. Торцевая стена.
11.
12. И еще один, общий вид со стороны соседнего дома, пристроенного вплотную к обвалившемуся.
При некоммерческом использовании фотографий активная ссылка на оригинал http://s16-n425.livejournal.com/82687.html (без noindex и nofollow) обязательна.
Коммерческое использование, размещение в СМИ, для печати - только после согласования условий использования.
На столе докторского кабинета громоздились груды бутербродов. Огромный медный самовар уютно посвистывал. Маяковский сидел среди нас, как задумчивый великан, и молча, очень серьезно пил чай.
Кораблинов В. А. "Азорские острова"
2. ул. Вайцеховского, 7
Дом по этому адресу, построенный в начале XX века, ныне представляет собой развалины. Но еще недавно это был симпатичный домик в духе модерна - бревенчатый, обложенный кирпичем. Значился в списке памятников истории (теперь уже нет) - здесь, на квартире врача М. Раппопорта, в 1926 году проходила встреча воронежских литераторов с Владимиром Маяковским.
3. Тот же самый дом, фотография 1979 года ( из книги П. Попова "Уходящий Воронеж").
4. В 2000 году киричные стены отделились от сруба и обвалились.
5. Подпорки стены главного фасада - видимо, попытки удержать обрушение. Теперь здесь все заброшено и замусорено.
6. Маяковский посетил Воронеж 22 ноября 1926 года - с лекцией-концертом "Моё открытие Америки".
Осенью 1926 года Воронеж запестрел красными афишами. Полуметровыми буквами было написано: "МАЯКОВСКИЙ".
В. Кораблинов.
Приезд Маяковского в Воронеж в 1926 году вызвал громадный интерес у всех: у понимающих и непонимающих, у друзей и недругов. Афиша сообщала,
что будет чтение стихов и ответы на вопросы. Большой Советский театр был полон [ныне драмтеатр]. Школьники, студенты, интеллигенция, рабочие, непризнанные и полупризнанные поэты, - все с нетерпением ожидали появления Маяковского.
Берри М. Маяковский в Воронеже. - «Коммуна» (Воронеж), 1940
Город хлынул на вечер Маяковского, всем хотелось послушать замечательного поэта. Но какая-то (и немалая) часть воронежцев пришла просто поглазеть на него: из третьих и четвертых рук нахватав россказней о желтых кофтах, о литературных скандальчиках в богемных кабачках предреволюционных столиц - Петрограда и Москвы, весь этот народец страсть как хотел повидать такое чудо. Театр был переполнен.
В. Кораблинов "Азорские острова"
7. Нина Логофет, представительница литературной группы "Чернозем", договорилась с Маяковским о его встрече с воронежскими литераторами после лекции.
...От имени группы воронежских литераторов я пришла в Центральную гостиницу просить Маяковского встретиться с нами... Владимир Маяковский охотно согласился выполнить нашу просьбу...
Логофет Н. Встреча с поэтом. - «Коммуна» (Воронеж), 1940
Однако возникал вопрос, куда пригласить Маяковского? ... Решили привезти Маяковского в большую, удобную квартиру воронежского врача и тотчас дали туда знать об этом. Хозяйка ахнула и побежала покупать колбасу и булки для вечернего чаепития. А мы разошлись по домам, чтобы приготовиться к встрече: из груды стихов требовалось отобрать те, которые не стыдно было отдать на суд Маяковского...
В. Кораблинов "Азорские острова"
Квартира воронежского врача, М. Раппопорта, - это и есть домик по современному адресу Вайцеховского,7. Раппопорт был ещё и ценителем искусства, большим любителем поэзии, а потому у него часто собирались местные литераторы.
...Почему-то получилось так, что на встрече с Маяковским нас оказалось только пятеро: Загоровский, Логофет, тот восторженный юноша, что единственным поэтом признавал лишь Петникова, какой-то случайный заезжий поэт и я.
Всех нас, только что слышавших в театре раскаты его могучего голоса, поразил этот тихий, молчаливый и даже как будто застенчивый Маяковский. Видно, вечер утомил его, он отдыхал в молчании. Мы не мешали ему.
Наконец Владимир Владимирыч (он сидел за столом) откинулся на спинку стула, оглядел нас и просто сказал:
- Ну что ж, почитаем, товарищи?
Это, помню, был страшный момент. Я струсил и почувствовал, как у меня перехватило в глотке. В нерешительности, кажется, были и другие.
Смелее всех оказалась маленькая Логофет. Бесстрашно вынула она из кармана кожаной курточки свои листки и голосом, правда, несколько дрожащим от волнения, начала читать стихи о трамвае.
С первых же строк (я отлично видел это) Маяковский насторожился. В стихотворении, которое я, к сожалению, не могу привести на память, говорилось о том, каким был старый, «дотрамвайный» Воронеж с его прочно устоявшимся мещанско-купеческим бытом, с его сонной, медленной жизнью.
Одни извозчики - и нет трамваев! -
заканчивалась первая строфа и повторялась в конце тех строф, где говорилось о недавней воронежской старине. Затем начиналась звонкая ода трамваю - блистающему, яркому, звенящему, - трамваю-символу, радостной примете Воронежа нового, советского. Стихи, как я уже рассказывал, были здорово написаны, и Маяковский вполне оценил их. Когда Нина кончила чтение, он сказал:
- Очень хорошо!
И, глядя поверх наших голов, с удовольствием повторил:
- Одни извозчики - и нет трамваев…
Затем попросил у Логофет листки со стихом и обещал напечатать его в «Новом Лефе». Нина сияла. Еще бы!
А я был подавлен: после такого великолепия все в моем гроссбухе представилось мне такой дрянью, что нечего было и срамиться.
И я решил: не буду читать.
Заезжий поэт довольно бойко, кокетливо грассируя, продекламировал незначительные, но с претензией стихи. Маяковскому они явно не показались, он слушал рассеянно и долго молчал затем, позванивал ложечкой о стакан. В молчании вдруг забубнил себе под нос из «Цыганской рапсодии» Сельвинского:
- Гей-та, гоп-та, гундаала, задымила, дундаала…
Молчание было тягостным. Павел Леонидыч решил рассеять неловкость. Он спросил:
- Скажите, Владимир Владимирыч, какого вы мнения о конструктивистах?
Маяковский улыбнулся.
- Да ведь никаких конструктивистов нет, это все выдумки, чепуха. Есть талантливый поэт Сельвинский. А конструктивизм…
Показал жестом. И снова, поглядев сквозь нас, произнес задумчиво и как-то сокрушенно даже:
- Одни извозчики… и нет трамваев.
Это уже было недвусмысленно. Заезжий поэт понял и, сославшись на позднее время, поспешал откланяться.
Когда он ушел, Маяковский с добродушной усмешкой поглядел на меня.
- Ну, а ты, пожарником обманутый… Раскрывай-ка свою книжищу…
И я с отчаянием, решив, что двум смертям не бывать, прочитал поэму о декабристах. Сперва волновался, слова застревали в горле, и я, собственно, не читал, а всхлипывал:
Над омраченным ПетроградомШагали дюжие солдаты…
А затем разошелся, - в поэме было больше двухсот строк, - и стал читать ничего себе, разборчиво. И даже, совсем осмелев, смешно протараторил про рылеевский телефон - «звонит в передней телефон и, руша кринолинами, жена бежит вскричать «алло!» - чрез спальню и гостиную».
И про скачку царя со свитой, - снова вспомнив ночной бешеный скок воронежских пожарных в тысяча девятьсот пятнадцатом году…
Когда кончил, Владимир Владимирыч взял нелепую мою приходо-расходную книгу и молча перелистал поэму.
- Тебе не жаль вырвать ее? - спросил. - Я бы напечатал.
Может быть, оттого, что ушел заезжий поэт, оказавшийся как бы инородным телом в нашей компании, или Маяковский просто отдохнул после выступления в театре, только он стал заметно разговорчивее и веселее.
Рассказал кое-что о своем путешествии - о том, например, как от всех этих внешне великолепных европ нестерпимо тянет противным запахом мещанских сундуков. О Париже, где, несмотря на Эйфелеву башню и Пикассо, водится самая настоящая шпана, похлеще нашей, так что по ночам бывает небезопасно даже в центре.
- Я, например, без этой игрушки не выходил, - показал нам маленький, красивый пистолетик, который весь целиком помещался в его кулаке.
Разговор зашел о странной гибели Есенина.
- Что в вашем кругу, - спросил кто-то из пас, - говорят о его смерти?
Маяковский помрачнел.
- В моем кругу, - сказал, - сплетнями не занимаются.
Было очень поздно, дело шло к рассвету.
По темным воронежским улицам шли мы, провожая Владимира Владимирыча. Все так же сеял мелкий дождик осенний. В Петровском сквере, поблескивая мокрым бронзовым кафтаном, бессменно стоял великий корабельщик - Петр. По небу шибко бежали рваные предрассветные облака. Где-то на окраине взревел фабричный гудок, ему откликнулся другой, третий. Вдалеке сверкнули и рассыпались ослепительные искры первого трамвая. Город просыпался и еще в темноте начинал свой новый день.
И лишь кое-где нелепыми, доисторическими призраками чернели дремавшие под одинокими фонарями ночные извозчики.
Маяковский, крупно шагая, читал нам еще не напечатанный «Разговор с фининспектором о поэзии»:
Гражданин инспектор! Простите за беспокойство…
Читал во весь голос. Эхо отзывалось в мокрых воронежских садах. Первые ранние пешеходы останавливались в недоумении. Над просыпающимся городом гремел Маяковский:
Поэзия - та же добыча радия.В грамм добыча, в год - труды.Изводишь единого слова радитысячи тонн словесной руды!
Испуганные, вздрагивали сонные извозчики, вертели головами: откуда это гремит? И даже дождик перестал, будто бы вслушивался. Запоминал Маяковского.
Утром он уехал из Воронежа.
В. Кораблинов "Азорские острова"
8. Центральный вход, заваленный мусором.
9.
10. Торцевая стена.
11.
12. И еще один, общий вид со стороны соседнего дома, пристроенного вплотную к обвалившемуся.
При некоммерческом использовании фотографий активная ссылка на оригинал http://s16-n425.livejournal.com/82687.html (без noindex и nofollow) обязательна.
Коммерческое использование, размещение в СМИ, для печати - только после согласования условий использования.