Размышление о разрушении зданий
Великое счастье Франции в том, что она избежала нашествия современной архитектуры. Нет, конечно, в стране современные здания есть, их очень даже немало, и продолжают строить. Но в данном случае речь идет не о зданиях, а о концепции. «Современная архитектура» претендует не только на внедрение новых форм, технологий и масштабов (обязательно масштабов, потому что большое, огромное, избыточное понимается как ценное, качественное, престижное), но, в первую очередь, на уничтожение, вытеснение из жизни старой архитектуры, традиционной культурной среды и эстетических ценностей.
В отличие от Москвы, где при Лужкове можно было практически беспрепятственно сносить исторические здания, включая даже архитектурные памятники (вспомним, как это случилось с Военторгом и стоявшими позади него палатами XVII века), в большинстве западных городов такой вандализм уже невозможен или, по крайней мере, крайне труден. Отсюда, однако, вовсе не требуется, будто уничтожение прекратилось. Просто оно приняло более изощренные формы.
Образцом архитектурного вандализма, бесспорно, является Лондон, точно так же как Норман Фостер и его последователи из числа английских архитекторов являются законодателями стиля в этой сфере.Достаточно взглянуть на построенные ими сооружения в британской столице, чтобы понять, что именно уничтожение исторического облика города было главной целью и смыслом деятельности архитекторов. Традиционной доминантой городского пейзажа был собор Св. Павла, построенный Кристофером Реном. Надо сказать, что сэр Кристофер и сам был непрочь предшествующую - средневековую - архитектуру изничтожить, но ему не позволяли, пока Великий Пожар естественным образом большую часть старого города не уничтожил. Тогда-то и был построен собор Св. Павла, изначально предназначенный стать именно архитектурной доминантой пейзажа. И на протяжении двух с лишним столетий всё остальное строительство было на эту доминанту ориентировано, соответствующим образом формируя целостную культурно-эстетическую городскую среду. Во время немецких бомбардировок Лондона, Уинстон Черчилль каждый день проверял, цел ли купол собора. Ни одна немецкая бомба туда не попала, так тщательно прикрывала это здание зенитная артиллерия.
Если вы поднимитесь на верхнюю точку обсерватории Гринвича, то увидите потрясающую перспективу, когда ряды зданий на много километров изящно выстраиваются в единую - не всегда полностью симметричную, но всегда осмысленную - композицию, вершиной которой является реновский купол. Вернее, это вы бы увидели лет тридцать назад. Потому что теперь над белоснежным куполом Рена возвышается нагромождение огромных серых зданий в виде неправильных геометрических фигур, самой заметной из которых является гигантское яйцо Нормана Фостера. Это грандиозное яйцо является откровенным издевательствам над куполом собора Св. Павла, оно полностью разрушает всю композицию городского пейзажа, подавляет величественные здания прошлого, а главное - сбивает все композиционные ориентиры.
Не надо думать, будто это случайность или ошибка. Напротив, задача подобной «новой архитекторы» состоит в том, чтобы обязательно построить новые сооружения рядом с историческими, «придавив» их своими масштабами или, по крайней мере, разрушив целостность ансамбля. Примером такой работы английских архитекторов в Москве является новое здание посольства Великобритании, разрушающая композиционное единство советского классицизма Смоленской набережной. Не скажу, что старый облик набережной являл собой образец изысканной красоты, но, по крайней мере, он был цельным и единым. Сегодня эта композиция превратилась в бессмысленное нагромождение зданий, причем всего-то потребовалось добавить несколько новых сооружений, среди которых здание посольства оказалось всё-таки решающим.
Войну против исторических архитектурных и градостроительных концепций начали ещё конструктивисты, но не стоит забывать, что они эту борьбу проиграли, как в СССР, так и на Западе. И не в последнюю очередь потому, что публика эти здания и эти подходы не принимала. Знаменитая фраза, произнесенная или приписываемая Сталину, «народ имеет право на колонны», очень четко выражает поворот от антидемократического радикализма к демократичному традиционализму, который вполне соответствовал не только идеологическому заказу государства, но и настроениям и, главное, реальным потребностям самих масс (в этом, кстати, один из секретов успеха советской системы, которая свободу людей подавляла, но их потребности учитывала).
Массовое разрушение архитектурной среды как целого началось стихийно после Второй мировой войны. На месте разбомбленных зданий в самых неподходящих местах появлялись новые, уродливые и никак не привязанные к ансамблю сооружения, но строителей можно было понять. Ведь они должны были в короткие сроки решить вполне гуманную и оправданную задачу - восстановить жилой фонд, дать людям места, где они могли бы работать, заменить руины новым городским пространством. Упрощение и примитивизация строительной технологии происходило на всех уровнях, сопровождаясь заменой материалов на более дешевые и более простые в использовании (при соответствующем понижении требований к квалификации строителей). Исключением стала Польша, где исторический центр городов воссоздавался практически в неизменном виде (в итоге восстановительные работы затянулись до конца 1970-х годов). В СССР этот процесс развернулся несколько позднее, поскольку сталинская городская архитектура продолжала (используя труд немецких и японских военнопленных) воспроизводить традиционные технологии. Однако «отложенный спрос» на массовое жилищное строительство в итоге воплотился в бессчетном множестве уродливых хрущевских пятиэтажек, которые при всей своей неказистости сыграли огромную позитивную роль в жизни общества.
Важной положительной чертой этих зданий по всей Европе является их недолговечность. Опыт «хрущоб» показал, что они оказались гораздо более живучими, нежели ожидали сами строители, но тем не менее массовая замена этих сооружений на что-то новое является объективной необходимостью. Терпеть их в качестве руин будет невозможно. Руины античных зданий красивы (подозреваю, что некоторые из них, например - Колизей, в руинах смотрятся красивее, чем в первоначальном виде). Но развалины зданий ХХ века будут представлять собой просто кучи мусора.
Принципиальное отличие «современной архитектуры» в духе Фостера и Ко от того, что делалось в послевоенные десятилетия ХХ века в том, что нынешние конструктивные вандалы совершенно сознательно, последовательно и осмысленно делают то, что их предшественники два поколения назад делали вынужденно. Одновременно здания растут ввысь, а создание новых архитектурных доминант само по себе превращается в ключевую задачу. Ведется борьба на уничтожение с традиционной городской средой.
Новая архитектура не просто противоречит традиционным представлениям о стиле и красоте. Да, она не является «новым стилем», стоящим в ряду других стилей, а принципиально разрушает само представление о стиле как некой эстетической категории. В результате эти здания не только уродливы с точки зрения людей, привыкших к традиционной городской среде (это, в конце концов, вопрос вкуса), но и антигуманны, не пропорциональны человеку и его деятельности, дисфункциональны. Они ещё и крайне дороги в эксплуатации, поскольку не могут работать без огромных затрат энергии для отопления, кондиционирования и т.д.
Не случайно и для офиса и для жилья так ценятся старые здания - они изначально строились с учетом человеческих потребностей и возможностей. Это было заложено в базовую «матрицу» традиционного архитектурного мышления, ушедшего в прошлое.
Главная идея новой архитектуры - освоение денег. Главная мысль, которая возникает и должна, по замыслу строителей и заказчиков, возникнуть при виде здания: «как дорого это стоило». Важно не то, что соорудить здание было трудно (как раз наоборот всячески подчеркивается, что при новых технологиях всё стало просто), но именно дорого. У заказчика много денег, которые он может не жалея бросать на что угодно.
У нас неминуемая московская эклектика породила странное сочетание «новой архитектуры» с ложным традиционализмом, когда при Лужкове сносили подлинники и сооружали «новоделы», призванные воплощать идею Реставрации старого (досоветского) порядка. Эти «новоделы» плохи не тем, что они новые, а тем, что они построены из материалов, не соответствующих исходному проекту. Если уж решает восстанавливать старые здания, в чем я лично не вижу никакого греха, то надо быть последовательными, базируясь на исходных материалах и технологиях. Однако такие технологии и материалы, давая возможность строить долговечные, красивые и прочные здания, требуют квалифицированного дорогого труда, не давая возможность подрядчику быстро максимизировать прибыль. Как видим, всё опять упирается в деньги. Я бы объяснил это общей ссылкой на капитализм, если бы не примеры той же Франции или Австрии, где даже при капитализме смогли сохранить верность гуманистическим принципам построения городского пространства, да и просто вкусу.
Современная архитектура не нравится никому, кроме архитекторов и заказчиков. Тяга к «старым камням» усиливается по мере того, как города превращаются сначала в «бетонные джунгли», а потом просто в хаотическое нагромождение бессмысленных и дисфункциональных строений, которое и джунглями-то не назовешь.
В качестве контраргумента можно, конечно, сослаться на Эйфелеву башню, которая тоже вызвала недовольство современников, но затем стала одним из символов Парижа. Однако на самом деле создание Эйфеля (тоже, кстати, по первоначальному замыслу - временное) было скорее удачной попыткой синтеза новых и старых архитектурных начал. Как минимум, оно не ставило перед собой задачу визуального уничтожения какой-либо из традиционных доминант города (например, не пыталось пристроиться рядом с собором Нотр-Дам). Так же и район парижских небоскребов Дефанс стоит в стороне от исторической застройки. К нему относятся с нескрываемым презрением, но он, по крайней мере, особо не портит французскую столицу. Единственное сооружение, которое действительно наносит городу эстетический ущерб, это нелепая стеклянная пирамида, построенная под давлением Миттерана во дворе Лувра, но её размеры не таковы, чтобы она могла бы визуально уничтожить дворцы прошлого. Она остается там просто как клякса, поставленная безграмотным школяром на полях роскошной рукописной книги. Мешает, но не сильно.
Вернемся, впрочем, к Москве. Транспортный коллапс, грозящий городу, перекосы в экономическом развитии и экологический кризис местного масштаба делают неминуемой новую крупномасштабную реконструкцию. И это может оказаться не только злом, но и благом, если будут извлечены уроки из градостроительных катастроф конца ХХ - начала XXI века. Возврат к архитектуре прошлого невозможен, но возвращение к базовым историко-культурным принципам развития городской среды необходимо. Реконструкция - это огромный источник для экономического роста, возможность создания дорогих и квалифицированных рабочих мест, интереснейшие задачи для архитекторов и строителей, относящихся к своему делу как к искусству, а не только способу зарабатывания денег. Но всё это потребует перемен социальных, экономических и политических.
Значительная часть зданий, построенных в конце ХХ и в XXI веке, исчезнет с лица земли довольно скоро. Для того, чтобы их заменила более гуманная, экологически терпимая и красивая городская среда, надо создавать условия уже сейчас.