Сады Степаниды
Сильно тронуло душу.
Оригинал взят у asia_datnova в Сады Степаниды
Пенсионер Георгий Петрович рассказывал, что был знаком с ней, удивительной Степанидой, дочерью тракториста Степана и русалки, чья мать, напившись, с горя побежала топиться и утопилась, о чем говорило все село, и превратилась в рыбу, как говорила сама Степанида. Она ходила смотреться в воду, купалась первой, в начале мая, на половодье, и выходила из воды в октябре, белая вся, высокая, в эту пору только следы цапель шли цепочкой вдоль реки по илистому пляжу, а людских следов уже не было, холодно. Когда я катал ее на лодке, ухаживал, говорил он, она смотрела в воду - водяные облака, водяные кроны рассыпались под веслами на мокрую мозаику, собирались обратно. И когда я принес тазик щук, чистила их под цветущей яблоней, на деревянном столе, ножик вжик-вжик, щуки кряхтели, это воздух из них выходит, я говорил, а она - пищат, и засмотрелась на радугу счищенной чешуи, мерцание слизи. Никогда больше не чистила рыбу. С этого все началось, помню, лежит на пляже, белая, вообще не загорала, а по ней ползут божьи коровки, прямо десятками. Когда похоронила ужа, месяц носила траур. Ужа, не мужа, какого мужа ей, тс-с. Вот, а у нас не принято так, мы пацанами плясали на ужах, мы убиваем ужей, они похожи на гадюк, мы ловим рыбу на рыбу. Так вот пошло, сначала рыбы, потом птицы, прочие земноводные, все четыре неба.
Нет, не тогда началось, а когда у нее отец хорька убил, хорь повадился в курятник, что делать, отец наколол его на вилы, поставил на дворе - такая сволочь живучая, сутки помирал, зубы скалил. Она смотрела, пальцем что-то там по пыли водила.
Коровы. Животная здоровенная, опасная, а дурная, только матом понимают, и по хребтине - Ленке рогом ее телка глаз выбила, и в сады чужие ломятся, корова у нас была, Ночка, как мы с ней намучились, сколько раз объедалась! Отвяжется, выберется из сарая, и к дробленке. Лежит на земле вся раздутая и вздыхает. По осени их режут, в ноябре, как захолодает, чтобы мясо не портилось. Не все могут, конечно, сосед не может, мужиков зовет - живешь же с ней долго, как с родной. Наша старая тогда чудом понесла - хотели резать, глядим, вымя пухнет. А мы ее к быку-то не водили, откуда? И до последнего не верили, пока не отелилась, так вот себе отсрочила.
Степанида стала их отбирать. Сосед наш стрелял из мелкашки по дятлу - у него грецкие орехи растут, через год вымерзают, а как урожай - на грех, прилетает дятел и долбит в орехах дырки, ведра два просверленных скорлуп из-под дерева выносили - а все прилетает и прилетает. Она пришла, подняла комок перьев, ушла с ним - а на следуюший день у нее в саду дятел дупло долбит. Ну, может, и другой, мало их… Сов у нее там еще жило. Видали, как сова при луне сад беззвучно облетает?
Никакая не ведьма, ведьма вон у нас была, бабка Верка - пошепчет, чтобы воры добро вернули, и мыша в печке запечет.
Стали они все возвращаться - вывез старого пса на помойку у станции, а назавтра он тут как тут - нет, раньше бывало, приходили, через неделю, ну, опять отвезешь подальше. А тут другое: приходит молодым, белым, чистеньким, и, главное, радуется, ласкается к тебе, играет чего-то - а неприятно. Кошек сколько расплодилось - хозяйка котят утопит, а утром они из реки на берег ползут, плачут, ищут сиську. Мы думали, она на нас лес напустит, ждали, готовились - ничего. Просто очень погано все время как-то, как будто ты... не знаю.
Когда коровы вернулись - тогда уж мало кто тут остался, страшно. Наша тоже, белая, большая, на боку пятно, и точно по форме как карта. Глаза у них такие, темные, сиреневые, идет важно, а из вымени не молоко, а туман, лунный свет, и все поля в тумане.
Но это она поначалу пугала, а потом мы перестали их видеть. Кто-то мычит на улице, кто-то сопит над ухом, шуршит, жует - а глазами нет никого.
Куда делась? Да никуда не делась, новый забор поставила, вон там примерно, между горой Богатыркой и Малыми Бобрами. Людей она ведь не очень. Где терном все заросло, зверь не пролезет, а мелкой птице хорошо - в кусте терна гнездо совьет, и хищник не подберется.
Поуезжали все, цены на жилье упали, хозяйство расстроилось. Но и человек тоже к своему месту привыкает, бывают люди, как дерево, где вырос, там вырос. Мы вот остались, а чтобы с ней уживаться, ладно, расчеловечелись немного, больше мы ежи и ужи, чем люди, видите. Осенью тут хорошо, не хуже, чем летом, но спокойнее, ветер шуршит кукурузой, такой жесткий звук, как закрылки, небо черное, и в октябре с полуночи начинают падать Степаниды, тогда можно желания загадывать любые, и все исполняются.
Так рассказывал Герогий Петрович, живущий на улице имени Первой Совы, поглаживая свою невидимую собаку.
Оригинал взят у asia_datnova в Сады Степаниды
Пенсионер Георгий Петрович рассказывал, что был знаком с ней, удивительной Степанидой, дочерью тракториста Степана и русалки, чья мать, напившись, с горя побежала топиться и утопилась, о чем говорило все село, и превратилась в рыбу, как говорила сама Степанида. Она ходила смотреться в воду, купалась первой, в начале мая, на половодье, и выходила из воды в октябре, белая вся, высокая, в эту пору только следы цапель шли цепочкой вдоль реки по илистому пляжу, а людских следов уже не было, холодно. Когда я катал ее на лодке, ухаживал, говорил он, она смотрела в воду - водяные облака, водяные кроны рассыпались под веслами на мокрую мозаику, собирались обратно. И когда я принес тазик щук, чистила их под цветущей яблоней, на деревянном столе, ножик вжик-вжик, щуки кряхтели, это воздух из них выходит, я говорил, а она - пищат, и засмотрелась на радугу счищенной чешуи, мерцание слизи. Никогда больше не чистила рыбу. С этого все началось, помню, лежит на пляже, белая, вообще не загорала, а по ней ползут божьи коровки, прямо десятками. Когда похоронила ужа, месяц носила траур. Ужа, не мужа, какого мужа ей, тс-с. Вот, а у нас не принято так, мы пацанами плясали на ужах, мы убиваем ужей, они похожи на гадюк, мы ловим рыбу на рыбу. Так вот пошло, сначала рыбы, потом птицы, прочие земноводные, все четыре неба.
Нет, не тогда началось, а когда у нее отец хорька убил, хорь повадился в курятник, что делать, отец наколол его на вилы, поставил на дворе - такая сволочь живучая, сутки помирал, зубы скалил. Она смотрела, пальцем что-то там по пыли водила.
Коровы. Животная здоровенная, опасная, а дурная, только матом понимают, и по хребтине - Ленке рогом ее телка глаз выбила, и в сады чужие ломятся, корова у нас была, Ночка, как мы с ней намучились, сколько раз объедалась! Отвяжется, выберется из сарая, и к дробленке. Лежит на земле вся раздутая и вздыхает. По осени их режут, в ноябре, как захолодает, чтобы мясо не портилось. Не все могут, конечно, сосед не может, мужиков зовет - живешь же с ней долго, как с родной. Наша старая тогда чудом понесла - хотели резать, глядим, вымя пухнет. А мы ее к быку-то не водили, откуда? И до последнего не верили, пока не отелилась, так вот себе отсрочила.
Степанида стала их отбирать. Сосед наш стрелял из мелкашки по дятлу - у него грецкие орехи растут, через год вымерзают, а как урожай - на грех, прилетает дятел и долбит в орехах дырки, ведра два просверленных скорлуп из-под дерева выносили - а все прилетает и прилетает. Она пришла, подняла комок перьев, ушла с ним - а на следуюший день у нее в саду дятел дупло долбит. Ну, может, и другой, мало их… Сов у нее там еще жило. Видали, как сова при луне сад беззвучно облетает?
Никакая не ведьма, ведьма вон у нас была, бабка Верка - пошепчет, чтобы воры добро вернули, и мыша в печке запечет.
Стали они все возвращаться - вывез старого пса на помойку у станции, а назавтра он тут как тут - нет, раньше бывало, приходили, через неделю, ну, опять отвезешь подальше. А тут другое: приходит молодым, белым, чистеньким, и, главное, радуется, ласкается к тебе, играет чего-то - а неприятно. Кошек сколько расплодилось - хозяйка котят утопит, а утром они из реки на берег ползут, плачут, ищут сиську. Мы думали, она на нас лес напустит, ждали, готовились - ничего. Просто очень погано все время как-то, как будто ты... не знаю.
Когда коровы вернулись - тогда уж мало кто тут остался, страшно. Наша тоже, белая, большая, на боку пятно, и точно по форме как карта. Глаза у них такие, темные, сиреневые, идет важно, а из вымени не молоко, а туман, лунный свет, и все поля в тумане.
Но это она поначалу пугала, а потом мы перестали их видеть. Кто-то мычит на улице, кто-то сопит над ухом, шуршит, жует - а глазами нет никого.
Куда делась? Да никуда не делась, новый забор поставила, вон там примерно, между горой Богатыркой и Малыми Бобрами. Людей она ведь не очень. Где терном все заросло, зверь не пролезет, а мелкой птице хорошо - в кусте терна гнездо совьет, и хищник не подберется.
Поуезжали все, цены на жилье упали, хозяйство расстроилось. Но и человек тоже к своему месту привыкает, бывают люди, как дерево, где вырос, там вырос. Мы вот остались, а чтобы с ней уживаться, ладно, расчеловечелись немного, больше мы ежи и ужи, чем люди, видите. Осенью тут хорошо, не хуже, чем летом, но спокойнее, ветер шуршит кукурузой, такой жесткий звук, как закрылки, небо черное, и в октябре с полуночи начинают падать Степаниды, тогда можно желания загадывать любые, и все исполняются.
Так рассказывал Герогий Петрович, живущий на улице имени Первой Совы, поглаживая свою невидимую собаку.