Экипаж Бука едет домой
Sergei Loiko
В Первомайском «установку» закатили на трейлер. Накрыли брезентом, как могли. Поверх брезента - камуфляжем. Рыча и заливая окрестности черным, жирным дымом, добавляющим цвет дегтя в серую палитру облака пыли, трейлер по главной дороге степенно и сурово отправился в обратный путь. На родину. Двести кэмэ до Ростова, где установку перегрузят на поезд и отправят эшелоном до Курска.
Расчет расположился на лавочках у здания почты в ожидании Михалыча, прапорщика Грязнова, который и должен был с минуты на минуту забрать их и проследовать назад тем же маршрутом. Броники, автоматы, рация - все это поехало в машине охраны и сопровождения вместе с тягачом. Зенитчики оставили себе только табельное оружие - «пээмы».
Жара, мухи, бессонница, тлетворно приторный запах дизеля, пропитавший за сутки все тело до косточек. Солнце, как доменная печь. Все руки пообжигали о броню. К чему ни прикоснешься, хоть ссы на пальцы - а то волдырь вскочит. А в поле, пока ждали пуска, и вода кончилась. По дороге до Первомайского - ни одной реки, прудика или хотя бы лужи.
У первого же сельпо остановились. Затарились водой. Электричества в селе два дня как нет. Вода теплая. Жажду не утоляет. Купили колбасы «Докторской» и хлеба. После того как погрузили комплекс на тягач в условленном месте у почты, все вчетвером развалились на обшарпанных лавочках в дырявой, как старая рыболовная сеть, тени подвядших кривых абрикосов. Все в пыли, машинном масле. Куртки мокрые насквозь. За пару дней в пути на спинах образовались мишени из соляных кругов высохшего пота.
Пили и пили. Не могли остановиться. Капитан Курочкин, лейтенанты Федулов и Картавов пили газированную «Левобережную». Четвертый номер расчета - прапорщик Калужинов жадно пил теплую, пузырящуюся, как из огнетушителя, кока-колу из двухлитровой пластиковой бутыли. Пил, рыгал и икал одновременно. Остальные тоже булькали газами и смеялись над прапорщиком. Хлеб съели. Капитан попробовал колбасу, сказал, что испортилась, и они без особого сожаления (из-за невыносимой жары аппетитом никто не страдал) кинули ее местному Шарику. Тот сожрал килограмм подтухшей «Докторской» и разлегся кверху пузом под лавкой, вытянув на всю длину подрагивающие в судорогах удовлетворения костлявые, содранные на суставах лапы.
Дверь почты была заперта на амбарный замок, похоже давно. На ней висела кособоко прилепленная скотчем выгоревшая бумажка с текстом, в котором можно было разобрать только первые три заглавные буквы и восклицательный знак в конце «ВНИ…!» Кругом не было ни души. Два деревянных дома по соседству, серые, некрашеные, со щербатым шифером на крышах, стояли с окнами, забитыми поржавевшими неровными листами тонкой жести. Перед ними зияли палисадники с низкими, ржавыми, покосившимися проволочными заборчиками и высохшими кустиками бывших цветов, сгоревших на солнце вместе с высокой серой травой.
Для выполнения команды «передвигаться предельно скрытно» в поселке Первомайском Донецкой области не требовалось специальных усилий.
Офицеры молчали. С тех пор как лейтенант Федулов не выдержал и спросил перед пуском: «Откуда, б…дь, военный транспортник на высоте, б…дь, девять тыщ?», а комрасчета вежливо попросил его «на х…й заткнуться», никто больше о пуске не заговаривал. Ждали Михалыча. А говорить было о чем. Все знали, что целей оказалось две, и что ни одна из них по размеру на военную не походила, и что ракету пускали по нижней. Странное задание было выполнено. Пуск был сделан в 12.20. Цель поражена. Теперь нужно доехать до дома и там уже можно начать думать.
Через двадцать минут после условленного времени, в 16.40, показался «уазик» в новеньком камуфляже с незнакомыми номерами. Подъехав, он остановился, подняв облако пыли, из которого вышел не Михалыч, а незнакомый приземистый военный без знаков различия, без броника, но в туго набитой разгрузке, с приветливым широким рябым лицом и словно приклеенными, ухоженными и закрученными вверх, как у Чапаева, серыми от пыли усами.
- Капитан Курочкин? - прибывший военный приветливо оглядел отдыхающий расчет.
- Так точно. А с кем?.. - мельком глянув на корочки и поднявшись с лавки, спросил капитан.
- Я майор Кравченко, - незнакомец протянул свою «корочку». - У меня приказ лично подвезти вас и людей до Кожевни, где вас будет ждать ваша машина.
- А наш водитель?
- Вот он вас там и будет ждать.
- Понятно. А где эта Кожевня?
- На самой границе. Не помните? Должны были проезжать, когда сюда ехали.
- Не помню. Ночью было, - сухо ответил Курочкин.
- Ну что? По коням? Багажа, я вижу, у вас немного. Это хорошо, а то у меня генератор в багажнике все место занял. Везу в ремонт. Здесь генераторы летят, как…
- Сейчас. Одну минутку, - не дослушав, оборвал Курочкин и достал из брючного кармана мобильник. Пока набирал номер, увидел, что зоны нет. Выключил. Снова включил. Ничего не изменилось.
Курочкин был единственным в расчете, кому на время операции было разрешено иметь с собой мобильник, но со строгим наказом - держать его выключенным все время нахождения на Донбассе. За исключением экстренных случаев.
Документы у майора были в порядке. Однако не предупрежденному о замене машины Курочкину случай представился экстренным. Но - «вне зоны действия сети».
- У нас тут со связью беда, - продолжал Кравченко. - До Мариновки доедем, там сигнал хороший. У вас МТС?
- А далеко это, товарищ майор? - включился в разговор Федулов.
Весь расчет был уже на ногах. Лица оживились. Глаза из-под пыли заблестели.
- До Мариновки-то? Сорок килóметров будет, - бодро ответил майор, развернувшись и направляясь к машине. - Дорога говно. Но за час допилим с божьей помощью.
Майор открыл багажник, достал тряпку, протер, а скорее, размазал пыль по стеклам «уазика» и открыл все двери.
- Поедем в тесноте, да не в обиде, - засуетился он. - Пацаны похудее, втроем на заднее, а товарищ капитан - со мной.
Внутри машины была просто парилка. Кондиционер сломался на второй день эксплуатации, пожаловался майор. Скорость на ухабах невысокая. Окна открыть - вся пыль в кабину.
- Пар костей не ломит, - добавил он.
Попутчики молчали, обливаясь потом и допивая уже вторую порцию газированной жидкости. Навстречу минут десять с оглушительным ревом и лязгом шла, по ощущениям, целая танковая бригада новеньких, хоть и покрытых толстым слоем пыли Т-72. Разъехаться было трудно. Остановились на обочине, ждали. Вышли в кусты отлить, вернулись и снова ждали. Дышать, что на улице, что в машине, было нечем. Когда танки прошли, еще минут пять ждали, пока уляжется пыль.
Первым нарушил тишину Калужинов, обращаясь, видимо, ко всем сразу:
- Купил жене стиралку. «Эл Джи». Год копил. А она прыгает так, что вся квартира ходуном. Что делать?
Прапорщик-контрактник Калужинов был единственным в расчете родом из Курска, где дислоцировалась их 329-я зенитно-ракетная бригада ПВО Сухопутных войск Российской Федерации.
Капитан же, родом из Читы, с женой и двумя детьми жил в съемной однокомнатной квартире на окраине Курска. Оба неженатых лейтенанта, один из Норильска, другой из Мурманска, жили в общежитии, расположенном в комплексе бывшего женского монастыря, по два человека в кельях три на два метра.
По сравнению с остальными членами расчета механик-водитель Калужинов жил, как падишах, - прямо рядом с частью в роскошной трехкомнатной квартире в «хрущевке» без лифта, на третьем этаже, с матерью, парализованной теткой, беременной женой и ее пятилетним сыном от первого брака. Поэтому его разговор про стиральную машину поддержать было особенно некому. Разве что майору с капитаном.
-- А чего жена прыгает-то? - сострил майор, у которого на каждом ухабе пот капал со лба на усы, а оттуда, как с тающих сосулек, на грудь и на руки на руле. - От счастья?
Майор говорил с сильным южнорусским акцентом с фрикативным «гэ» и оборотами то ли ростовского, то ли донецкого говора, перемежая речь, как старший по званию, крепкими матерными выражениями.
- Да не жена прыгает, - серьезно ответил прапорщик. - А машинка. Так прыгает, прям от пола отрывается.
- У моего старшего брата так было, - вступил в разговор Картавов. - Он учитель физры в ПТУ. Так он принес домой две двухпудовые гири. В училище их никто, кроме него, все равно поднять не мог. Поставил на машинку - стала меньше прыгать.
Все, кроме прапорщика, дружно засмеялись, пока «уазик» не подскочил на очередном ухабе так, что хохотуны едва шеи не сломали, ударившись головами о потолок.
- Бли-и-и-н! - Картавов резко прижал грязную кисть к губам. - Бли-и-и-н! Язык прикусил… - он сплюнул кровь на пол между ног.
- Раньше делали машинки из стали, как все остальное, - продолжил разговор майор. - А теперь х…й знает из чего. Экономят на всем. Япошки хитрожопые.
- «Эл Джи» корейцы делают, - опять серьезно сказал прапорщик.
- Что корейцы, что японцы - все один хер косоглазые, - заключил Кравченко.
В этот раз даже прапорщик рассмеялся. А капитан только улыбнулся. Одними губами. Его мать была наполовину буряткой, и он унаследовал от нее широкие скулы, раскосые темные, как уголья, глаза и кривые ноги.
Вдруг вспомнилось, как в детстве, лет в пять, он болел с высокой температурой, а бабушка, одетая во что-то похожее на матрас, сидела у его кровати, склонившись над ним, и что-то непонятное быстро-быстро шептала своим беззубым ртом, закрыв глаза, покачивая головой и обдавая его лицо теплым прокуренным дыханием, в котором табак был вперемешку с луком, рыбой и - спиртом. А мама с папой что-то очень громко говорили друг другу на кухне. Понял потом, что ругались. На следующий день он выздоровел, а бабушка уехала назад на Байкал. И больше он ее не видел. Хоть и осталось это самым стойким воспоминанием из всего детства.
У Курочкина в курской квартире стиральной машинки не было. Зато была стиральная доска. С премии за эту мутную командировку (обещали чуть ли не месячный оклад за четыре дня пути и один-единственный пуск) они с Таней и планировали машинку купить и в зале обои новые поклеить. Теперь он точно «Эл Джи» покупать не станет, подумал капитан. А то та будет детей по ночам будить.
Когда вновь замолчали, капитан вдруг спросил, обращаясь к майору:
- Новости не слушали сегодня?
- А здесь мертвая зона, - ответил майор. - Ни трубка, ни радио ничего не ловят. Здесь вообще народ живет, как при царе Горохе. Деньги непонятно какие - рубли и гривни вперемешку. Цены поэтому, даже в Донецке, я слышал, х…й проссышь. Электричество чуть ли не по карточкам. Никто не працюет ни хера. Вооружили долбое…ов, а воевать никто не хочет. Алкаши и наркоши. Ополченцы-х…еченцы. Мы, б…дь, за них воюем! Вот мы уйдем, придут бандеровцы, б…дь. А за ними - негры с поляками. Вые…ут всех и высушат. А потом замочат. Не доводя до сортира, б…дь!
Не в меру распалившийся на ровном месте майор, который еще минуту назад весело шутил, резким движением подхватил пачку «Мальборо» из бардачка перед капитаном, повертел в руке, понял, что «не в тему», бросил сигареты назад, хлопнул с размаху крышкой бардачка:
- Достала эта бодяга!
Все помолчали с минуту-две. Потом майор продолжил:
- А если ты за новости, товарищ капитан, то все тихо и спокойно. На западном фронте, б…дь, без перемен, на х…й. Сбили наши сегодня очередной укропский транспортник. Так что все путем. Победа, б…дь, будет за нами. И п…дец.
- Кому? - спросил прапорщик серьезным тоном.
- Им. Кому… - майор и глазом не повел. - А потом вам… То есть нам.
- А нам-то - за что? - мгновенно среагировал молчавший всю дорогу лейтенант Федулов.
Никто не засмеялся.
У скелета какого-то жестяного ангара снова пришлось остановиться и ждать с закрытыми окнами. Шли «Грады» и самоходки. Но в этот раз колонна была поменьше. Через пять минут продолжили путь. Снова сквозь кромешную пылевую и дымовую завесу.
Когда у всех уже вновь пересохли губы и начали плавиться мозги, остановились на автобусной остановке в метрах двадцати от магазинчика в Мариновке. До границы оставалось минут двадцать, не больше.
- Лучше здесь особо не светиться, - сказал майор, когда капитан и остальные начали дружно открывать двери. - Двери-то откройте, а сами сидите в машине. Не высовывайтесь.
- Это приказ, - добавил майор и спросил: - Я в лавку. Чего кому взять?
- Возьмите нам, пожалуйста, воды по большой бутылке, - ответил за всех капитан и начал доставать кошелек из нагрудного кармана.
- Не парься, капитан, - с улыбкой сказал майор, остановив своей рукой руку капитана. - Сегодня я угощаю!
Все опять засмеялись. Тут, спохватившись, капитан спросил прапорщика, что тот будет пить, и окликнул майора, который уже был в дверях магазина:
- Прапорщику кока-колу, пожалуйста!
- Есть, товарищ генерал! - майор театральным жестом взял под козырек и исчез в дверях магазина.
Курочкин достал телефон и включил его.
«Просто проверю, есть ли зона», - решил он.
Зона сразу замигала аж четырьмя палочками, а телефон запиликал сообщениями. Капитан прочитал оба, одно за другим. В первом курский супермаркет «Билла» предлагал пятидесятипроцентную скидку на все сорта кофе, но только на 30 июля. Второе было от жены Танечки: «Я соскучилась. Как ты там? Привези нам из Ростова бутылочку нефильтрованного подсолнечного масла. На рынке поспрошай. Люблю».
- Товарищ капитан, мне бы выйти, - Калужинов приоткрыл дверь.
- Зачем? - не отрывая глаз от телефона, спросил Курочкин.
- Ну, по нужде…
- А раньше что ж?
- Так приспичило.
- А, ты в этом смысле, - въехал в тему капитан. - Ты же колбасу вроде не ел? Ее же Шарику скормили, нет?
Лейтенанты дружно оскалили зубы.
- Ну, товарищ капитан…
Курочкин посмотрел на дверь магазина. Майора видно не было.
- Ты слышал, что майор сказал? Не светиться. Сейчас он вернется, я скажу.
Калужинов тяжело вздохнул и промолчал.
Курочкин еще раз взглянул на дверь, в которой исчез майор. Ему самому вдруг нестерпимо захотелось выйти из «уазика». И не просто выйти, а быстро, бегом бежать от этого места - куда угодно, не разбирая дороги, лишь бы только побыстрее и подальше.
«Что такое? - не понимая, что с ним творится, подумал капитан. - Никогда такого не было…»
Чтобы переключиться и унять неожиданно просквозившую вдоль позвоночника ледяную волну, он, не поднимаясь с пассажирского сиденья, начал настукивать ответ жене: «И я…»
Вдруг от сильного толчка рука капитана дрогнула, и сообщение из двух букв отправилось в Курск. Танечка так и не узнала, что «и он», потому что в тот момент, когда палец Курочкина непроизвольно задел кнопку «Отправить», «уазик» уже взлетел на метр над землей, потом с грохотом и лязгом приземлился и через несколько секунд стоял, весь объятый огнем и черным дымом.
Продавщица лежала на полу среди кучи осколков от разбившихся оконных стекол. Майор за секунду до взрыва присел на корточки под подоконник, наклонившись, вжав голову в плечи и закрыв ее руками, в одной из которых держал черный пластиковый пульт с кнопками и антенной, похожей на те, какими дети на улицах управляют машинками и вертолетиками. Когда взрывная волна прошла, он выпрямился и стряхнул с себя осколки стекла. Выглянул в разбитое окно, увидел горящий автомобиль, достал из разгрузки «Макаров», потом, убедившись, что из машины никто не выбрался, вернул его на место.
Затем вытянул из кармана бурые в трещинах перчатки из грубой кожи, надел их, выбрал с пола узкий и длинный осколок размером со столовый нож, зашел за прилавок, где на спине лежала продавщица с красным лицом, вся в слезах, не переставая креститься. Кравченко опустился перед ней на одно колено, левой рукой зажал ей рот и, прижав голову женщины крепко к полу, правой рукой вонзил ей осколок точно в сонную артерию.
Майор быстро вскочил на ноги, опасаясь быть забрызганным кровью, и вышел из магазина, пока продавщица на полу билась в конвульсиях, выдернув окровавленными от порезов руками осколок из шеи. Кровь фонтаном со свистом заливала ей грудь.
На улице он еще раз взглянул на горящий «уазик», обошел магазин с другой стороны, сел в припаркованную там «девятку» с ростовскими номерами. Машина завелась с пол-оборота, и майор, не оглядываясь, поехал в сторону границы.
Между тем Таня Курочкина несколько раз пыталась дозвониться мужу, но абонент был недоступен. Она отправила ему несколько сообщений, прося перезвонить, как только он их получит. Смски уходили в неизвестность, но сигнала об их доставке адресату не поступало.
Поздно вечером она позвонила командиру дивизиона и командиру бригады. С тем же результатом. Всю ночь не спала. Утром ей позвонила Нина, машинистка из штаба бригады, ее подруга, и сообщила, что командир дивизиона майор Крючков находится в госпитале, в реанимации, с тяжелым отравлением, а командир бригады подполковник Горовой вообще с вечера исчез. Никто, включая жену, его найти не может.
- Даже его эта самая… ну, ты меня пóняла… Люська наша, по секрету, не в курсе, где комбриг, - с нервным и ревнивым смешком добавила Нина. - От курочкинского расчета тоже ни слуху ни духу. Но вроде как на учениях в Ростове. Так что скоро по-любому объявятся. А у нас здеся покаместь непонятки одни творятся. В общем, дурдом.
И действительно - через полчаса Курочкин «объявился».
Сердце Танечки тяжело бухнуло, когда ей пришло сообщение от мужа. «Период ожидания данного абонента истек», - прочитала вслух Танечка и заревела.
В Первомайском «установку» закатили на трейлер. Накрыли брезентом, как могли. Поверх брезента - камуфляжем. Рыча и заливая окрестности черным, жирным дымом, добавляющим цвет дегтя в серую палитру облака пыли, трейлер по главной дороге степенно и сурово отправился в обратный путь. На родину. Двести кэмэ до Ростова, где установку перегрузят на поезд и отправят эшелоном до Курска.
Расчет расположился на лавочках у здания почты в ожидании Михалыча, прапорщика Грязнова, который и должен был с минуты на минуту забрать их и проследовать назад тем же маршрутом. Броники, автоматы, рация - все это поехало в машине охраны и сопровождения вместе с тягачом. Зенитчики оставили себе только табельное оружие - «пээмы».
Жара, мухи, бессонница, тлетворно приторный запах дизеля, пропитавший за сутки все тело до косточек. Солнце, как доменная печь. Все руки пообжигали о броню. К чему ни прикоснешься, хоть ссы на пальцы - а то волдырь вскочит. А в поле, пока ждали пуска, и вода кончилась. По дороге до Первомайского - ни одной реки, прудика или хотя бы лужи.
У первого же сельпо остановились. Затарились водой. Электричества в селе два дня как нет. Вода теплая. Жажду не утоляет. Купили колбасы «Докторской» и хлеба. После того как погрузили комплекс на тягач в условленном месте у почты, все вчетвером развалились на обшарпанных лавочках в дырявой, как старая рыболовная сеть, тени подвядших кривых абрикосов. Все в пыли, машинном масле. Куртки мокрые насквозь. За пару дней в пути на спинах образовались мишени из соляных кругов высохшего пота.
Пили и пили. Не могли остановиться. Капитан Курочкин, лейтенанты Федулов и Картавов пили газированную «Левобережную». Четвертый номер расчета - прапорщик Калужинов жадно пил теплую, пузырящуюся, как из огнетушителя, кока-колу из двухлитровой пластиковой бутыли. Пил, рыгал и икал одновременно. Остальные тоже булькали газами и смеялись над прапорщиком. Хлеб съели. Капитан попробовал колбасу, сказал, что испортилась, и они без особого сожаления (из-за невыносимой жары аппетитом никто не страдал) кинули ее местному Шарику. Тот сожрал килограмм подтухшей «Докторской» и разлегся кверху пузом под лавкой, вытянув на всю длину подрагивающие в судорогах удовлетворения костлявые, содранные на суставах лапы.
Дверь почты была заперта на амбарный замок, похоже давно. На ней висела кособоко прилепленная скотчем выгоревшая бумажка с текстом, в котором можно было разобрать только первые три заглавные буквы и восклицательный знак в конце «ВНИ…!» Кругом не было ни души. Два деревянных дома по соседству, серые, некрашеные, со щербатым шифером на крышах, стояли с окнами, забитыми поржавевшими неровными листами тонкой жести. Перед ними зияли палисадники с низкими, ржавыми, покосившимися проволочными заборчиками и высохшими кустиками бывших цветов, сгоревших на солнце вместе с высокой серой травой.
Для выполнения команды «передвигаться предельно скрытно» в поселке Первомайском Донецкой области не требовалось специальных усилий.
Офицеры молчали. С тех пор как лейтенант Федулов не выдержал и спросил перед пуском: «Откуда, б…дь, военный транспортник на высоте, б…дь, девять тыщ?», а комрасчета вежливо попросил его «на х…й заткнуться», никто больше о пуске не заговаривал. Ждали Михалыча. А говорить было о чем. Все знали, что целей оказалось две, и что ни одна из них по размеру на военную не походила, и что ракету пускали по нижней. Странное задание было выполнено. Пуск был сделан в 12.20. Цель поражена. Теперь нужно доехать до дома и там уже можно начать думать.
Через двадцать минут после условленного времени, в 16.40, показался «уазик» в новеньком камуфляже с незнакомыми номерами. Подъехав, он остановился, подняв облако пыли, из которого вышел не Михалыч, а незнакомый приземистый военный без знаков различия, без броника, но в туго набитой разгрузке, с приветливым широким рябым лицом и словно приклеенными, ухоженными и закрученными вверх, как у Чапаева, серыми от пыли усами.
- Капитан Курочкин? - прибывший военный приветливо оглядел отдыхающий расчет.
- Так точно. А с кем?.. - мельком глянув на корочки и поднявшись с лавки, спросил капитан.
- Я майор Кравченко, - незнакомец протянул свою «корочку». - У меня приказ лично подвезти вас и людей до Кожевни, где вас будет ждать ваша машина.
- А наш водитель?
- Вот он вас там и будет ждать.
- Понятно. А где эта Кожевня?
- На самой границе. Не помните? Должны были проезжать, когда сюда ехали.
- Не помню. Ночью было, - сухо ответил Курочкин.
- Ну что? По коням? Багажа, я вижу, у вас немного. Это хорошо, а то у меня генератор в багажнике все место занял. Везу в ремонт. Здесь генераторы летят, как…
- Сейчас. Одну минутку, - не дослушав, оборвал Курочкин и достал из брючного кармана мобильник. Пока набирал номер, увидел, что зоны нет. Выключил. Снова включил. Ничего не изменилось.
Курочкин был единственным в расчете, кому на время операции было разрешено иметь с собой мобильник, но со строгим наказом - держать его выключенным все время нахождения на Донбассе. За исключением экстренных случаев.
Документы у майора были в порядке. Однако не предупрежденному о замене машины Курочкину случай представился экстренным. Но - «вне зоны действия сети».
- У нас тут со связью беда, - продолжал Кравченко. - До Мариновки доедем, там сигнал хороший. У вас МТС?
- А далеко это, товарищ майор? - включился в разговор Федулов.
Весь расчет был уже на ногах. Лица оживились. Глаза из-под пыли заблестели.
- До Мариновки-то? Сорок килóметров будет, - бодро ответил майор, развернувшись и направляясь к машине. - Дорога говно. Но за час допилим с божьей помощью.
Майор открыл багажник, достал тряпку, протер, а скорее, размазал пыль по стеклам «уазика» и открыл все двери.
- Поедем в тесноте, да не в обиде, - засуетился он. - Пацаны похудее, втроем на заднее, а товарищ капитан - со мной.
Внутри машины была просто парилка. Кондиционер сломался на второй день эксплуатации, пожаловался майор. Скорость на ухабах невысокая. Окна открыть - вся пыль в кабину.
- Пар костей не ломит, - добавил он.
Попутчики молчали, обливаясь потом и допивая уже вторую порцию газированной жидкости. Навстречу минут десять с оглушительным ревом и лязгом шла, по ощущениям, целая танковая бригада новеньких, хоть и покрытых толстым слоем пыли Т-72. Разъехаться было трудно. Остановились на обочине, ждали. Вышли в кусты отлить, вернулись и снова ждали. Дышать, что на улице, что в машине, было нечем. Когда танки прошли, еще минут пять ждали, пока уляжется пыль.
Первым нарушил тишину Калужинов, обращаясь, видимо, ко всем сразу:
- Купил жене стиралку. «Эл Джи». Год копил. А она прыгает так, что вся квартира ходуном. Что делать?
Прапорщик-контрактник Калужинов был единственным в расчете родом из Курска, где дислоцировалась их 329-я зенитно-ракетная бригада ПВО Сухопутных войск Российской Федерации.
Капитан же, родом из Читы, с женой и двумя детьми жил в съемной однокомнатной квартире на окраине Курска. Оба неженатых лейтенанта, один из Норильска, другой из Мурманска, жили в общежитии, расположенном в комплексе бывшего женского монастыря, по два человека в кельях три на два метра.
По сравнению с остальными членами расчета механик-водитель Калужинов жил, как падишах, - прямо рядом с частью в роскошной трехкомнатной квартире в «хрущевке» без лифта, на третьем этаже, с матерью, парализованной теткой, беременной женой и ее пятилетним сыном от первого брака. Поэтому его разговор про стиральную машину поддержать было особенно некому. Разве что майору с капитаном.
-- А чего жена прыгает-то? - сострил майор, у которого на каждом ухабе пот капал со лба на усы, а оттуда, как с тающих сосулек, на грудь и на руки на руле. - От счастья?
Майор говорил с сильным южнорусским акцентом с фрикативным «гэ» и оборотами то ли ростовского, то ли донецкого говора, перемежая речь, как старший по званию, крепкими матерными выражениями.
- Да не жена прыгает, - серьезно ответил прапорщик. - А машинка. Так прыгает, прям от пола отрывается.
- У моего старшего брата так было, - вступил в разговор Картавов. - Он учитель физры в ПТУ. Так он принес домой две двухпудовые гири. В училище их никто, кроме него, все равно поднять не мог. Поставил на машинку - стала меньше прыгать.
Все, кроме прапорщика, дружно засмеялись, пока «уазик» не подскочил на очередном ухабе так, что хохотуны едва шеи не сломали, ударившись головами о потолок.
- Бли-и-и-н! - Картавов резко прижал грязную кисть к губам. - Бли-и-и-н! Язык прикусил… - он сплюнул кровь на пол между ног.
- Раньше делали машинки из стали, как все остальное, - продолжил разговор майор. - А теперь х…й знает из чего. Экономят на всем. Япошки хитрожопые.
- «Эл Джи» корейцы делают, - опять серьезно сказал прапорщик.
- Что корейцы, что японцы - все один хер косоглазые, - заключил Кравченко.
В этот раз даже прапорщик рассмеялся. А капитан только улыбнулся. Одними губами. Его мать была наполовину буряткой, и он унаследовал от нее широкие скулы, раскосые темные, как уголья, глаза и кривые ноги.
Вдруг вспомнилось, как в детстве, лет в пять, он болел с высокой температурой, а бабушка, одетая во что-то похожее на матрас, сидела у его кровати, склонившись над ним, и что-то непонятное быстро-быстро шептала своим беззубым ртом, закрыв глаза, покачивая головой и обдавая его лицо теплым прокуренным дыханием, в котором табак был вперемешку с луком, рыбой и - спиртом. А мама с папой что-то очень громко говорили друг другу на кухне. Понял потом, что ругались. На следующий день он выздоровел, а бабушка уехала назад на Байкал. И больше он ее не видел. Хоть и осталось это самым стойким воспоминанием из всего детства.
У Курочкина в курской квартире стиральной машинки не было. Зато была стиральная доска. С премии за эту мутную командировку (обещали чуть ли не месячный оклад за четыре дня пути и один-единственный пуск) они с Таней и планировали машинку купить и в зале обои новые поклеить. Теперь он точно «Эл Джи» покупать не станет, подумал капитан. А то та будет детей по ночам будить.
Когда вновь замолчали, капитан вдруг спросил, обращаясь к майору:
- Новости не слушали сегодня?
- А здесь мертвая зона, - ответил майор. - Ни трубка, ни радио ничего не ловят. Здесь вообще народ живет, как при царе Горохе. Деньги непонятно какие - рубли и гривни вперемешку. Цены поэтому, даже в Донецке, я слышал, х…й проссышь. Электричество чуть ли не по карточкам. Никто не працюет ни хера. Вооружили долбое…ов, а воевать никто не хочет. Алкаши и наркоши. Ополченцы-х…еченцы. Мы, б…дь, за них воюем! Вот мы уйдем, придут бандеровцы, б…дь. А за ними - негры с поляками. Вые…ут всех и высушат. А потом замочат. Не доводя до сортира, б…дь!
Не в меру распалившийся на ровном месте майор, который еще минуту назад весело шутил, резким движением подхватил пачку «Мальборо» из бардачка перед капитаном, повертел в руке, понял, что «не в тему», бросил сигареты назад, хлопнул с размаху крышкой бардачка:
- Достала эта бодяга!
Все помолчали с минуту-две. Потом майор продолжил:
- А если ты за новости, товарищ капитан, то все тихо и спокойно. На западном фронте, б…дь, без перемен, на х…й. Сбили наши сегодня очередной укропский транспортник. Так что все путем. Победа, б…дь, будет за нами. И п…дец.
- Кому? - спросил прапорщик серьезным тоном.
- Им. Кому… - майор и глазом не повел. - А потом вам… То есть нам.
- А нам-то - за что? - мгновенно среагировал молчавший всю дорогу лейтенант Федулов.
Никто не засмеялся.
У скелета какого-то жестяного ангара снова пришлось остановиться и ждать с закрытыми окнами. Шли «Грады» и самоходки. Но в этот раз колонна была поменьше. Через пять минут продолжили путь. Снова сквозь кромешную пылевую и дымовую завесу.
Когда у всех уже вновь пересохли губы и начали плавиться мозги, остановились на автобусной остановке в метрах двадцати от магазинчика в Мариновке. До границы оставалось минут двадцать, не больше.
- Лучше здесь особо не светиться, - сказал майор, когда капитан и остальные начали дружно открывать двери. - Двери-то откройте, а сами сидите в машине. Не высовывайтесь.
- Это приказ, - добавил майор и спросил: - Я в лавку. Чего кому взять?
- Возьмите нам, пожалуйста, воды по большой бутылке, - ответил за всех капитан и начал доставать кошелек из нагрудного кармана.
- Не парься, капитан, - с улыбкой сказал майор, остановив своей рукой руку капитана. - Сегодня я угощаю!
Все опять засмеялись. Тут, спохватившись, капитан спросил прапорщика, что тот будет пить, и окликнул майора, который уже был в дверях магазина:
- Прапорщику кока-колу, пожалуйста!
- Есть, товарищ генерал! - майор театральным жестом взял под козырек и исчез в дверях магазина.
Курочкин достал телефон и включил его.
«Просто проверю, есть ли зона», - решил он.
Зона сразу замигала аж четырьмя палочками, а телефон запиликал сообщениями. Капитан прочитал оба, одно за другим. В первом курский супермаркет «Билла» предлагал пятидесятипроцентную скидку на все сорта кофе, но только на 30 июля. Второе было от жены Танечки: «Я соскучилась. Как ты там? Привези нам из Ростова бутылочку нефильтрованного подсолнечного масла. На рынке поспрошай. Люблю».
- Товарищ капитан, мне бы выйти, - Калужинов приоткрыл дверь.
- Зачем? - не отрывая глаз от телефона, спросил Курочкин.
- Ну, по нужде…
- А раньше что ж?
- Так приспичило.
- А, ты в этом смысле, - въехал в тему капитан. - Ты же колбасу вроде не ел? Ее же Шарику скормили, нет?
Лейтенанты дружно оскалили зубы.
- Ну, товарищ капитан…
Курочкин посмотрел на дверь магазина. Майора видно не было.
- Ты слышал, что майор сказал? Не светиться. Сейчас он вернется, я скажу.
Калужинов тяжело вздохнул и промолчал.
Курочкин еще раз взглянул на дверь, в которой исчез майор. Ему самому вдруг нестерпимо захотелось выйти из «уазика». И не просто выйти, а быстро, бегом бежать от этого места - куда угодно, не разбирая дороги, лишь бы только побыстрее и подальше.
«Что такое? - не понимая, что с ним творится, подумал капитан. - Никогда такого не было…»
Чтобы переключиться и унять неожиданно просквозившую вдоль позвоночника ледяную волну, он, не поднимаясь с пассажирского сиденья, начал настукивать ответ жене: «И я…»
Вдруг от сильного толчка рука капитана дрогнула, и сообщение из двух букв отправилось в Курск. Танечка так и не узнала, что «и он», потому что в тот момент, когда палец Курочкина непроизвольно задел кнопку «Отправить», «уазик» уже взлетел на метр над землей, потом с грохотом и лязгом приземлился и через несколько секунд стоял, весь объятый огнем и черным дымом.
Продавщица лежала на полу среди кучи осколков от разбившихся оконных стекол. Майор за секунду до взрыва присел на корточки под подоконник, наклонившись, вжав голову в плечи и закрыв ее руками, в одной из которых держал черный пластиковый пульт с кнопками и антенной, похожей на те, какими дети на улицах управляют машинками и вертолетиками. Когда взрывная волна прошла, он выпрямился и стряхнул с себя осколки стекла. Выглянул в разбитое окно, увидел горящий автомобиль, достал из разгрузки «Макаров», потом, убедившись, что из машины никто не выбрался, вернул его на место.
Затем вытянул из кармана бурые в трещинах перчатки из грубой кожи, надел их, выбрал с пола узкий и длинный осколок размером со столовый нож, зашел за прилавок, где на спине лежала продавщица с красным лицом, вся в слезах, не переставая креститься. Кравченко опустился перед ней на одно колено, левой рукой зажал ей рот и, прижав голову женщины крепко к полу, правой рукой вонзил ей осколок точно в сонную артерию.
Майор быстро вскочил на ноги, опасаясь быть забрызганным кровью, и вышел из магазина, пока продавщица на полу билась в конвульсиях, выдернув окровавленными от порезов руками осколок из шеи. Кровь фонтаном со свистом заливала ей грудь.
На улице он еще раз взглянул на горящий «уазик», обошел магазин с другой стороны, сел в припаркованную там «девятку» с ростовскими номерами. Машина завелась с пол-оборота, и майор, не оглядываясь, поехал в сторону границы.
Между тем Таня Курочкина несколько раз пыталась дозвониться мужу, но абонент был недоступен. Она отправила ему несколько сообщений, прося перезвонить, как только он их получит. Смски уходили в неизвестность, но сигнала об их доставке адресату не поступало.
Поздно вечером она позвонила командиру дивизиона и командиру бригады. С тем же результатом. Всю ночь не спала. Утром ей позвонила Нина, машинистка из штаба бригады, ее подруга, и сообщила, что командир дивизиона майор Крючков находится в госпитале, в реанимации, с тяжелым отравлением, а командир бригады подполковник Горовой вообще с вечера исчез. Никто, включая жену, его найти не может.
- Даже его эта самая… ну, ты меня пóняла… Люська наша, по секрету, не в курсе, где комбриг, - с нервным и ревнивым смешком добавила Нина. - От курочкинского расчета тоже ни слуху ни духу. Но вроде как на учениях в Ростове. Так что скоро по-любому объявятся. А у нас здеся покаместь непонятки одни творятся. В общем, дурдом.
И действительно - через полчаса Курочкин «объявился».
Сердце Танечки тяжело бухнуло, когда ей пришло сообщение от мужа. «Период ожидания данного абонента истек», - прочитала вслух Танечка и заревела.