(no subject)
Перевод статей, которые Алекс Капранос писал в Guardian с 2005 по 2006 г. на тему своих гастрономических приключений.
Переводом занимается Даша in the Woods, которая преуспевает в этом деле, на мой взгляд.
Записи будут под тегом Guardian 2005 - 2006/food.
Всем советую)
Выпуск шестой - "Chop and change"
Рубить и крошить
(вообще, значение фразеологизма «chop and change» - «постоянно менять», но здесь акцент ставится именно на слово «chop» и его самостоятельное значение)
Стоит вам сойти с 36-й Западной улицы в полумрак красного дерева ресторана Keen's Chop House, как вы вступите в совершенно иной Манхэттен. Манхэттен того времени, что было захоронено более ста лет назад, и, как во временно?й капсуле, сохранившегося в Blue Peter garden (Blue Peter - детское телевизионное шоу BBC; Blue Peter garden - озеленённый участок, открытый на территории ресторанного дворика теле-центра BBC - прим. перевод.). Тёмная древесина, белые скатерти и столовое серебро гармонируют с утончённой простотой меню. Здесь не подают показушных творений знаменитых шеф-поваров.
Вместо этого здесь подают бараньи рёбрышки. Вы никогда не встретите слово «баранина» в современных новомодных меню. Из них выбраны все уродливые и порочащие коннотации, вроде «топлёного сала», «рубца» или «варёной дичи», которые ели наши прародители за неимением чего-то лучшего. Баранина - это то, во что превращается ягнёнок после своего первого дня рождения. И каким-то образом позорное клеймо пристало к факту поедания взрослой овцы, но не взрослой коровы.
Возле нашего столика стоит бак с лобстерами. Они вскарабкиваются друг на друга, будто пытаются совершить великое бегство. Накрахмаленный официант погружает щипцы для лобстеров в цистерну и хватает синего монстра за грудину. Моя спутница (имеется в виду, не его девушка, а одна из тех, кто составляет его сегодняшнюю компанию :) - прим. перевод.) любит лобстеров. Не есть их. Она любит лобстеров за их не воспетую изысканность. Она рассказывает мне, как они сцепляются клешнями, когда перемещаются по морскому дну, подобно возлюбленным, держащимся за руки. Как они, когда впервые встречаются, загибают свои клешни за бугристые спинки, позволяя друг другу узнать, где они выросли и сколько им лет. Они моногамны и доживают до пятидесяти лет. «Мне как-то неудобно есть что-то старше себя, - говорит она, - и я сегодня не в настроении для лобстеров».
В моей жалости к ним есть некоторое лицемерие. Я изрубил тысячи ракообразных на разных кухнях. Жесточайшим образом. Крабы чувствуют смерть. Пятеро из них лежат на спинах, всё ещё не пришедшие в себя после извлечения их из холодильника. Между их ножками - ребристый клапан, защищающий их гениталии. Маленький у мальчиков, большой у девочек. Его отдирают. И тогда они понимают. Начинают биться в страхе и страданиях. Тесак рубит. Прицельно. Раскалывает панцирь. Отрубает ноги. Соскабливает полипы и наросты. Кусочки подлетают в воздух в процессе разделки. Сострадание? Что это? Заказ на десятом столике?
Я продолжаю плотоядно лицемерить и нарезаю бараньи рёбрышки на своей тарелке, мясо сочное. Поистине царственное проявление безрассудства в бархатном полумраке старомодного и элегантного убранства.
Переводом занимается Даша in the Woods, которая преуспевает в этом деле, на мой взгляд.
Записи будут под тегом Guardian 2005 - 2006/food.
Всем советую)
Выпуск шестой - "Chop and change"
Рубить и крошить
(вообще, значение фразеологизма «chop and change» - «постоянно менять», но здесь акцент ставится именно на слово «chop» и его самостоятельное значение)
Стоит вам сойти с 36-й Западной улицы в полумрак красного дерева ресторана Keen's Chop House, как вы вступите в совершенно иной Манхэттен. Манхэттен того времени, что было захоронено более ста лет назад, и, как во временно?й капсуле, сохранившегося в Blue Peter garden (Blue Peter - детское телевизионное шоу BBC; Blue Peter garden - озеленённый участок, открытый на территории ресторанного дворика теле-центра BBC - прим. перевод.). Тёмная древесина, белые скатерти и столовое серебро гармонируют с утончённой простотой меню. Здесь не подают показушных творений знаменитых шеф-поваров.
Вместо этого здесь подают бараньи рёбрышки. Вы никогда не встретите слово «баранина» в современных новомодных меню. Из них выбраны все уродливые и порочащие коннотации, вроде «топлёного сала», «рубца» или «варёной дичи», которые ели наши прародители за неимением чего-то лучшего. Баранина - это то, во что превращается ягнёнок после своего первого дня рождения. И каким-то образом позорное клеймо пристало к факту поедания взрослой овцы, но не взрослой коровы.
Возле нашего столика стоит бак с лобстерами. Они вскарабкиваются друг на друга, будто пытаются совершить великое бегство. Накрахмаленный официант погружает щипцы для лобстеров в цистерну и хватает синего монстра за грудину. Моя спутница (имеется в виду, не его девушка, а одна из тех, кто составляет его сегодняшнюю компанию :) - прим. перевод.) любит лобстеров. Не есть их. Она любит лобстеров за их не воспетую изысканность. Она рассказывает мне, как они сцепляются клешнями, когда перемещаются по морскому дну, подобно возлюбленным, держащимся за руки. Как они, когда впервые встречаются, загибают свои клешни за бугристые спинки, позволяя друг другу узнать, где они выросли и сколько им лет. Они моногамны и доживают до пятидесяти лет. «Мне как-то неудобно есть что-то старше себя, - говорит она, - и я сегодня не в настроении для лобстеров».
В моей жалости к ним есть некоторое лицемерие. Я изрубил тысячи ракообразных на разных кухнях. Жесточайшим образом. Крабы чувствуют смерть. Пятеро из них лежат на спинах, всё ещё не пришедшие в себя после извлечения их из холодильника. Между их ножками - ребристый клапан, защищающий их гениталии. Маленький у мальчиков, большой у девочек. Его отдирают. И тогда они понимают. Начинают биться в страхе и страданиях. Тесак рубит. Прицельно. Раскалывает панцирь. Отрубает ноги. Соскабливает полипы и наросты. Кусочки подлетают в воздух в процессе разделки. Сострадание? Что это? Заказ на десятом столике?
Я продолжаю плотоядно лицемерить и нарезаю бараньи рёбрышки на своей тарелке, мясо сочное. Поистине царственное проявление безрассудства в бархатном полумраке старомодного и элегантного убранства.