Сердце Иуды. В процессе работы.
За прожитые годы мне приходилось чувствовать себя чужаком множество раз и это чувство в сочетании с опасностью, таящейся в каждом взгляде, было мне не внове.
Когда я, сын богатого иудея из Александрии, ушел из дома в семнадцать лет для того, чтобы присоединиться к сикариям и их борьбе, это едва не стоило мне жизни. До сих пор не пойму, почему меня не зарезали тогда! Кто мог поверить, что холеный мальчишка никогда не знавший лишений, может бросить все ради борьбы с римлянами? Да я и сам бы никогда в это не поверил! Хотя идеи зелотов были популярны не только в бедных кварталах. Люди, отягощенные богатым имуществом, многочисленными семьями и планами на будущее, редко находили в себе мужество отказаться от благополучия ради призрачной идеи освободить землю сынов Израиля от чужеземного ига. И их дети, выросшие в богатстве, получившие образование, наследовали от отцов радикальные речи, но не жажду борьбы, и не готовы были променять сытое, спокойное существование на опасности жизни преследуемого всеми бунтовщика и убийцы.
Зелоты, выступавшие против римского господства, считались врагами Империи и Израиля, но ненависть, которую к ним питали римляне и умеренные иудеи, не шла ни в какое сравнение с тем, как ненавидели и преследовали сикариев.
Стать сикарием, означало навсегда стать изгоем, потому, что зелоты лишь призывали к борьбе с Римом, а сикарии убивали римлян и иудеев, запятнавших себя сотрудничеством с захватчиками. И их кинжалы разили без жалости и сомнений. Это теперь я знаю разницу между призывом и действием, и понял, что те, кто призывает к кровавой битве, ждут жертвы от других. А в семнадцать лет мальчишку так легко заразить революционными идеями! Тот, кто еще не научился ценить собственную жизнь, очень редко может понять настоящую цену жизни другого человека.
Отец, я полагаю, был бы сильно удивлен, узнав, где именно его любимый старший сын Иегуда подхватил болезнь, в считанные месяцы превратившую благовоспитанного, в меру набожного юношу в убийцу.
Руководителя группы ревнителей, к которой я примкнул, звали Шимон. Он был старше меня на шесть лет, жесток, фанатичен и не доверял никому. Он умел говорить пламенно, умел убеждать! Его черные, чуть навыкате, глаза наливались мрачным огнем, грудь вздымалась, когда он произносил речи! Лицо его было ассиметрично из-за тяжелых родов, но в те момент, когда на него нисходил божественный дар убеждения, Шимон становился по-настоящему красив, но не утонченной красотой истинно верующего, а грубой, пугающей, и одновременно притягательной красотой фанатика. Мой учитель рассказывал мне, что у эллинов был двуликий бог Янус. Эллины не знают запрета на изображение кумиров, и ваяли его с двумя лицами, обращенными в разные стороны. Шимон казался окружающим таким же двуликим, так одновременно пугала и притягивала к себе его одержимость.
Он не только говорил о ненависти к врагам - он убивал. Говорят, что к тому моменту, как он появился в Александрии, на его руках была кровь не одного десятка жертв. И когда за его голову римский префект Иудеи назначил большую цену, Шимон вместе с соратниками бежал из Ершалаима, чтобы укрыться от преследования в Александрии Египетской: огромном городе, где к тому времени проживало более миллиона человек, третью часть которых составляли иудеи.
Убежище беглецу предоставил его двоюродный дядя по матери, богатый приказчик Моше бен Акива, имевший небольшой процент в деле моего родителя, сыновья которого обучались наукам вместе со мной. Для меня до сих пор загадка, как такой осторожный, чтобы не сказать трусливый человек, как бен Акива, дал приют беглому преступнику из Иудеи, хоть и своему дальнему родичу, но факт остается фактом. Он был набожным евреем, аккуратным в соблюдении Традиции, но именно его сыновья Амос и Амрам, заразившись от своего кузена идеями сикариев, склонили к этому образу мысли и меня.
Братьев бен Моше давно нет на свете: Амос убит стражей в Кейсарии Стратоновой, во время неудачного покушения на римского чиновника; Амрам вонзил сику себе под нижнюю челюсть, чтобы не попасть в плен и не умереть на кресте. Думаю, что их отец и мать были бы безутешны, узнав о кончине сыновей и сделали бы вывод, что благие деяния приводят к печальным результатам не менее часто, чем дурные. Но братья умерли безвестными и были похоронены безымянными, как преступники и воры и старый Моше до самой смерти не узнал о их судьбе.
А их родственник и предводитель Шимон по прозвищу Зелот, едва не перерезавший мне горло в ту ночь, когда я нашел их троих в Ершалаиме, жив и по сей день. Именно его тяжелый, как балластный камень, взгляд, я ощутил на себе, когда впервые вошел вслед за Иешуа в дом, давший пристанище Равви и его ученикам.