Из нового романа и о новом романе.
- Если хочешь слушать - слушай, - произнес он. - Меня зовут Иешуа, и я рад всем, кто приходит к нам. Как твое имя?
- Иегуда.
- Кто твой отец?
Я пожал плечами.
- А твой?
Он снова улыбнулся.
- Моего отца звали Иосиф и это не секрет. Он умер, но я любил его и помню о нем.
- Я ушел из дома своего отца, и он сказал, что не хочет знать меня…
- Но остался твоим отцом, - возразил Иешуа мягко, и сделал шаг в моем направлении. - Это не я говорю, это кровь твоя говорит… Разве не так? Так почему ты стесняешься назвать его имя?
Люди, стоявшие за его спиной, качнулись вслед, а здоровяк в пропотевшем хитоне и вовсе оказался в одном шаге от нас. Рука его скользнула по выгоревшей ткани жестом, который я не мог спутать ни с чем - так опытный в обращении с оружием человек нащупывает рукоять спрятанного ножа.
- Мне нечего стесняться! - Я пожал плечами, и, только начав говорить, понял, что впервые за очень долгое время (за очень долгое время, прости меня, мама!) называю родительское имя. - Моего отца звали Шимон. Я не видел его тринадцать лет…. Он был богатый человек и владел частью торгового предприятия в Александрии. С тех пор, как я ушел, мне ничего неизвестно о родителях…
Я вспомнил крупные, как бобы, слезы, катившиеся по щекам моей матери, вспомнил, какой сухой и горячей была ее ладонь, когда она в последний раз погладила меня по щеке…
И как я, пылающий праведным гневом, не замечая материнского горя, смотрел через ее плечо на ссутулившуюся спину отца, уходившего прочь с внутреннего двора, в полумрак, в прохладу нашего дома, где я родился и вырос…
А потом я, стряхнув руку мамы, шагнул прочь, на разогретую солнцем улицу самого большого города мира, и двери навсегда закрылись за моей спиной.
- Значит, ты жил в Александрии Египетской? - он задал вопрос на языке эллинов, и речь его звучала так же ладно, как у моего александрийского наставника Филиппа. Было видно, что он удивлен мною сказанным, и выражение глаз его сменилось. Если несколько мгновений назад Иешуа смотрел на меня с сочувствием, но сейчас в его взгляде появился неподдельный интерес. - Знаешь греческий?
- Да.
- Латынь?
Я кивнул.
- Лучше, чем греческий.
- А я - наоборот, - сказал он, почему-то, виновато. - Так нам называть тебя просто Иегуда?
- Равви, - прогудел здоровяк за его спиной. - Не подходи к этому человеку так близко. Я вижу - у него за поясом нож!
- У тебя тоже, - мой ответ прозвучал так же резко, как его слова. Мы столкнулись взглядами, и здоровяк засопел, весь подобравшись, как перед прыжком. Судя по всему, этот человек был силен и привычен к схваткам. И готов был растерзать меня при малейшей опасности тому, кого он назвал учителем. Его воинственность была настолько очевидна, что я сам нехотя напрягся. Когда двое людей, привыкших решать споры силой или железом, видят друг друга, разум уступает место чутью…
- Его зовут Шимон, как твоего отца, - пояснил Иешуа, ловко шагнув между нами, и тут же повернулся так, чтобы видеть обоих. Теперь ни один из нас не мог броситься на другого не задев его. - Но мы называем его Кифа. По-гречески - это Петр. Он пришел ко мне одним из первых и очень тверд в вере своей. Как камень…
Я с удивлением поймал себя на том, что жду его следующей улыбки с надеждой, и как ребенок радуюсь, когда вижу ее.
- Он хороший человек, добрый… Я думаю, что вы поймете друг друга. А это - его брат, Андрей…
Он указал своей изящной, как у женщины, рукой на высокого мужчину, с глубоко посаженными, прикрытыми мохнатыми бровями глазами, стоящего чуть сзади и правее Шимона-Петра.
Андрей казался вовсе непохожим на своего брата. Он был чуть моложе Кифы, и рядом с могучим Петром выглядел худым и тонкокостным, но только на первый взгляд. Руки его, с широкими натруженными ладонями, да жилистые, опутанные взбухшими венами предплечья, указывали на то, что Андрей так же привычен к тяжелому труду и силен. Голову он держал чуть наклоненной вперед, как кулачный боец перед схваткой, а брови, сросшиеся на переносице, придавали ему насупленный вид.
Нигде в первоисточниках нет описания первой встречи Иешуа и Иуды (Иегуды, вернее, в правильной транскрипции Иеhуды). Нигде в первоисточниках я не нашел родословной Иегуды, описания его происхождения. Но... Именно Иегуде Иешуа поручил кассу общины, денежный ящик, чем вызвал недовольство остальных учеников. А ведь несомненно то, что он появился одним из последних и, почему-то, вызвал доверие у Га-Ноцри. Его умение обращаться с казной, свидетельствует, что Иегуда был умел в обращении с деньгами, а, значит, образован, в отличии от абсолютного большинства последователей Иешуа. В грамотности и умении считать, можно заподозрить разве что мытаря Левия Маттиаху (Матфея). Ни в одном из Евангелий, кроме как у Иоанна, нет обвинений Иегуды в манипуляциях с казной. Это обвинение появляется только в самом позднем и самом антиеврейском из всех Писаний.
Иуда, сын банкира (а были ли тогда банки и банкиры? По-моему - нет!) впервые появился в романе поляка Генриха Панаса "Евангелие от Иуды". Мне книга откровенно не понравилась, но вот александрийское происхождение Иегуды показалось правдоподобным. В Александрии Египетской на тот момент, если верить источникам, проживало более 1 200 000 человек более трети из которых составляли евреи. Там иудаизм был куда более мягким, количество ортодоксальных фарисеев незначительно, уровень образованности значительно выше, чем в провинциях в самой Иудее, а вот идеи сикариев и зелотов достаточно популярны. (Кстати, популярны они были и в Риме.) Мы ничего не знаем об Иегуде, так почему же он не мог родиться и вырасти в одном из богатых домов еврейской части Александрии? Получить образование, заразиться идеями сикариев (а кто из нас не был революционером в 18 лет) и уйти из дома, хлопнув дверью? Наверное, мог.
Я отдаю себе отчет, что любое вторжение на территорию Писаний, может вызвать массу недовольства, но...
Когда я впервые увидел сколько романов, повестей, пьес, эссе написано о героях Писаний, по мотивам Евангелий, у скольких людей этот нравственный перелом в истории человечества вызывал интерес и творческую горячку - я успокоился. Это вечная тема.