Кролики и Удавы
Гениальный Фазиль Искандер.
Итак, в этот день, который уже клонился к закату, на Королевской
Лужайке Король и Королева сидели на возвышенном месте, а над ними слегка
колыхалось знамя с изображением Цветной Капусты.
Чуть пониже располагались придворные кролики, или, как их называли в
кроличьем простонародье, Допущенные к Столу. А еще ниже те, которые
стремились быть Допущенными к Столу, а дальше уже стояли или сидели на
лужайке рядовые кролики.
Легко догадаться, что чрезвычайное собрание кроликов было вызвано
чрезвычайным сообщением Задумавшегося.
-- Наш страх -- их гипноз! Их гипноз -- наш страх! -- повторяли рядовые
кролики, смакуя эту соблазнительную мысль.
-- Какая смелая постановка вопроса! -- восклицали одни.
-- И мысли следуют одна за другой, -- восторгались другие, -- ну,
прямо, как фасолины в стручке.
-- Ой, кролики, что буде-ет! -- говорили третьи, которым от великого
открытия Задумавшегося делалось до того весело, что становилось страшно.
И только жена Задумавшегося, стоя в толпе ликующих кроликов, то и дело
повторяла:
-- А почему мой должен был разоблачать удавов? А где Допущенные к Столу
мудрецы и ученые? А что мы за это имеем? Ведь удавы будут мстить мне и моим
детям за то, что он здесь наболтал!
-- Ты должна им гордиться, дура, -- говорили ей окружающие кролики,--
он великий кролик!
-- Оставьте, пожалуйста! -- отвечала им крольчиха. -- Уж я-то знаю,
какой он великий! Дожил до седин, а до сих пор не может листик гороха
отличить от листика фасоли!
А между тем Королю кроликов сообщение Задумавшегося не понравилось. Он
почувствовал, что эта новость ничего хорошего ему не сулит. Но, будучи
опытным знатоком настроения толпы, он, видя всеобщее ликование, не мешал ему
проявляться со всей полнотой. Он понимал, что всякое ликование толпы имеет
свою высшую точку, после которой оно обязательно должно пойти на убыль, и
тогда уже можно будет высказывать свои сомнения.
Дело в том, что когда кто-нибудь, а в особенности толпа, начинает
ликовать, он еще не знает, что всякое ликование рано или поздно должно пойти
на убыль. И вот, когда ликование начинает идти на убыль, ликующий, чувствуя,
что его ликование иссякает, склонен обвинить в этом того, кто, вызвав
ликование, оказывается, не придал ему неиссякаемого характера.
Итак, в этот день, который уже клонился к закату, на Королевской
Лужайке Король и Королева сидели на возвышенном месте, а над ними слегка
колыхалось знамя с изображением Цветной Капусты.
Чуть пониже располагались придворные кролики, или, как их называли в
кроличьем простонародье, Допущенные к Столу. А еще ниже те, которые
стремились быть Допущенными к Столу, а дальше уже стояли или сидели на
лужайке рядовые кролики.
Легко догадаться, что чрезвычайное собрание кроликов было вызвано
чрезвычайным сообщением Задумавшегося.
-- Наш страх -- их гипноз! Их гипноз -- наш страх! -- повторяли рядовые
кролики, смакуя эту соблазнительную мысль.
-- Какая смелая постановка вопроса! -- восклицали одни.
-- И мысли следуют одна за другой, -- восторгались другие, -- ну,
прямо, как фасолины в стручке.
-- Ой, кролики, что буде-ет! -- говорили третьи, которым от великого
открытия Задумавшегося делалось до того весело, что становилось страшно.
И только жена Задумавшегося, стоя в толпе ликующих кроликов, то и дело
повторяла:
-- А почему мой должен был разоблачать удавов? А где Допущенные к Столу
мудрецы и ученые? А что мы за это имеем? Ведь удавы будут мстить мне и моим
детям за то, что он здесь наболтал!
-- Ты должна им гордиться, дура, -- говорили ей окружающие кролики,--
он великий кролик!
-- Оставьте, пожалуйста! -- отвечала им крольчиха. -- Уж я-то знаю,
какой он великий! Дожил до седин, а до сих пор не может листик гороха
отличить от листика фасоли!
А между тем Королю кроликов сообщение Задумавшегося не понравилось. Он
почувствовал, что эта новость ничего хорошего ему не сулит. Но, будучи
опытным знатоком настроения толпы, он, видя всеобщее ликование, не мешал ему
проявляться со всей полнотой. Он понимал, что всякое ликование толпы имеет
свою высшую точку, после которой оно обязательно должно пойти на убыль, и
тогда уже можно будет высказывать свои сомнения.
Дело в том, что когда кто-нибудь, а в особенности толпа, начинает
ликовать, он еще не знает, что всякое ликование рано или поздно должно пойти
на убыль. И вот, когда ликование начинает идти на убыль, ликующий, чувствуя,
что его ликование иссякает, склонен обвинить в этом того, кто, вызвав
ликование, оказывается, не придал ему неиссякаемого характера.