Мириам и Иегуда
- Прости, Иегуда, я плохая хозяйка, не покормила гостя. Что тебе хлеб и вино, после целого дня на ногах? Ничего свежего нет, но утром я варила похлебку из рыбы, есть немного сыра, оливковое масло с чесноком…
- Мне достаточно того, что я сижу за твоим столом, могу говорить с тобой. Что мы преломили хлеб и выпили вина. Как во время последнего седера . Перед тем как… - голос Иегуды прервался, будто ему не хватило дыхания, он странно закашлялся, отворачивая взгляд, и Мириам не стала всматриваться, давая ему возможность укротить чувства.
- Знаешь, быть мертвым для всех, кто тебя знал - это неплохо. - продолжил он. - Это шанс начать все заново. Смыть все записи со своего листа в Книге Судеб и написать все набело. Вот только набело никогда не получается. И оставить все позади невозможно. Есть вещи, которые нельзя стереть, нельзя забыть. И из-за них, будь они прокляты, нельзя начать с чистого листа. Ты понимаешь, о чем я? Я все забыл. Все стер. Все потерял, кроме одного. Говорят, что когда человек теряет руку или ногу, то они продолжают приносить ему боль еще много-много лет. Плоти нет, а боль остается. Когда что-то вырываешь из памяти, сердце продолжает тосковать. Все эти годы, каждый день из этих проклятых лет мне не хватало его. И тебя.
Он замолчал.
Мириам повернулась к очагу и принялась стучать посудой. Над потемневшим камнем вспыхнул огонь, в комнате стало еще светлее. С море задул ночной бриз, покружил над скалами и ворвался в окна через распахнутые ставни. Запах моря примешался к запаху рыбной похлебки и горящих в очаге можжевеловых веток. Цикады разом сделали паузу, перевели дух и снова рассыпали в южную ночь свои бесконечные трели.
- Кифа был здесь по дороге в Антиохию, - произнесла Мириам в тот момент, когда молчать дальше стало физически невозможно. - Сидел там, где сидишь ты, я кормила его обедом. Кифа теперь и не Кифа вовсе и даже не Шимон. Он теперь зовется Петром. Он пришел ко мне тайно, по старой дружбе, но так, чтобы об этом не прознали другие.
- Он спрашивал обо мне?
Она оглянулась на Иегуду через плечо, покачала головой и ему показалось, что в глазах ее мелькнула жалость.
- Никто не спрашивает о тебе. Даже те, кто знает, что ты жив, предпочитают думать, что ты мертв. Так удобнее. Ты думаешь, Кифа забыл свой страх? Забыл, что не он, а ты сделал для Иешуа то, о чем просил га-Ноцри? Нет, Иегуда. Никто и ничего не забыл. Можно забыть о своей трусости, но не о чужом благородстве. Иаков уже не помнит о том, что не хотел иметь ничего общего с Иешуа. Кифа забыл, как спрятался за твою спину и трижды отрекся от него. Иоханнан старается ни во что не вмешиваться, никого не раздражать, Левий ушел в Аксум и проповедует там, Андрей нынче в Боспорском царстве , Фома - так далеко на востоке, что никто точно не знает где…
- Но все они рассказывают людям о Иешуа, и это именно то, чего ты хотела.
- Они давно рассказывают людям совсем не то, что я хотела и совсем не то, что он говорил, Иегуда. Но какое это имеет значение? Мне было важно, чтобы люди его помнили - и они его помнят. Могу ли я хотеть большего? Однажды произнесенное уже не принадлежит тебе, оно принадлежит всем. С каждым днем Иешуа, о котором рассказывают, все более могущественен: он защитник бедных, исцелитель больных, он милосерден, но и беспощаден, когда требуется. Одно плохо - он давно уже не похож на Иешуа, которого мы все знали.
- Мне достаточно того, что я сижу за твоим столом, могу говорить с тобой. Что мы преломили хлеб и выпили вина. Как во время последнего седера . Перед тем как… - голос Иегуды прервался, будто ему не хватило дыхания, он странно закашлялся, отворачивая взгляд, и Мириам не стала всматриваться, давая ему возможность укротить чувства.
- Знаешь, быть мертвым для всех, кто тебя знал - это неплохо. - продолжил он. - Это шанс начать все заново. Смыть все записи со своего листа в Книге Судеб и написать все набело. Вот только набело никогда не получается. И оставить все позади невозможно. Есть вещи, которые нельзя стереть, нельзя забыть. И из-за них, будь они прокляты, нельзя начать с чистого листа. Ты понимаешь, о чем я? Я все забыл. Все стер. Все потерял, кроме одного. Говорят, что когда человек теряет руку или ногу, то они продолжают приносить ему боль еще много-много лет. Плоти нет, а боль остается. Когда что-то вырываешь из памяти, сердце продолжает тосковать. Все эти годы, каждый день из этих проклятых лет мне не хватало его. И тебя.
Он замолчал.
Мириам повернулась к очагу и принялась стучать посудой. Над потемневшим камнем вспыхнул огонь, в комнате стало еще светлее. С море задул ночной бриз, покружил над скалами и ворвался в окна через распахнутые ставни. Запах моря примешался к запаху рыбной похлебки и горящих в очаге можжевеловых веток. Цикады разом сделали паузу, перевели дух и снова рассыпали в южную ночь свои бесконечные трели.
- Кифа был здесь по дороге в Антиохию, - произнесла Мириам в тот момент, когда молчать дальше стало физически невозможно. - Сидел там, где сидишь ты, я кормила его обедом. Кифа теперь и не Кифа вовсе и даже не Шимон. Он теперь зовется Петром. Он пришел ко мне тайно, по старой дружбе, но так, чтобы об этом не прознали другие.
- Он спрашивал обо мне?
Она оглянулась на Иегуду через плечо, покачала головой и ему показалось, что в глазах ее мелькнула жалость.
- Никто не спрашивает о тебе. Даже те, кто знает, что ты жив, предпочитают думать, что ты мертв. Так удобнее. Ты думаешь, Кифа забыл свой страх? Забыл, что не он, а ты сделал для Иешуа то, о чем просил га-Ноцри? Нет, Иегуда. Никто и ничего не забыл. Можно забыть о своей трусости, но не о чужом благородстве. Иаков уже не помнит о том, что не хотел иметь ничего общего с Иешуа. Кифа забыл, как спрятался за твою спину и трижды отрекся от него. Иоханнан старается ни во что не вмешиваться, никого не раздражать, Левий ушел в Аксум и проповедует там, Андрей нынче в Боспорском царстве , Фома - так далеко на востоке, что никто точно не знает где…
- Но все они рассказывают людям о Иешуа, и это именно то, чего ты хотела.
- Они давно рассказывают людям совсем не то, что я хотела и совсем не то, что он говорил, Иегуда. Но какое это имеет значение? Мне было важно, чтобы люди его помнили - и они его помнят. Могу ли я хотеть большего? Однажды произнесенное уже не принадлежит тебе, оно принадлежит всем. С каждым днем Иешуа, о котором рассказывают, все более могущественен: он защитник бедных, исцелитель больных, он милосерден, но и беспощаден, когда требуется. Одно плохо - он давно уже не похож на Иешуа, которого мы все знали.