трифонов
читаю тут трифонова. по случаю своего девяностолетия он вдруг актуализировался. грандиозный писатель. крупнейший. я, конечно, когда-то читала "дом на набережной", я люблю знаете ли читать эпохальные вещи, узловые, а "дом на набережной" именно такая вещь, жаждала потрясений - и не впечатлилась ни разу, бестолочь была, малолетняя, ничего не поняла. (и даже вот это предложение написано под влиянием того, как он строит свои барочные фразы, пишу, как будто под диктовку).
так вот. читаю его московские повести. каждый запойный присест с книжкой - как отдельное событие. потом вспоминаю по нескольку дней. у него такое удивительное время в повестях, такой презент пефект континиус, что-то происходило раньше, потом продолжило происходить и, видимо, будет происходить всегда. немного былинное время.
никаких, знаете, привычных схем, вот этих вот драматургических выделений ключевых событий жизни, условностей, сквозь которые мы привыкли воспринимать художественное произведение, типа того, что за плохим поступком следует раскаяние, за ошибки приходит расплата и всякое такое. нет, просто жизнь, она идет, в ней случаются события, хорошие и грустные, тяжелые, неприятные, веселые, нудные, странные, никакие. и жизнь тянется такой непрерывной толщей, без единого зазора, она вся - полна, она абсолютно полноценна. это производит странный рекреационный эффект. ты втягиваешься в эту толщу, и она расправляет тебя, как скомканную бумажку, гладит, обволакивает, наполняет объемом, уподобляет себе.
концов нет никаких. просто еще один день. что-то умирает, что-то рождается. на смену одной истории приходит другая. вчера кто-то был на коне, сегодня под забором. но почему-то это оптимистично. грустно, но не безнадежно. вот вам кусочек:
"В те времена, лет восемнадцать назад, на этом месте было очень много сирени. Там, где сейчас магазин "Мясо", желтел деревянный дачный заборчик - все было тут дачное, и люди, жившие здесь, считали, что живут на даче, и над заборчиком громоздилась сирень. Ее пышные формы, не в силах удержаться в рамках заборчика, переливались на улицу. Тут было неистовство сиреневой плоти. Как ее ни хапали проходившие мимо, как ни щипали, ни ломали, ни дергали, она продолжала сохранять свою женственную округлость и каждую весну ошеломляла эту ничтожную, пыльную улицу цветами и запахом. Когда она цвела и стояла вся в пене, она была похожа на город. На старый город у моря, на юге, где улицы врезаны в скалы, где дома лепятся друг над другом, на город с монастырями, с извилистыми каменными лестницами, где в тени на камнях сидят старухи, продающие шкатулки из раковин. Она напоминала старый город в час сумерек.
Но, впрочем, все это было давно. Сейчас на месте сирени стоит восьмиэтажный дом, в первом этаже которого помещается магазин "Мясо". Тогда, во времена сирени, жители домика за желтым дачным заборчиком ездили за мясом далеко - трамваем до Ваганьковского рынка. А сейчас им было бы очень удобно покупать мясо. Но сейчас, к сожалению, они там не живут".
так вот. читаю его московские повести. каждый запойный присест с книжкой - как отдельное событие. потом вспоминаю по нескольку дней. у него такое удивительное время в повестях, такой презент пефект континиус, что-то происходило раньше, потом продолжило происходить и, видимо, будет происходить всегда. немного былинное время.
никаких, знаете, привычных схем, вот этих вот драматургических выделений ключевых событий жизни, условностей, сквозь которые мы привыкли воспринимать художественное произведение, типа того, что за плохим поступком следует раскаяние, за ошибки приходит расплата и всякое такое. нет, просто жизнь, она идет, в ней случаются события, хорошие и грустные, тяжелые, неприятные, веселые, нудные, странные, никакие. и жизнь тянется такой непрерывной толщей, без единого зазора, она вся - полна, она абсолютно полноценна. это производит странный рекреационный эффект. ты втягиваешься в эту толщу, и она расправляет тебя, как скомканную бумажку, гладит, обволакивает, наполняет объемом, уподобляет себе.
концов нет никаких. просто еще один день. что-то умирает, что-то рождается. на смену одной истории приходит другая. вчера кто-то был на коне, сегодня под забором. но почему-то это оптимистично. грустно, но не безнадежно. вот вам кусочек:
"В те времена, лет восемнадцать назад, на этом месте было очень много сирени. Там, где сейчас магазин "Мясо", желтел деревянный дачный заборчик - все было тут дачное, и люди, жившие здесь, считали, что живут на даче, и над заборчиком громоздилась сирень. Ее пышные формы, не в силах удержаться в рамках заборчика, переливались на улицу. Тут было неистовство сиреневой плоти. Как ее ни хапали проходившие мимо, как ни щипали, ни ломали, ни дергали, она продолжала сохранять свою женственную округлость и каждую весну ошеломляла эту ничтожную, пыльную улицу цветами и запахом. Когда она цвела и стояла вся в пене, она была похожа на город. На старый город у моря, на юге, где улицы врезаны в скалы, где дома лепятся друг над другом, на город с монастырями, с извилистыми каменными лестницами, где в тени на камнях сидят старухи, продающие шкатулки из раковин. Она напоминала старый город в час сумерек.
Но, впрочем, все это было давно. Сейчас на месте сирени стоит восьмиэтажный дом, в первом этаже которого помещается магазин "Мясо". Тогда, во времена сирени, жители домика за желтым дачным заборчиком ездили за мясом далеко - трамваем до Ваганьковского рынка. А сейчас им было бы очень удобно покупать мясо. Но сейчас, к сожалению, они там не живут".