ЧСД
Так по жизни случилось, что многие из моих друзей и знакомых связаны с пиаром. И уже не первый раз происходит у меня с этими людьми практически один и тот же разговор.
Они узнают, что я пишу книги, и что книги издаются, но маленькими пока тиражами, и тут же спрашивают:
-- А почему ты не пиаришься?
-- Я стараюсь, -- отвечаю я. -- Но во-первых, я не очень хорошо понимаю, как это делается, во-вторых, мне не хватает наглости всюду тыкать своими книгами.
-- А и не надо этого делать. Добейся, чтобы люди тебя перепощивали. Ну, сочини про себя какую-нибудь историю: как будто тебя бил муж и ты из-за этого ушла в лесбиянки. Главное, больше подробностей. Еще желательно выглядеть как-нибудь менее нормально, а то кто же тебя запомнит? Шляпку фриковую, там, гольфы чтобы были к воротнику пришиты. Еще что-нибудь...
-- А как же чувство собственного достоинства? -- спрашиваю я.-- А потом, хотелось бы, чтобы люди интересовались книгами, а не лично мною.
-- Это идеализм. Так уже давно никто не думает. А те, кто думает, умирают в неизвестности...
***
Но мне не хочется. Хочется умереть идеалисткой. А уж куда я там ей умру -- в неизвестность или еще куда -- да и бог с ним.
Не буду рядится в шляпки и семью свою осмеивать и опошливать не буду и никому не дам.
Актеры, писатели, музыканты, которые трясут исподним и скандалят не вызывают у меня ничего, кроме гадливой жалости, даже если они профессиональные люди. (Хотя запоминаются они отменно, даже при том, что я не читаю желтой прессы и не смотрю Малахова и иже с ними.) От мысли, что я у кого-то буду когда-нибудь вызывать такую вот жалость мне становится плохо.
Зато как же я люблю тех, кто сумел остаться профессиональным, популярным и сохранить чувство собственного достоинства! Это такой высший пилотаж, что с удвоенной силой хочется читать, слушать и смотреть.
Запачкаться-то всегда успеем.
Они узнают, что я пишу книги, и что книги издаются, но маленькими пока тиражами, и тут же спрашивают:
-- А почему ты не пиаришься?
-- Я стараюсь, -- отвечаю я. -- Но во-первых, я не очень хорошо понимаю, как это делается, во-вторых, мне не хватает наглости всюду тыкать своими книгами.
-- А и не надо этого делать. Добейся, чтобы люди тебя перепощивали. Ну, сочини про себя какую-нибудь историю: как будто тебя бил муж и ты из-за этого ушла в лесбиянки. Главное, больше подробностей. Еще желательно выглядеть как-нибудь менее нормально, а то кто же тебя запомнит? Шляпку фриковую, там, гольфы чтобы были к воротнику пришиты. Еще что-нибудь...
-- А как же чувство собственного достоинства? -- спрашиваю я.-- А потом, хотелось бы, чтобы люди интересовались книгами, а не лично мною.
-- Это идеализм. Так уже давно никто не думает. А те, кто думает, умирают в неизвестности...
***
Но мне не хочется. Хочется умереть идеалисткой. А уж куда я там ей умру -- в неизвестность или еще куда -- да и бог с ним.
Не буду рядится в шляпки и семью свою осмеивать и опошливать не буду и никому не дам.
Актеры, писатели, музыканты, которые трясут исподним и скандалят не вызывают у меня ничего, кроме гадливой жалости, даже если они профессиональные люди. (Хотя запоминаются они отменно, даже при том, что я не читаю желтой прессы и не смотрю Малахова и иже с ними.) От мысли, что я у кого-то буду когда-нибудь вызывать такую вот жалость мне становится плохо.
Зато как же я люблю тех, кто сумел остаться профессиональным, популярным и сохранить чувство собственного достоинства! Это такой высший пилотаж, что с удвоенной силой хочется читать, слушать и смотреть.
Запачкаться-то всегда успеем.