always
Снейп получил все свое обаяние от автора в самом конце истории. Такой себе доктор Шеппард, только на этот раз превращение обратное. Недобрый и неумный человек с вечно немытой, сальной головой, не вылезавший из нелепых положений, - и вдруг. Герой и кумир. Фанфики берут
уже готовый результат и делают перловую кашу из стремительной походки, сарказма, тихого зловещего голоса, безжалостности, одиночества, трагичности, талантов - и всё пропадает. Как говорится, беленькими нас всяк полюбит. А вот так, чтоб шипел от злобы, не по-детски оскорблял и тиранил детей, некрасиво выходил из себя, попадал в унизительные положения, устраивал низкие интриги, орал, брызгая слюной, очередную чушь, то и дело напоминал всем унылую летучую мышь, подвергался очередному неминуемому возмездию от сил добра - а потом, оставив все как есть, ни от чего не отказавшись - в трагические герои... - вот для этого нужен настоящий писательский талант. И тема.
Она его вела через все семь томов к этому триумфу. Были, были предвестия. Когда он, незамеченный, слушает разговор Гарри и Рона и потом вкрадчиво-ехидно отвечает, великолепно, умно, и это впервые как-то неожиданно, сверх лимита для такого несимпатичного. Впервые в полупародийном поначалу образе наблюдаемого глазами подростка злодея и недалекого фрика, скрежещущего зубами и метающего взглядом злобные молнии, проявляются и иные стороны его личности. Ну и книга всё же третья, сами-то дети по условиям этого замысла поумнее стали, они тоже теперь видят несколько иное и иначе, образ врага тоже становится сложным. Далее, упоминание про дисциплину в классе - что умел это наравне с Макгонагалл, а это очень веская "рекомендация". (Вот интересно, а кто фордик "Англия" подогнал на ту поляну, вряд ли же сам директор).
Во взрослых томах звоночек звенит чаще и настойчивее. Когда вопрос про бульдога и когда совсем другая разновидность ругани и издёвок на этих злосчастных уроках. Когда Малфою раны заговаривает. Когда кричит мальчишке, который его бесит своей простотой, такие советы, которые врагам не кричат - одновременно отбивая его боевые выпады и с большим искусством отправляя этого самого противника, главгероя и весьма достойного молодого человека, в нокаут, чтобы не мешал сбежать к Волдеморту.
В чужих историях Снейп совсем не получается: из усилений и концентраций самодостаточных, ничем не отграниченных снейповских качеств выходит совсем другой персонаж. У Роулинг он такой благодаря авторскому отношению - основанному на эстетическом принципе сохранения сложности, когда ею дорожат и её держат против многих привлекательных вещей: против требования неустанного самосовершенствования по правилам социума (мог бы уж вымыть голову, как ему высокомерно один из мародеров посоветовал, нетрудно же, а вот никто так и не убедил), против требования учёбы на ошибках (тогда как автор ему невозмутимо и спокойно "позволяет" совершать все то же, что в юности привело к последней ссоре с Лили: презирать "слабаков" и тупиц, вместе с их ранеными чувствами, давать полную волю своей неприязни и желчности), против возмущения последовательной стратегией ненависти (он же так и не раскается никогда в своей ненависти к Сириусу и сильной неприязни к Люпину, до желания смерти и лютых бед обоим, с всегдашней готовностью лично этому поспособствовать).
По воле автора возмущаются этим, когда сюжет себе спокойно движется от одной выходки Снейпа до следующей, только дети. Негодуют, требуют справедливости, увольнения, наказания, мечтают о сварении в котле. Взрослые коллеги морщатся, иногда язвят, однако с суждением и осуждением не торопятся, так как видят именно сложность - и отсутствие для себя достойных и правильных рычагов влияния. Даже Дамблдор только раз, не поднимая глаз от страницы "Вопросов трансфигурации", указал на чрезмерность и частоту Снейпова правосудия в отношении подростка, и так много чего натерпевшегося. Но на прямую отмену наказания он не пошёл, предоставив коллеге самому рассудить, как и что. Коллега рассудил как всегда, но тут уж так, личность сложная.
Эта история сделана на основе спокойного признания того факта, что человек не только несовершенен, но и свободен в своём несовершенстве, и никому из его окружения, кроме его самого, с этим несовершенством ничего не сделать. Если он принимает в себе как должное месть и ненависть - убить его можно, переубедить нет. Заставить - ну это если сил хватит, противник-то не из последних, просто так не справиться. Дамблдор и Фадж могут, и то не всегда, а больше никто. История с категорическим отказом продолжать уроки оклуменции показывает, что по-всякому может случиться даже с абсолютной лояльностью к Дамблдору. Автор отнюдь не намекает, что так и следует, это скорее вопрос о человеческих силах и об искушениях, которые лучше принимать такими, как они есть - то есть серьёзно, а не шапкозакидательски. Ни разу в поле действия этой истории не попала сцена устыжения несознательных и призывов к исполнению долга. Толку-то. И некрасиво, и оскорбительно для взрослого человека. Только раз Дамблдор срывается и кричит, после пережитого ужаса и тревоги, на Данга Флетчера, феерического раздолбая, но из Ордена Феникса все же не выгоняет его даже тогда.
Нет ничего на свете, для этого автора, что оправдало бы лишение Снейпа этой свободы. Если и угодит в тюрьму, то не она его изменит. Сириус угодил, но тоже выводов не сделал, и Дамблдор так сухо, так жёстко и несправедливо напоминает об этом Гарри в самый, казалось бы, неподходящий для этого момент после гибели Сириуса. А Дамблдор, по авторскому распоряжению - это в максимальной степени осуществившая себя умная воля, идеальное самопреодоление, неоспоримая вескость, он пустого не говорит, давно прошли его времена для пустого и ошибочного. Он не потому непогрешим и непобедим, что неуязвим, а потому, что вечно чувствует себя в смертельной опасности падения и знает, как с этим быть, уж ему 116 лет точно даром не прошли.
История Снейпа - это вариация на тему любви к ближнему, что она есть такое. Волдеморт, окружённый поклонением и почестями, из "лорда" скатился в отвратительное ничтожество, а Снейп из бесславного ублюдка вышел в Принцы. Дело не только в нем самом. Если бы автор не вёл его именно так, содержание было бы другое, и "намёк" тоже. Ну и был бы идеальный Штирлиц, а остальное недоразумение для прикрытия главной миссии. А тут другое. Когда сквозь всё то неотменимое, что в герое вызывает отвращение, при том что всё это ужасное видится без какой-либо смягчающей ретуши и уловок, неизменно, как в магическом круге, хранится верность достоинству и чести обвиняемого. Начиная с третьей книги виден ум, сила личности, одаренность. И это всё - без отмены диких выходок и, что то же самое, без забалтывания их трогательно-слезоточивыми апелляциями к трудному детству и несчастной любви. Краткое видение скорчившегося угрюмого ребёнка, слушающего вопли родителей, которым не до него, будет аж в середине длиннющей пятой книги, и там более важно, что Снейп в панике и гневе, что это обнаружилось. Сам он как не считал это доводом или оправданием для чего бы то ни было в своей жизни, так и не будет никогда. Для него это личное, только личное несчастье, и поэтому из него ровно ничего не следует для других. Он бы лучше умер, чем принял чужое сочувствие. Банка с заспиртованными тараканами, брошенная вслед Гарри и взорвавшаяся у того прямо над головой в другом эпизоде, за подглядывание другой давней драмы, тому свидетельство. Это личное. Он и Гарри про бульдога спросил, чтобы тот не подумал именно вот этого, про ненавистную жалость и сочувствие. Потому что Гарри такой же: от миссис Уизли да, с благодарностью примет материнское сочувствие в какой-то момент, а от того, с кем борьба и счёты - ни за что. Хороший эпизод. И страшная антипатия с обеих сторон, и новые обстоятельства о прошлом друг друга, и главное - что эти новые данные ничего не изменили, и не должны были, так что сожалеть не о чем. Они не имеют отношения к сути конфликта, так и нечего на них обращать внимания. Такова воля совершенно несентиментального автора.
Его забота - не сентиментальность и не педагогика, а любовь. Работает это именно как апология сложности, отказ от прямолинейных выводов и "напрашивающихся" выборов. Когда про героя точно известно, что он не задумается отправить обоих своих старых школьных врагов в Азкабан, а то и к дементорам, по "недосмотру", такому же, как угроза капнуть кое-кому немножечко веритасерума в тыквенный сок - и в то же время известно, что опасности и злу в первой книге буднично и совершенно не романтично противостоял именно он, наряду со взрослыми коллегами и директором, а не малыши-первокурсники в своей наивной и даже похвальной самонадеянности. Когда ненависть ненавистью, а герой по воле автора способен сварить для врага сложнейшее зелье, не оправдав детской подозрительности, что он просто обязан там хоть чем-то нахимичить и навредить. Самому Люпину такое даже в голову не приходит, и вот это для образа Снейпа очень интересная подробность. Дело в том, что Люпин не наивен и не беспечен, что бы там не думали тринадцатилетние горячие сердца. Он знает, что Снейп отнюдь не голубь мира, но также хорошо представляет себе и те пределы, которые тот никогда не перейдёт. Важно, что он знает это не "для себя", не для своей безопасности. У Люпина вообще отношение к другим такое - без удушающего диктата "собственного мнения" о человеке, который, в том-то и дело, ничьей собственностью не является. Особых восторгов Снейп у Люпина не вызывает,но и той зацикленности на собственном отношении к давнему недругу, как у Сириуса, у него нет.
Дамблдор, Люпин и Хагрид его спокойно уважают, не лезут с проектами реформ, досадуют на рвение подростков (и ребяческих эскапад Сириуса) в этом направлении, и это постепенно проступает как тема любви.
Вся эта принципиальная "амбивалентность" героя, понадобилась автору для разработки темы любви, которой во всей серии ГП принадлежит центральная роль. При этом автор специально озаботился некоторыми важными разграничениями, отчуждением того, что любовью не является. Ритины слезливые драмы и сочувствия - не любовь, а наглое вмешательство в чужую личную жизнь с мерками извне, с омертвевшими штампами вместо живого внимания к человеку. Увлечение профессора Амбридж милыми котиками на декоративных стенных тарелочках-салфеточках - не любовь, а наоборот, зловещий меморандум о намерениях: если кто отклонится от этого идеала приятности для чувств, безмятежности и полной контролируемости - тем хуже для них. Опасение миссис Уизли за жизнь Гарри и стремление оградить его от опасности - вызвана любовью, но сама по себе не любовь, так как такое отношения стремится ограничить свободную волю опекаемого ради его же блага. Миссис Уизли если и не понимает этого до конца всем сердцем, но зато любит своего мужа и склонна доверять его мнению в таких важных вопросах, или по крайней мере учитывать их в качестве корректирующих собственную позицию. Что вышло из любви Мероуп к Риддлу - и так понятно. Чем бы ни было продиктовано стремление использовать другого в своих целях - это приведёт к еще большей беде и катастрофе, чем то, от чего стремишься таким образом убежать или спрятаться в иллюзию. Она потому и магию стала считать отвратительной, что та связана для неё с искушением, которое разрушило её жизнь вместо того, чтобы исправить её, как она надеялась.
А Снейп потому и "собирается" в конце так торжественно и прекрасно, что автор всю дорогу за него стоял, выводил из преступлений и глупостей живым, не казненным, не преданным. Сквозь душевную мглу искал то, чем человек может быть силен и прав. Это не только про Лили - always. Это и про авторскую концепцию образа Северуса Снейпа. О поставленной и выполненной художественной задаче.
уже готовый результат и делают перловую кашу из стремительной походки, сарказма, тихого зловещего голоса, безжалостности, одиночества, трагичности, талантов - и всё пропадает. Как говорится, беленькими нас всяк полюбит. А вот так, чтоб шипел от злобы, не по-детски оскорблял и тиранил детей, некрасиво выходил из себя, попадал в унизительные положения, устраивал низкие интриги, орал, брызгая слюной, очередную чушь, то и дело напоминал всем унылую летучую мышь, подвергался очередному неминуемому возмездию от сил добра - а потом, оставив все как есть, ни от чего не отказавшись - в трагические герои... - вот для этого нужен настоящий писательский талант. И тема.
Она его вела через все семь томов к этому триумфу. Были, были предвестия. Когда он, незамеченный, слушает разговор Гарри и Рона и потом вкрадчиво-ехидно отвечает, великолепно, умно, и это впервые как-то неожиданно, сверх лимита для такого несимпатичного. Впервые в полупародийном поначалу образе наблюдаемого глазами подростка злодея и недалекого фрика, скрежещущего зубами и метающего взглядом злобные молнии, проявляются и иные стороны его личности. Ну и книга всё же третья, сами-то дети по условиям этого замысла поумнее стали, они тоже теперь видят несколько иное и иначе, образ врага тоже становится сложным. Далее, упоминание про дисциплину в классе - что умел это наравне с Макгонагалл, а это очень веская "рекомендация". (Вот интересно, а кто фордик "Англия" подогнал на ту поляну, вряд ли же сам директор).
Во взрослых томах звоночек звенит чаще и настойчивее. Когда вопрос про бульдога и когда совсем другая разновидность ругани и издёвок на этих злосчастных уроках. Когда Малфою раны заговаривает. Когда кричит мальчишке, который его бесит своей простотой, такие советы, которые врагам не кричат - одновременно отбивая его боевые выпады и с большим искусством отправляя этого самого противника, главгероя и весьма достойного молодого человека, в нокаут, чтобы не мешал сбежать к Волдеморту.
В чужих историях Снейп совсем не получается: из усилений и концентраций самодостаточных, ничем не отграниченных снейповских качеств выходит совсем другой персонаж. У Роулинг он такой благодаря авторскому отношению - основанному на эстетическом принципе сохранения сложности, когда ею дорожат и её держат против многих привлекательных вещей: против требования неустанного самосовершенствования по правилам социума (мог бы уж вымыть голову, как ему высокомерно один из мародеров посоветовал, нетрудно же, а вот никто так и не убедил), против требования учёбы на ошибках (тогда как автор ему невозмутимо и спокойно "позволяет" совершать все то же, что в юности привело к последней ссоре с Лили: презирать "слабаков" и тупиц, вместе с их ранеными чувствами, давать полную волю своей неприязни и желчности), против возмущения последовательной стратегией ненависти (он же так и не раскается никогда в своей ненависти к Сириусу и сильной неприязни к Люпину, до желания смерти и лютых бед обоим, с всегдашней готовностью лично этому поспособствовать).
По воле автора возмущаются этим, когда сюжет себе спокойно движется от одной выходки Снейпа до следующей, только дети. Негодуют, требуют справедливости, увольнения, наказания, мечтают о сварении в котле. Взрослые коллеги морщатся, иногда язвят, однако с суждением и осуждением не торопятся, так как видят именно сложность - и отсутствие для себя достойных и правильных рычагов влияния. Даже Дамблдор только раз, не поднимая глаз от страницы "Вопросов трансфигурации", указал на чрезмерность и частоту Снейпова правосудия в отношении подростка, и так много чего натерпевшегося. Но на прямую отмену наказания он не пошёл, предоставив коллеге самому рассудить, как и что. Коллега рассудил как всегда, но тут уж так, личность сложная.
Эта история сделана на основе спокойного признания того факта, что человек не только несовершенен, но и свободен в своём несовершенстве, и никому из его окружения, кроме его самого, с этим несовершенством ничего не сделать. Если он принимает в себе как должное месть и ненависть - убить его можно, переубедить нет. Заставить - ну это если сил хватит, противник-то не из последних, просто так не справиться. Дамблдор и Фадж могут, и то не всегда, а больше никто. История с категорическим отказом продолжать уроки оклуменции показывает, что по-всякому может случиться даже с абсолютной лояльностью к Дамблдору. Автор отнюдь не намекает, что так и следует, это скорее вопрос о человеческих силах и об искушениях, которые лучше принимать такими, как они есть - то есть серьёзно, а не шапкозакидательски. Ни разу в поле действия этой истории не попала сцена устыжения несознательных и призывов к исполнению долга. Толку-то. И некрасиво, и оскорбительно для взрослого человека. Только раз Дамблдор срывается и кричит, после пережитого ужаса и тревоги, на Данга Флетчера, феерического раздолбая, но из Ордена Феникса все же не выгоняет его даже тогда.
Нет ничего на свете, для этого автора, что оправдало бы лишение Снейпа этой свободы. Если и угодит в тюрьму, то не она его изменит. Сириус угодил, но тоже выводов не сделал, и Дамблдор так сухо, так жёстко и несправедливо напоминает об этом Гарри в самый, казалось бы, неподходящий для этого момент после гибели Сириуса. А Дамблдор, по авторскому распоряжению - это в максимальной степени осуществившая себя умная воля, идеальное самопреодоление, неоспоримая вескость, он пустого не говорит, давно прошли его времена для пустого и ошибочного. Он не потому непогрешим и непобедим, что неуязвим, а потому, что вечно чувствует себя в смертельной опасности падения и знает, как с этим быть, уж ему 116 лет точно даром не прошли.
История Снейпа - это вариация на тему любви к ближнему, что она есть такое. Волдеморт, окружённый поклонением и почестями, из "лорда" скатился в отвратительное ничтожество, а Снейп из бесславного ублюдка вышел в Принцы. Дело не только в нем самом. Если бы автор не вёл его именно так, содержание было бы другое, и "намёк" тоже. Ну и был бы идеальный Штирлиц, а остальное недоразумение для прикрытия главной миссии. А тут другое. Когда сквозь всё то неотменимое, что в герое вызывает отвращение, при том что всё это ужасное видится без какой-либо смягчающей ретуши и уловок, неизменно, как в магическом круге, хранится верность достоинству и чести обвиняемого. Начиная с третьей книги виден ум, сила личности, одаренность. И это всё - без отмены диких выходок и, что то же самое, без забалтывания их трогательно-слезоточивыми апелляциями к трудному детству и несчастной любви. Краткое видение скорчившегося угрюмого ребёнка, слушающего вопли родителей, которым не до него, будет аж в середине длиннющей пятой книги, и там более важно, что Снейп в панике и гневе, что это обнаружилось. Сам он как не считал это доводом или оправданием для чего бы то ни было в своей жизни, так и не будет никогда. Для него это личное, только личное несчастье, и поэтому из него ровно ничего не следует для других. Он бы лучше умер, чем принял чужое сочувствие. Банка с заспиртованными тараканами, брошенная вслед Гарри и взорвавшаяся у того прямо над головой в другом эпизоде, за подглядывание другой давней драмы, тому свидетельство. Это личное. Он и Гарри про бульдога спросил, чтобы тот не подумал именно вот этого, про ненавистную жалость и сочувствие. Потому что Гарри такой же: от миссис Уизли да, с благодарностью примет материнское сочувствие в какой-то момент, а от того, с кем борьба и счёты - ни за что. Хороший эпизод. И страшная антипатия с обеих сторон, и новые обстоятельства о прошлом друг друга, и главное - что эти новые данные ничего не изменили, и не должны были, так что сожалеть не о чем. Они не имеют отношения к сути конфликта, так и нечего на них обращать внимания. Такова воля совершенно несентиментального автора.
Его забота - не сентиментальность и не педагогика, а любовь. Работает это именно как апология сложности, отказ от прямолинейных выводов и "напрашивающихся" выборов. Когда про героя точно известно, что он не задумается отправить обоих своих старых школьных врагов в Азкабан, а то и к дементорам, по "недосмотру", такому же, как угроза капнуть кое-кому немножечко веритасерума в тыквенный сок - и в то же время известно, что опасности и злу в первой книге буднично и совершенно не романтично противостоял именно он, наряду со взрослыми коллегами и директором, а не малыши-первокурсники в своей наивной и даже похвальной самонадеянности. Когда ненависть ненавистью, а герой по воле автора способен сварить для врага сложнейшее зелье, не оправдав детской подозрительности, что он просто обязан там хоть чем-то нахимичить и навредить. Самому Люпину такое даже в голову не приходит, и вот это для образа Снейпа очень интересная подробность. Дело в том, что Люпин не наивен и не беспечен, что бы там не думали тринадцатилетние горячие сердца. Он знает, что Снейп отнюдь не голубь мира, но также хорошо представляет себе и те пределы, которые тот никогда не перейдёт. Важно, что он знает это не "для себя", не для своей безопасности. У Люпина вообще отношение к другим такое - без удушающего диктата "собственного мнения" о человеке, который, в том-то и дело, ничьей собственностью не является. Особых восторгов Снейп у Люпина не вызывает,но и той зацикленности на собственном отношении к давнему недругу, как у Сириуса, у него нет.
Дамблдор, Люпин и Хагрид его спокойно уважают, не лезут с проектами реформ, досадуют на рвение подростков (и ребяческих эскапад Сириуса) в этом направлении, и это постепенно проступает как тема любви.
Вся эта принципиальная "амбивалентность" героя, понадобилась автору для разработки темы любви, которой во всей серии ГП принадлежит центральная роль. При этом автор специально озаботился некоторыми важными разграничениями, отчуждением того, что любовью не является. Ритины слезливые драмы и сочувствия - не любовь, а наглое вмешательство в чужую личную жизнь с мерками извне, с омертвевшими штампами вместо живого внимания к человеку. Увлечение профессора Амбридж милыми котиками на декоративных стенных тарелочках-салфеточках - не любовь, а наоборот, зловещий меморандум о намерениях: если кто отклонится от этого идеала приятности для чувств, безмятежности и полной контролируемости - тем хуже для них. Опасение миссис Уизли за жизнь Гарри и стремление оградить его от опасности - вызвана любовью, но сама по себе не любовь, так как такое отношения стремится ограничить свободную волю опекаемого ради его же блага. Миссис Уизли если и не понимает этого до конца всем сердцем, но зато любит своего мужа и склонна доверять его мнению в таких важных вопросах, или по крайней мере учитывать их в качестве корректирующих собственную позицию. Что вышло из любви Мероуп к Риддлу - и так понятно. Чем бы ни было продиктовано стремление использовать другого в своих целях - это приведёт к еще большей беде и катастрофе, чем то, от чего стремишься таким образом убежать или спрятаться в иллюзию. Она потому и магию стала считать отвратительной, что та связана для неё с искушением, которое разрушило её жизнь вместо того, чтобы исправить её, как она надеялась.
А Снейп потому и "собирается" в конце так торжественно и прекрасно, что автор всю дорогу за него стоял, выводил из преступлений и глупостей живым, не казненным, не преданным. Сквозь душевную мглу искал то, чем человек может быть силен и прав. Это не только про Лили - always. Это и про авторскую концепцию образа Северуса Снейпа. О поставленной и выполненной художественной задаче.