Попытка религиозно-философского осмысления результатов научного моделирования
В дополнение к материалам о парадоксе возвращения, которые я перепостил сегодня из закромов Родины, помещаю кусок из своей статьи с выжимкой по термодинамике, которую я когда-то опубликовал на сайте "Русская народная линия".
В качестве преамбулы, чтобы не было недоумений, отмечу, что, на мой взгляд, неправы атеисты-самособойщики, утверждающие, что живые организмы исчерпывающе описываются комбинацией "законы движения + начальные/граничные условия". Дело в том, что особенность граничных условий на движение материи в живой системе такова, что решение проблемы знак/материя, на мой взгляд, неминуемо потребует введения агента как источника специфической организации живого. Неправы атеисты и в том, что утверждают, что в окружающем мире нет ничего, что бы указывало на дизайн. Неразложимая пирсова тройка, лежащая в основе архитектуры живых организмов, является одним из таких указателей. Что же касается нематериальной стороны живого, то она вообще не подпадает под ведение науки, и здесь, с научной точки зрения, даже проблемы не возникает. Здесь справедливо то самое замечание о непересекающихся вотчинах (non-overlapping magisteria) науки и религии. Однако неправы и те теисты, которые думают, что бытие Бога вытекает с силой математического следствия из самих законов термодинамики. Уникальность живого невозможно, на мой взгляд, научно выявить средствами одной лишь физики или химии, но для этой цели необходимо привлекать системный уровень описания.
***
Что касается самого научного моделирования, то корректная научная модель обязательно отразит реальность там, где это возможно, в том масштабе и на том интервале времени, на котором это возможно. А экспериментальная среда, позволяющая контролировать условия эксперимента, позволяет и пронаблюдать эффект, предсказываемый корректной моделью, именно потому, что мы можем управлять её параметрами. По этой причине выдающийся американский физик Ю.Вигнер говорил, что как раз в экспериментальных условиях вся мощь физикии проявляется наиболее отчетливо. В реальности все предсказания моделирования выполняются, разумеется, но не всегда и не в такой полной мере, как в лаборатории, вследствие того, что реальность сложнее и «грязнее» модели. С другой стороны, чем более точна модель, тем она более она включает деталей, от которых менее точные модели абстрагируются. Если, например, в модель, предсказывающую сколь угодно близкое возвращение к начальному состоянию системы, внести наличие шумов как фундаментальное свойство уравнений движения, то из такой модели, вероятно, уже не будет следовать эффект возвращения. И тем не менее, флуктуационные эффекты реально наблюдаемы. Но дело не только во флуктуациях. Дело в том, что в науке бывает так, что она приходит к выводам, которые вступают в противоречие с нашим повседневным опытом. К таким выводам относится, например, утверждение о том, что период колебаний математического маятника не зависит от массы, или утверждение о том, что два тела разной массы отпущенные с нулевой начальной скоростью с одинаковой высоты, упадут на землю одновременно, если пренебречь сопротивлением воздуха.
Еще один важный момент состоит в том, что в статистической механике нет какого-то принципиального разделения на макро- и микрофлуктуации. С т.зр. модели, разница только в масштабе (и, соответственно, в вероятностях конкретных событий). Конечно, проконтролировать выполнение предсказаний гигантских флуктуаций не представится возможным никогда, и предсказания таких масштабов скорее из области философии. И тем не менее, это матмодель, и к выводам из неё нужно просто спокойно относиться как к выводам из любой другой модели. Просто когда делаются те или иные философские выводы по результатам моделирования, имеющие целью перечеркнуть основания веры в Творца, нам нужно быть внимательным и не поддаваться на провокации.
Итак, что вытекает из всех этих научных словес? Во-первых, то, что научно доказать существование Божие невозможно. В противном случае пришлось бы признать, что наука обладает религиозным статусом. И наша видимая победа обратилась бы в полное фиаско, ведь именно на исключительной роли науки в мировоззрении и настаивают материалисты! С другой стороны, Бог не насилует свободную волю человека, что, на мой взгляд, выражается, помимо прочего, ещё и в том, что не существует научного доказательства бытия духовного мира. Нет никакой теоремы, которая бы с силой неоспоримого научного доказательства говорила бы о существовании Бога и в каком-то смысле рационально принуждала бы тем самым признать Его. Верить или не верить - нравственная прерогатива человека, за которую в своё время всем людям без исключения придется отвечать. И наконец, утверждение о существовании такого доказательства абсолютизировало бы возможности логических рассуждений, но у нас нет никаких оснований для подобной абсолютизации рацио, особенно после Гёделя, который математически обосновал невыразимость понятия истинности средствами математики. Он пришел к такому выводу, оперируя особыми математическими объектами, называемыми формальными системами, позволяющими рассматривать аксиомы и правила вывода одних суждений из других, максимально абстрагируясь от смыслового наполнения суждений.
Мы должны помнить, что наука принципиально несамодостаточна и имеет строго очерченный круг компетенции. У неё нет права отвечать на вопросы о смысле мироздания, об объективности истины и о цели жизни. Как только кто-либо силится подвести научные основания под ответы на эти и подобные им вопросы (неважно, со знаком «плюс» или со знаком «минус»), можно сразу сказать, что он совершает ошибку.
Наука - это всего-навсего способ упорядочения наших знаний об окружающем материальном мире, снабженный набором правил формулирования непротиворечивых логических суждений о доступной нашим органам чувств реальности. Никакой полноты покрытия всей существующей реальности научными моделями сама наука не гарантирует. Предположение о такой полноте вообще ниоткуда не следует. Это предположение не научное, а философское по своей сути.
Безусловно, в том, что касается прагматического обустройства земной жизни, всевозможных удобств человека общества потребления наука дает нам ряд преимуществ (хотя и они оборачиваются существенными потерями, начиная с загрязнения окружающей среды и кончая невиданными доселе этическими и нравственными проблемами, вызванными развитием биомедицинских технологий).
Наука никакой объективной истины о мире не открывает, хотя бы потому, что само понятие истинности невыразимо на её языке. Говорят: практика - критерий истины. Но это и много, и мало. Истина неуловима научными средствами: в науке неизбежны парадоксы, неразрешимости, всевозможные частные случаи, которые не запихнёшь в «теорию всего». И хотя наука дает средства ставить и последовательно решать проблемы научного описания материальной действительности, никто не обещал, что когда-либо можно будет решить все поставленные проблемы. До сих пор наблюдалось как раз обратное: с каждым решённым вопросом вставал целый ряд новых проблем, разрастающийся, как снежный ком. Так что научники гоняются за тенью в платоновской пещере, обещая докопаться до истины, но не имея средств выполнить своё обещание. Справедливости ради нужно отметить, что послегёделевская наука сама признаёт ограниченность своих возможностей.
Наука нейтральна относительно нематериального и не может быть поводырём в духовной жизни человека. Она способна лишь подвести учёного к признанию существования духовного мира, помочь ему через созерцание красоты твари вплотную приблизиться к созерцанию всеблагого Источника этой красоты. Однако нравственный свободный выбор всегда остается за человеком. Иначе пришлось бы сказать, что неверующие физики плохо учились термодинамике в институте. Другая крайность, а крайности всегда сходятся, - утверждать, что спасение понимаемое как полнота бытия в единении с Богом, принадлежит только клубу избранных, например, нобелевским лауреатам по физике.
Какими бы общими ни были материальные закономерности, устанавливаемые научным методом, наука не выявляет законы бытия тварного мира. На мой взгляд, например, неверно говорить о том, что второе начало термодинамики есть закон бытия. Рациональному познанию доступна лишь внешняя сторона явлений, но не природа вещей, остающаяся по существу тайной для нашего ума (об этом см. напр. митр. Вениамин (Федченков) "О вере, неверии и сомнении"). Я не оспариваю общий и повсеместный характер того же второго начала термодинамики, но все же закон бытия, в отличие, скажем, от закона всемирного тяготения - это духовная категория. Закон бытия есть закон нравственный, данный Богом Его Церкви в Откровении (сначала ветхозаветной, впоследствиии новозаветной). Нравственность предполагает правильную веру - веру Церкви, - поскольку угодить Богу без правой веры невозможно. И уж тем более, невозможно Ему угодить не имея никакой веры или имея лишь веру «на всякий случай», как выражался один мой знакомый. Те, кто погрешает в вере, не могут вести богоугодной нравственной жизни. Но и одной веры для спасения недостаточно. Об этом свидетельствует Священное Предание Церкви.
Итак, совершают ошибку те материалисты, кто, как им кажется, на основании науки, занимающейся исключительно материальными категориями, приходят к ложному выводу о том, что материя и есть всё, что объективно существует. Такие люди напоминают мне человека из известной шутки, который, потеряв ночью часы, искал их под фонарём, потому что «там лучше видно». Ведь никакая наука не дает им права утверждать об отсутствии духовной реальности только на основании того, что её невозможно измерить вольтметром.
Но столь же грубую ошибку совершают и те, кто утверждает, что сама наука способна доказать бытие духовной реальности. Духовная реальность недоказуема уже просто постольку, поскольку она превышает материальное. Ни одна научная модель неспособна вместить Бога. Утверждающие обратное похожи на древних пифагорейцев, провозглашавших, что божественная сущность есть число, или евномиан, говоривших, что Бог познаваем рассудочным путём. Напротив, Бог и Его промысл о мире остается неописуем на языке науки. Духовная реальность не доказуется, она показуется, опытно свидетельствуется. Поэтому чрезвычайно важно заниматься не столько научной или иной умственной деятельностью, сколько благочестием, которое «на всё полезно» (1 Тим. 4:8), по словам св. апостола Павла.
В качестве преамбулы, чтобы не было недоумений, отмечу, что, на мой взгляд, неправы атеисты-самособойщики, утверждающие, что живые организмы исчерпывающе описываются комбинацией "законы движения + начальные/граничные условия". Дело в том, что особенность граничных условий на движение материи в живой системе такова, что решение проблемы знак/материя, на мой взгляд, неминуемо потребует введения агента как источника специфической организации живого. Неправы атеисты и в том, что утверждают, что в окружающем мире нет ничего, что бы указывало на дизайн. Неразложимая пирсова тройка, лежащая в основе архитектуры живых организмов, является одним из таких указателей. Что же касается нематериальной стороны живого, то она вообще не подпадает под ведение науки, и здесь, с научной точки зрения, даже проблемы не возникает. Здесь справедливо то самое замечание о непересекающихся вотчинах (non-overlapping magisteria) науки и религии. Однако неправы и те теисты, которые думают, что бытие Бога вытекает с силой математического следствия из самих законов термодинамики. Уникальность живого невозможно, на мой взгляд, научно выявить средствами одной лишь физики или химии, но для этой цели необходимо привлекать системный уровень описания.
***
Что касается самого научного моделирования, то корректная научная модель обязательно отразит реальность там, где это возможно, в том масштабе и на том интервале времени, на котором это возможно. А экспериментальная среда, позволяющая контролировать условия эксперимента, позволяет и пронаблюдать эффект, предсказываемый корректной моделью, именно потому, что мы можем управлять её параметрами. По этой причине выдающийся американский физик Ю.Вигнер говорил, что как раз в экспериментальных условиях вся мощь физикии проявляется наиболее отчетливо. В реальности все предсказания моделирования выполняются, разумеется, но не всегда и не в такой полной мере, как в лаборатории, вследствие того, что реальность сложнее и «грязнее» модели. С другой стороны, чем более точна модель, тем она более она включает деталей, от которых менее точные модели абстрагируются. Если, например, в модель, предсказывающую сколь угодно близкое возвращение к начальному состоянию системы, внести наличие шумов как фундаментальное свойство уравнений движения, то из такой модели, вероятно, уже не будет следовать эффект возвращения. И тем не менее, флуктуационные эффекты реально наблюдаемы. Но дело не только во флуктуациях. Дело в том, что в науке бывает так, что она приходит к выводам, которые вступают в противоречие с нашим повседневным опытом. К таким выводам относится, например, утверждение о том, что период колебаний математического маятника не зависит от массы, или утверждение о том, что два тела разной массы отпущенные с нулевой начальной скоростью с одинаковой высоты, упадут на землю одновременно, если пренебречь сопротивлением воздуха.
Еще один важный момент состоит в том, что в статистической механике нет какого-то принципиального разделения на макро- и микрофлуктуации. С т.зр. модели, разница только в масштабе (и, соответственно, в вероятностях конкретных событий). Конечно, проконтролировать выполнение предсказаний гигантских флуктуаций не представится возможным никогда, и предсказания таких масштабов скорее из области философии. И тем не менее, это матмодель, и к выводам из неё нужно просто спокойно относиться как к выводам из любой другой модели. Просто когда делаются те или иные философские выводы по результатам моделирования, имеющие целью перечеркнуть основания веры в Творца, нам нужно быть внимательным и не поддаваться на провокации.
Итак, что вытекает из всех этих научных словес? Во-первых, то, что научно доказать существование Божие невозможно. В противном случае пришлось бы признать, что наука обладает религиозным статусом. И наша видимая победа обратилась бы в полное фиаско, ведь именно на исключительной роли науки в мировоззрении и настаивают материалисты! С другой стороны, Бог не насилует свободную волю человека, что, на мой взгляд, выражается, помимо прочего, ещё и в том, что не существует научного доказательства бытия духовного мира. Нет никакой теоремы, которая бы с силой неоспоримого научного доказательства говорила бы о существовании Бога и в каком-то смысле рационально принуждала бы тем самым признать Его. Верить или не верить - нравственная прерогатива человека, за которую в своё время всем людям без исключения придется отвечать. И наконец, утверждение о существовании такого доказательства абсолютизировало бы возможности логических рассуждений, но у нас нет никаких оснований для подобной абсолютизации рацио, особенно после Гёделя, который математически обосновал невыразимость понятия истинности средствами математики. Он пришел к такому выводу, оперируя особыми математическими объектами, называемыми формальными системами, позволяющими рассматривать аксиомы и правила вывода одних суждений из других, максимально абстрагируясь от смыслового наполнения суждений.
Мы должны помнить, что наука принципиально несамодостаточна и имеет строго очерченный круг компетенции. У неё нет права отвечать на вопросы о смысле мироздания, об объективности истины и о цели жизни. Как только кто-либо силится подвести научные основания под ответы на эти и подобные им вопросы (неважно, со знаком «плюс» или со знаком «минус»), можно сразу сказать, что он совершает ошибку.
Наука - это всего-навсего способ упорядочения наших знаний об окружающем материальном мире, снабженный набором правил формулирования непротиворечивых логических суждений о доступной нашим органам чувств реальности. Никакой полноты покрытия всей существующей реальности научными моделями сама наука не гарантирует. Предположение о такой полноте вообще ниоткуда не следует. Это предположение не научное, а философское по своей сути.
Безусловно, в том, что касается прагматического обустройства земной жизни, всевозможных удобств человека общества потребления наука дает нам ряд преимуществ (хотя и они оборачиваются существенными потерями, начиная с загрязнения окружающей среды и кончая невиданными доселе этическими и нравственными проблемами, вызванными развитием биомедицинских технологий).
Наука никакой объективной истины о мире не открывает, хотя бы потому, что само понятие истинности невыразимо на её языке. Говорят: практика - критерий истины. Но это и много, и мало. Истина неуловима научными средствами: в науке неизбежны парадоксы, неразрешимости, всевозможные частные случаи, которые не запихнёшь в «теорию всего». И хотя наука дает средства ставить и последовательно решать проблемы научного описания материальной действительности, никто не обещал, что когда-либо можно будет решить все поставленные проблемы. До сих пор наблюдалось как раз обратное: с каждым решённым вопросом вставал целый ряд новых проблем, разрастающийся, как снежный ком. Так что научники гоняются за тенью в платоновской пещере, обещая докопаться до истины, но не имея средств выполнить своё обещание. Справедливости ради нужно отметить, что послегёделевская наука сама признаёт ограниченность своих возможностей.
Наука нейтральна относительно нематериального и не может быть поводырём в духовной жизни человека. Она способна лишь подвести учёного к признанию существования духовного мира, помочь ему через созерцание красоты твари вплотную приблизиться к созерцанию всеблагого Источника этой красоты. Однако нравственный свободный выбор всегда остается за человеком. Иначе пришлось бы сказать, что неверующие физики плохо учились термодинамике в институте. Другая крайность, а крайности всегда сходятся, - утверждать, что спасение понимаемое как полнота бытия в единении с Богом, принадлежит только клубу избранных, например, нобелевским лауреатам по физике.
Какими бы общими ни были материальные закономерности, устанавливаемые научным методом, наука не выявляет законы бытия тварного мира. На мой взгляд, например, неверно говорить о том, что второе начало термодинамики есть закон бытия. Рациональному познанию доступна лишь внешняя сторона явлений, но не природа вещей, остающаяся по существу тайной для нашего ума (об этом см. напр. митр. Вениамин (Федченков) "О вере, неверии и сомнении"). Я не оспариваю общий и повсеместный характер того же второго начала термодинамики, но все же закон бытия, в отличие, скажем, от закона всемирного тяготения - это духовная категория. Закон бытия есть закон нравственный, данный Богом Его Церкви в Откровении (сначала ветхозаветной, впоследствиии новозаветной). Нравственность предполагает правильную веру - веру Церкви, - поскольку угодить Богу без правой веры невозможно. И уж тем более, невозможно Ему угодить не имея никакой веры или имея лишь веру «на всякий случай», как выражался один мой знакомый. Те, кто погрешает в вере, не могут вести богоугодной нравственной жизни. Но и одной веры для спасения недостаточно. Об этом свидетельствует Священное Предание Церкви.
Итак, совершают ошибку те материалисты, кто, как им кажется, на основании науки, занимающейся исключительно материальными категориями, приходят к ложному выводу о том, что материя и есть всё, что объективно существует. Такие люди напоминают мне человека из известной шутки, который, потеряв ночью часы, искал их под фонарём, потому что «там лучше видно». Ведь никакая наука не дает им права утверждать об отсутствии духовной реальности только на основании того, что её невозможно измерить вольтметром.
Но столь же грубую ошибку совершают и те, кто утверждает, что сама наука способна доказать бытие духовной реальности. Духовная реальность недоказуема уже просто постольку, поскольку она превышает материальное. Ни одна научная модель неспособна вместить Бога. Утверждающие обратное похожи на древних пифагорейцев, провозглашавших, что божественная сущность есть число, или евномиан, говоривших, что Бог познаваем рассудочным путём. Напротив, Бог и Его промысл о мире остается неописуем на языке науки. Духовная реальность не доказуется, она показуется, опытно свидетельствуется. Поэтому чрезвычайно важно заниматься не столько научной или иной умственной деятельностью, сколько благочестием, которое «на всё полезно» (1 Тим. 4:8), по словам св. апостола Павла.