Океан
ОКЕАН
Всплытие продолжалось. В голове гудело, переборки стонали, приборная панель серебрилась в бледном свете галогеновой лампы. Декомпрессия только начиналась, а я уже был покрыт испариной, хотя и был облачен в кондиционированный рабочий костюм.
Мы не называли свою работу ни подводной, ни глубинной; не называли себя даже в шутку «водолазами», а костюмы «водолазками», все было довольно рутинно. Каждое погружение имело свой кодовый номер, персональный шифр и цвет который определял уровень опасности. Мы иногда обменивались отдельными фразами на оперативном мостике в шлюзе:
- Номер 17 68 00 10 03, дело сделано…
- Оранжевый уровень?
- Оранжевый. - подтверждал я и в ответ на мой кивок я мог ощутить еще похлопывание по спине и мое ответное пожатие чужого плеча служившего как бы для передачи эстафеты…
Это была эстафета отчаяния. Каждый день мы погружались поочередно, что бы провести несколько часов наедине с прошлым, наедине с городами, погруженными во мрак океанической ночи. Это было трудно передаваемое чувство, безотчетно влекущее каждого вглубь, в мир теней, в мир подводных руин, где каракатицы устраивали пиршества, где в сиреневой дымке гигантского арены старого стадиона висели полчища скатов. Мастодонты древних автострад, примостившиеся рядом руины стальных небоскребов звали пришельцев с поверхности, влекли внутрь, но я плыл дальше к зияющим отверстиям в черепичных крышах из которых росли дивные цветы реальности. Дважды я вплывал под своды старого собора, заселенного странными подводными жителями. Облюбовавшие кафедру и ниши, надгробия епископов… впрочем, они мне казались вполне законными жителями, только человек, существо из другого мира, был здесь неуместен. Одиночество блуждающие помеж руин подобно стаям рыб, усталость, охватывающая мозг тисками кислородного голодания, все это было явью не большей чем наркотический сон, все это должно было пойти кровью из носа во время рискованной сверхбыстрой декомпрессии. Сны уходили от меня чтобы прийти опять. Опасные, странные безумные. Так прошло 5 лет.
Итак, мне досталась Барселона. Та самая, роковая, судьбоносная. Барселона забравшая жизни Зака Стоуфельда, Ника Ро и Майка фон Лауэ. Именно они нашли Барселону, они смогли составить карту «сокровищ», они заплатили за все это высшую цену. После них, говорят, тут делать было нечего. Другие энтузиасты искали Париж (Если он конечно когда-то существовал)… Но для меня все было иначе - я нажимал на кнопку «погружение» снова и снова пуская в ход экзистенциальную машину. …………И вот я всплываю на поверхность, иллюминатор словно прозрел косыми лучами искавшими дорогу сквозь уже небольшую толщу воды. Тьма осталось внизу…Я едва жив, но что это значит в сравнении с тем что я впервые УЗРЕЛ!
Бессонница, съедавшая нас целыми днями как старуха с косой, которая убила бога Морфея, она сжимала наши виски своей костлявой рукой, навевая кошмары наяву. Снова ночь, потная постель, укол кироциртозина в плечо - и сон без сновидений. Потом, добро пожаловать в новый день с чувством, что не спал как минимум 1000 лет. Мышцы, тело функционирует почти нормально, мозг на первый взгляд тоже. Затем начинается игра. Она так же бессмысленна как и все остальное, как все эти предметы, заполняющие весь отсек С. Закрома дурацкого музея. И мы словно свидетели 1000 найденных и разрытых вдоль и поперек островов сокровищ. Остатки старого оборудования, древние приборы, предметы домашнего обихода, мебель. Мы могли бы обставить любую каюту в жилом отделении в любом стиле прошлого…Арт-нуво или модерн, поп-арт или арт-деко, пост-конструктивизм или постмодернизм, там была мебель колониальной эпохи и ампир. Но этого не делал никто, кроме одного чудака - Эжена Рибо. Он был единственный, кто разбирался в стилях и вроде немного в истории. Он соорудил себе мастерскую и создавал из распадавшихся от времени и гниения столов и тумбочек - одну целую. Он называл себя «реставратором». Вначале мы еще как то классифицировали все это добро, но спустя некоторое время это наскучило и мы сбрасывали все новое и новое добро словно старый ненужный хлам в отсеке С. Он разваливался, гнил, он был никому не нужен. Вру, иногда мы эту бутафорию использовали для вечеринок, для костюмированных представлений, для антуража. Весь этот хлам был настолько же полезен и нужен насколько были нужны кому-то мы.
А мы висели в липкой, уютной пустоте - 30 мужчин сошедших с ума. Никто из которых этого не понимал потому что в руках у нас была экзистенциальная машина. Или точнее «экзистенциальная удочка» ловившая осколки того, что когда-то звалось настоящим. Реальностью. Теперь реальность лежала на дне океана. А мы… мы - умерли, стали привидениями, заживо похороненными в нескольких отсеках мертвого подводного комплекса.
На поверхности, над водой был кромешный ад. Взбесившаяся теплица, сжигающая все.
Правила игры были простые, принимаешь три таблетки тетрагидроцефала и идешь на новое погружение. Если выпадало черное обычно выпадало достать со дна, где покоится тело Барселоны скажем зонтик. Или старый утюг. Чепуху в общем. Предметы быта, канцелярии, иногда распространенные прежде древние приборы вроде телика или кондиционера. Тетрагидроцефал был условием того что ты сможешь за час-полтора пока не кончится дыхательная смесь найти оный предмет. Вначале, после приёма препарата, ты не чувствовал почти ничего. Потом тебе казалось что ты начинаешь хрипнуть и не способен не произнести ни одно слова не прорычав. Мир вокруг, комната или рабочая полость капсулы обретали вид искаженный, словно ты рассматривал все через крупную линзу. Искажения были постоянными и это позволяло тебе привыкать за 5-7 минут к тошнотворной, вывернутой вроде как на изнанку, «картине мира». Чувства обострялись время замедлялось, и ты одетый в скорлупу капсулы неутомимо рыскал меж подводных руин, словно обезумевший от одиночества и отсутствия луны волк. Часто везло, именно с терогидроцефалом, но в нем была и опасность, отключить внутренний контроль и поверив в свои новые «возможности» забыть про время и погибнуть от удушья на дне.
Все самое интересно на дне нашла та самая троица героев. Особенно невероятно повезло Нику Ро, он смог достать однажды не задолго до своей гибели …. редкая вещица ничего не скажешь. Но и остальным из троицы тоже везло до последнего момента. Кстати что же произошло с ними? Историю их гибели или исчезновения я знал по рассказам остальных, но плохо, как-то туманно, неуверенно. В особенности наш старьевщик Рибо любил нагонять страстей и как будто выдуманных цветастых подробностей. Но его и слушали обычно мало, больше ухмылялись, мол выжил старик из ума. Владелец «рулетки» и неформальный хранитель запасов тетрогидроцефала Гильберт Сазонофф вообще говаривал, что это не жизнь похожа на рулетку, а больше рулетка на жизнь. Он имел ввиду, наверное, простую мысль, что не надо ничего выдумывать, есть то что есть и наше бытие здесь вечно и неизменно, никаких других моделей общения и существования не может быть а если и может то все они канули как один в никуда после Великого Потопа. далі буде
Всплытие продолжалось. В голове гудело, переборки стонали, приборная панель серебрилась в бледном свете галогеновой лампы. Декомпрессия только начиналась, а я уже был покрыт испариной, хотя и был облачен в кондиционированный рабочий костюм.
Мы не называли свою работу ни подводной, ни глубинной; не называли себя даже в шутку «водолазами», а костюмы «водолазками», все было довольно рутинно. Каждое погружение имело свой кодовый номер, персональный шифр и цвет который определял уровень опасности. Мы иногда обменивались отдельными фразами на оперативном мостике в шлюзе:
- Номер 17 68 00 10 03, дело сделано…
- Оранжевый уровень?
- Оранжевый. - подтверждал я и в ответ на мой кивок я мог ощутить еще похлопывание по спине и мое ответное пожатие чужого плеча служившего как бы для передачи эстафеты…
Это была эстафета отчаяния. Каждый день мы погружались поочередно, что бы провести несколько часов наедине с прошлым, наедине с городами, погруженными во мрак океанической ночи. Это было трудно передаваемое чувство, безотчетно влекущее каждого вглубь, в мир теней, в мир подводных руин, где каракатицы устраивали пиршества, где в сиреневой дымке гигантского арены старого стадиона висели полчища скатов. Мастодонты древних автострад, примостившиеся рядом руины стальных небоскребов звали пришельцев с поверхности, влекли внутрь, но я плыл дальше к зияющим отверстиям в черепичных крышах из которых росли дивные цветы реальности. Дважды я вплывал под своды старого собора, заселенного странными подводными жителями. Облюбовавшие кафедру и ниши, надгробия епископов… впрочем, они мне казались вполне законными жителями, только человек, существо из другого мира, был здесь неуместен. Одиночество блуждающие помеж руин подобно стаям рыб, усталость, охватывающая мозг тисками кислородного голодания, все это было явью не большей чем наркотический сон, все это должно было пойти кровью из носа во время рискованной сверхбыстрой декомпрессии. Сны уходили от меня чтобы прийти опять. Опасные, странные безумные. Так прошло 5 лет.
Итак, мне досталась Барселона. Та самая, роковая, судьбоносная. Барселона забравшая жизни Зака Стоуфельда, Ника Ро и Майка фон Лауэ. Именно они нашли Барселону, они смогли составить карту «сокровищ», они заплатили за все это высшую цену. После них, говорят, тут делать было нечего. Другие энтузиасты искали Париж (Если он конечно когда-то существовал)… Но для меня все было иначе - я нажимал на кнопку «погружение» снова и снова пуская в ход экзистенциальную машину. …………И вот я всплываю на поверхность, иллюминатор словно прозрел косыми лучами искавшими дорогу сквозь уже небольшую толщу воды. Тьма осталось внизу…Я едва жив, но что это значит в сравнении с тем что я впервые УЗРЕЛ!
Бессонница, съедавшая нас целыми днями как старуха с косой, которая убила бога Морфея, она сжимала наши виски своей костлявой рукой, навевая кошмары наяву. Снова ночь, потная постель, укол кироциртозина в плечо - и сон без сновидений. Потом, добро пожаловать в новый день с чувством, что не спал как минимум 1000 лет. Мышцы, тело функционирует почти нормально, мозг на первый взгляд тоже. Затем начинается игра. Она так же бессмысленна как и все остальное, как все эти предметы, заполняющие весь отсек С. Закрома дурацкого музея. И мы словно свидетели 1000 найденных и разрытых вдоль и поперек островов сокровищ. Остатки старого оборудования, древние приборы, предметы домашнего обихода, мебель. Мы могли бы обставить любую каюту в жилом отделении в любом стиле прошлого…Арт-нуво или модерн, поп-арт или арт-деко, пост-конструктивизм или постмодернизм, там была мебель колониальной эпохи и ампир. Но этого не делал никто, кроме одного чудака - Эжена Рибо. Он был единственный, кто разбирался в стилях и вроде немного в истории. Он соорудил себе мастерскую и создавал из распадавшихся от времени и гниения столов и тумбочек - одну целую. Он называл себя «реставратором». Вначале мы еще как то классифицировали все это добро, но спустя некоторое время это наскучило и мы сбрасывали все новое и новое добро словно старый ненужный хлам в отсеке С. Он разваливался, гнил, он был никому не нужен. Вру, иногда мы эту бутафорию использовали для вечеринок, для костюмированных представлений, для антуража. Весь этот хлам был настолько же полезен и нужен насколько были нужны кому-то мы.
А мы висели в липкой, уютной пустоте - 30 мужчин сошедших с ума. Никто из которых этого не понимал потому что в руках у нас была экзистенциальная машина. Или точнее «экзистенциальная удочка» ловившая осколки того, что когда-то звалось настоящим. Реальностью. Теперь реальность лежала на дне океана. А мы… мы - умерли, стали привидениями, заживо похороненными в нескольких отсеках мертвого подводного комплекса.
На поверхности, над водой был кромешный ад. Взбесившаяся теплица, сжигающая все.
Правила игры были простые, принимаешь три таблетки тетрагидроцефала и идешь на новое погружение. Если выпадало черное обычно выпадало достать со дна, где покоится тело Барселоны скажем зонтик. Или старый утюг. Чепуху в общем. Предметы быта, канцелярии, иногда распространенные прежде древние приборы вроде телика или кондиционера. Тетрагидроцефал был условием того что ты сможешь за час-полтора пока не кончится дыхательная смесь найти оный предмет. Вначале, после приёма препарата, ты не чувствовал почти ничего. Потом тебе казалось что ты начинаешь хрипнуть и не способен не произнести ни одно слова не прорычав. Мир вокруг, комната или рабочая полость капсулы обретали вид искаженный, словно ты рассматривал все через крупную линзу. Искажения были постоянными и это позволяло тебе привыкать за 5-7 минут к тошнотворной, вывернутой вроде как на изнанку, «картине мира». Чувства обострялись время замедлялось, и ты одетый в скорлупу капсулы неутомимо рыскал меж подводных руин, словно обезумевший от одиночества и отсутствия луны волк. Часто везло, именно с терогидроцефалом, но в нем была и опасность, отключить внутренний контроль и поверив в свои новые «возможности» забыть про время и погибнуть от удушья на дне.
Все самое интересно на дне нашла та самая троица героев. Особенно невероятно повезло Нику Ро, он смог достать однажды не задолго до своей гибели …. редкая вещица ничего не скажешь. Но и остальным из троицы тоже везло до последнего момента. Кстати что же произошло с ними? Историю их гибели или исчезновения я знал по рассказам остальных, но плохо, как-то туманно, неуверенно. В особенности наш старьевщик Рибо любил нагонять страстей и как будто выдуманных цветастых подробностей. Но его и слушали обычно мало, больше ухмылялись, мол выжил старик из ума. Владелец «рулетки» и неформальный хранитель запасов тетрогидроцефала Гильберт Сазонофф вообще говаривал, что это не жизнь похожа на рулетку, а больше рулетка на жизнь. Он имел ввиду, наверное, простую мысль, что не надо ничего выдумывать, есть то что есть и наше бытие здесь вечно и неизменно, никаких других моделей общения и существования не может быть а если и может то все они канули как один в никуда после Великого Потопа. далі буде