На девятое мая нас порадовали интересными патриотическими фильмами.
В этом нет ничего страшного, потому что эта сволочь по другому не может. Ну, серьезно, они могут открыть рот, чтобы прочитать прекрасные стихи про грозу в начале мая, а раздастся совсем другой звук, как с противоположного конца. Потому что такая парадигма.
Но если подумать: какие фильмы можно было бы снять к девятому мая, чтобы было не слишком дорого, но с уважением к предкам? Понятное дело, делать кино с большими батальными сценами не стоит - у нас место проклятое, получится отстой в любом случае. Надо делать что-то камерное, в крайнем случае можно показать короткие сцены боя, может быть даже с применением военной техники, но без фанатизма, крупных планов и рукопашного кунг-фу. Мне видится фильм, состоящий из трех коротких теленовелл.
1. Начало осени 1941 года. Деревня, где-то в России - может орловская область, может недалеко ото Ржева. Немцы подошли очень быстро - никто не успел эвакуироваться, где-то недалеко идет бой. В погребе прячется молодая женщина с тремя детьми - старшему десять, младший - младенец. С потолка сыплется песок. Дети жмутся к матери и плачут. Наконец, все стихает. Женщина выглядывает наверх. Деревня, в общем, не слишком пострадала. Где-то что-то горит, но не сильно. На площади - разбитая пушка и убитые лошади. Рядом лежат трупы в выцветших гимнастерках. Женщина смотрит на них с ужасом. Внезапно ее взгляд привлекает шевеление в кустах рядом с сараем. Она осторожно идет туда и видет окровавленного советского командира - совсем молодого, с двумя кубиками на петлицах. Он успевает что-то прошептать и теряет сознание. Женщина, в общем, высокая и крепкая. Она оглядывается по сторонам, затем подхватывает лейтенанта и тащит его к погребу. С трудом, с помощью старшего сына, она спускает раненого вниз (в конце концов он просто падает). Приказав детям молчать обо всем, женщина поднимается, перкапывает место, где лежал лейтенант, чтобы скрыть кровавые пятна, присыпает следы землей.
Начинается жизнь в оккупации. Немцы несколько раз проезжают через деревню. Потом назначают старосту, вводят продуктовый налог, забирают скот. Раненый командир в погребе постепенно идет на поправку. Он уже может ходить. Женщина старается общаться с ним как можно меньше, опасаясь, что люди заметят, что она часто спускается в погреб. Иногда они разговаривают, и из этих коротких сцен мы узнаем, что ее мужа мобилизовали в июле, она ничего о нем не знает. Она сама до войны была активисткой, ударницей, но сейчас не верит, что немца удастся победить. Немцы говорят, что уже взяли Москву. Лейтенант с жаром уверяет ее, что это ложь.
В середине октября к женщине заходит соседка. Она говорит ей, что знает, кто у нее в погребе и советует поберечься. Немцы вывесили около управы плакат - тем, кто укрывает раненых красноармейцев и командиров грозят смертью. У тебя дети - подумай.
Целый день женщина мучается выбором. Она не спускается днем в погреб в обычное время. У нее трое детей, которые составляют смысл ее жизни. Но и выдать человека на смерть женщина не может. Ее взгляд падает на фотографию мужа. Она долго смотрит на нее, и, наконец, приходит к решению. Утром женщина решает пойти по соседям, чтобы выменять часть вещей на продукты. По взглядам некоторых из них она догадывается - многие знают, кого она прячет в погребе. Один старик дает ей сухари, ничего не взяв взамен. Одна женщина дает маленькую банку меда.
Когда женщина возвращается домой, ее встречает сын и говорит, что дядя ушел. Он отдает матери командирскую сумку. В ней - орден Красной Звезды, командирская книжка и записка. Командир пишет, что слышал ее разговор с соседкой. Он не может ставить их под удар. Он уже может ходить и постарается пробраться к своим. Женщина спрашивает сына: когда ушел дядя? Тот отвечает, что недавно. Женщина выбегает во двор. На ее лице отчаяние. Женщина думает, что лейтенант решил, что она решила его выдать. Внезапно вдалеке, на окраине села, раздается выстрел, за ним другой, потом звучат автоматные очереди. Женщина бежит на звуки стрельбы через огороды, выглядывает из-за сарая. На пустыре стоит немецкий грузовик. Немцы затаскивают в кузов два тела в серо-зеленых шинелях. Рядом с грузовиком - убитый лейтенант. Один из фашистов несколько раз пинает тело, потом привязывает его за ногу к машине. Грузовик уезжает, тело убитого лейтенанта волочится за ним. Женщина оседает на землю, кусая кулак, чтобы не закричать.
Спустя два года через освобожденную деревню идут наши войска: танки, грузовики с орудиями, шагает пехота. Буквально 10-15 секунд, но так, чтобы показать: Красная Армия вернулась в силе. На площади стоит Виллис и броневик, рядом с ним - командиры. Старший - с погонами полковника и шрамом на лице что-то показывает на карте офицерам в танкистских кобминезонах. В этот момент к нему подходит женщина с двумя детьми. Ее лицо - изможденное, постаревшее, глаза - усталые и бесконечно исстрадавшиеся. Солдат с автоматом хочет ее остановить, но полковник машет рукой. Женщина достает из-за пазухи платок, разворачивает. Там - потускневший орден "Красной Звезды" и потемневшая командирска книжка. Женщина что-то говорит полковнику, потом показывает рукой куда-то в сторону. Полковник раскрывает книжку, читает, потом проводит пальцем по эмали ордена. Он отдает приказ адьютанту.
Следующая сцена: под березов небольшой, еле заметный, продолговатый холмик. Несколько солдат утверждают у него в головах деревянный обелиск, на котором выжжено: лейтенант ... пал смертью храбрых 12.10.41. Красным химическим карандашом над надписью нарисована маленькая звезда. Женщина и двое ее детей стоят рядом. Седой усатый старшина, руководивший работами, отдает женщине вещмешок, набитый консервами, концентратами и сухарями. Затем обнимает ее, вытирает глаза и хриплым голосом отдает приказ своим бойцам. Все прыгают в джип и уезжают дальше, на запад.
Последняя сцена. Дворик в каком-то городе. Немолодая женщина с двумя дочерями вешает белье и одежду на просушку. К ней подходит почтальонша и отдает конверт, стараясь не смотреть в глаза. Все четверо знают, что это такое. Последний кадр: извещение: "Ваш сын пал смертью храбрых". Старшая девочка шепчет: "Я знала, я знала, он не мог пропасть без вести". Все четверо плачут.
2. Аэродром где-то в степи. На аэродроме базируется штурмовой полк. Самолеты показывают только на земле, пару раз, за исключением одного. Мы слышим шум моторов. Приезжает полуторка, из нее выбирается десяток девушек. Пошатываясь после долгого путешествия по грунтовой дороге на незаконнорожденном сыне инженерной мысли Форда, девушки спускаются на землю. Встречающий их немолодой дядька в синем, заляпанном маслом комбинезоне, смотрит на водителя, потом орет: "Ты кого мне привез?" Некоторое время оба ругаются, но мы не слышим слов, потому что за кадром взлетают самолеты. Наконец, мужик машет рукой и подходит к девушкам, которые построились возле машины. Это обычные девчонки лет 18-20, одна - азиатка, одна, видимо, с Кавказа, остальные - славянки. Шум моторов прекратился - все взлетели. Осмотрев девушек, дядька душераздирающе вздыхает и говорит, что он - техник-лейтенант такой-то, заведует службой вооружения полка. А вы, девушки, будете у меня, стало быть, оружейницами. Наша задача - готовить оружие самолетов к вылету: заряжать ленты, подвешивать эрэсы и бомбы... Тут его прорывает и он орет: "Ну и как вы мне будете бомбы подвешивать, скажите на милость?!" Девушки переглядываются и мнутся.
Начинается изнурительная работа. Самолеты делают по несколько вылетов в день. Девушки едва успевают набивать ленты, вчетвером поднимают стокилограммовые бомбы на тележки и тащат их к самолетам, вкручивают взрыватели в реактивные снаряды. оружейники мужчины показывают, что и как делать. Места галантности здесь нет - нужно делать работу, поэтому все вместе таскают тяжести, вынимают из крыльев заклинившие пушки, разбирают и собирают их на деревянных столах. Лишь один раз мы видим, как при подвеске бомбы под крыло, когда двум девушкам не хватает сил, к ним бросается пожилой мужик и, подставив плечо под бомбу, крякнув, выталкивает ее до замков.
Девушки почти не общаются ни с техниками, ни с пилотами, ни со стрелками. Первые с утра до вечера и ночью тоже чинят самолеты, ездят по степи на машине и собирают упавшие штурмовики. Они даже до землянки доходят не каждый день и спят урывками возле машин, укрывшись чехлами. Пилотов и стрелков девушки видят, когда те бредут, едва переставляя ноги, от самолетов к столовой или штабу.
Постепенно, однако, работать становится проще. Полк теряет самолеты, и теперь оружейницам и оружейникам приходится обслуживать меньше машин. Никого не радует такое облегчение. Однажды они видят, как штурмовик садится поперек полосы, крутится на месте и оседает на крыло. К нему бегут люди, в том числе двое в белых халатах, помогают выбраться летчику. потом достают что-то из кабины стрелка. Через несколько минут к девушкам подходит мрачный начальник оружейной службы и велит идти помыть кабину стрелка, пока техники не начали работать. Завтра штурмовик должен быть готов к вылету. Мы видим, как две девушки идут к самолету с ведрами и тряпками. Штурмовик страшно избит, в борту на месте кабины пилота жуткие дыры. Девушки поднимаются на крыло, заглядывают внтрь. Мы не видим того, что увидели они, просто обе соскакивают вниз и их рвет. К девушкам подходит старый оружейник, смотрит на их испуганные, зареванные лица, вздыхает и говорит, что поможет. Давайте тряпки.
Во время подготовки самолетов к вылету на аэродром выходят два немецких истребителя. Прежде, чем зенитчики успевают отогнать их огнем, немцы успевают наделать дел. Помимо прочего они поджигают навес над выложенными к подвешиванию эрэсами. Один из оружейников, сидящих в щели, щепчет: "сейчас рванет - хана самолетам". Техник-лейтенант первый выскакивает из окопа и бежит к горящим снарядам. Остальные переглядываются, вылезает одна из девушек, вторая, потом мужской голос кричит: "Чего сидим, мужики?!" все бросаются к боеприпасам, тушат их, забрасывая землей, из единственного огнетушителя, сбивая пламя. Из одного из Эрэсов вырывается пламя. Техник-лейтенанат хватает его, бежит к окопу и прыгает в него, в ту же секунду гремит взрыв, но осколки уходят вверх. Снаряды потушены, все стоят молча, потом также молча стаскивают пилотки.
Полк получает новые самолеты. И ощущается, что в боях наступает перелом. Самолеты возвращаются с меньшими повреждениями и гибнут реже. После одного из вылетов, который, судя по всему, закончился очень успешно, пилоты буквально бегут к штабу. Девушки-оружейницы стоят и смотрят на них. Внезапно командир эскадрильи останавливается, обнимает одну из девушек, целует, кричит: "Молодцы!" И бежит дальше. Девушка стоит, остолбеневшая и смущенная, остальные подшучивают над ней. Вечером все узнают, что эскадрилья нанесла сверхудачный дар по железнодорожной станции и сожгла четыре эшелона, в том числе один с танками.
Лето кончается, все чаще идут дожди. На аэродром приезжает полуторка, из нее выбираются десять девушек. К машине подходит серьезная девушка в синем, заляпанном машинным маслом комбинезоне. Она смотрит на пополнение, после чего поворачивается к водителю и кричит: "Ты кого мне привез?!"
3. Это из старого, лет семь назад написал, или больше. Тут, в принципе, батальная сцена есть, но ее можно сделать урывками и без крупных планов. Чуток переделал, да, судя по стилю я это в курилкн ВИФ2НЕ выкладывал.
Июль, степи севернее Сталинграда. На передовую своим ходом следует пополнение - рота Т-60. Изнурительный марш, пыль, машины глохнут, механики чистят фильтры и снова и снова запускают двигатели. Танки приходят в расположение остатков танкового корпуса, на командира роты - лейтенанта, только с училища, орет командир танковой бригады, ругая за опоздание, и требует немедленно следовать на передовую и поддерживать атаку пехоты.
Уставший до смерти лейтенант упрямо тебует сперва дать ему почистить пушки, которые не работают из-за пыли. Перед лейтенантом трясут пистолетом, но он продолжает твердить то же самое, не замечая угрозы. И происходит чудо - начальство приходит в себя и звонит наверх, прося отложить атаку. Вечером ремонтники из службы бригады разбирают вместе с танкистами орудия, чистят их и смазывают. Ремонтников много, работы у них почти нет - корпус лишился большей части танков.
Поспать удается три часа, утром Т-60 следуют в расположение стрелковой дивизии. Там тоже орут, и говорят, что атака начнется немедленно. Усталый лейтенанат, все так же безразлично требует дать ему время на то, чтобы ознакомиться с местностью на переднем крае. Опять следует тряска ТТ и угрозы расстрелять. Лейтенант все с тем же безразличием кивает на поле: "Этим тоже не дали?" На поле стоят сгоревшие танки - много, десятка полтора.
Опять происходит чудо, ему дают время, и он намечает атаку с использованием лощины. После короткой артподготовки танки идут вперед, пехота отстала, но лощина выводит танки почти к самым позициям немцев. Рота разворачивается и в этот момент немцы по какой-то причине контратакуют с танками. Танчики палят из автоматических пушек и один за другим вспыхивают, но оставшиеся продолжают бой.
Лейтенант стреляет по немецкому танку, внезапно его машина останавливается. Он кричит водителю, чтобы продолжал маневривровать, но тот не отвечает. Почему-то в танке становится плохо видно и дышать тоже трудно, но лейтенант стреляет по немецкому танку. Лента кончается, лейтенант пробует вставить новую, но не может. Он хочет открыть люк, чтобы впустить свет и понять, почему стало темно и почему не получается вставить новую ленту. Люк тоже почему-то открывается не сразу. Когда лейтенант откидывает крышку, какие-то люди вытаскивают его наружу. Он пытается сказать им, что вытаскивать не надо, что он должен стрелять по немцам, но не слышит ни своего голоса, ни их. Его куда-то тащат и, наконец, ставят перед каким-то командиром.
У лейтенанта по-прежнему почему-то темно перед глазами, но он вдруг видит, что на командире форма не зеленая, а серая, а на горле - крест. Лейтенант понимает, что это фашист, и пытается достать наган, но кобуры на поясе нет.
Командир немецкого танкового полка смотрит на стоящего перед ним страшно обгоревшего русского танкиста. У танкиста разорван бок так, что при каждом вдохе оттуда течет кровь, кисть левой руки оторвана. Командир танкового полка думает, что его продуманная контратака, которая должна была отбросить русских, оказалась сорвана этими несколькими маленькими машинками, пехотинцы потеряли двадцать человек убитыми и вдвое больше ранеными, два его танка выведены из строя и, что хуже всего, вот этот русский убил командира танкового батальона, который не вовремя высунулся из командирской башенки. Все это объясняет закадровый голос. Я не люблю этот прием, но тут он будет к месту.
К немецкому командиру подходит врач и спрашивает, что делать с русским. Командир полка отвечает: "Ничего". Врач нервничает, у него вид интеллигентного, в общем, человека, он кричит, что обязан оказывать помощь даже врагу. "Какую помощь?" - тихо спрашивает командир полка. Врач молчит. Командир полка добавляет: "Даже если он выживет, как вы думаете, сколько он протянет в лагере для военнополенных?" Врач молчит. Немецкий командир долго смотрит на русского, затем говорит: "Пусть идет".
Офицеры и солдаты переглядываются, потом один спрашивает: "Куда?" Командир полка говорит: "Отведите его к его танку и отпустите. Пусть идет, куда сможет". Несколько немцев ведут лейтенанта к его Т-60 - выгоревшему до черноты, и отпускают.
Лейтенант по прежнему ничего не слышит, и ему кажется, что наступает ночь. Посмотрев на следы своих танков, он идет в том направлении, откуда они пришли, но через пару сотен метров понимает, что очень устал, к тому же, наступила ночь. Лейтенант решает лечь поспать, чтобы утром дойти до своих. Чтобы не потерять след, он ложится прямо на него и смотрит в черное небо, потом закрывает глаза.
На командном пункте стрелкового полка приехавший командир танквого корпуса и командир стрелковой дивизии смотрят на поле, где теперь еще больше сгоревших танков. Командир стрелковой дивизии говорит, что им повезло - атака сорвала контрудар немцев. Командир танкового корпуса молчит - он пытается вспомнить лицо лейтенанта, который повел пополнение в атаку, и не может. Затем он устало отвечает, что сорвали не контрудар, а контратаку. Он поднимает к глазам бинокль и смотрит на холмик у выхода из лощины - ему кажется, что там лежит тело в черном комбинезоне. Но солнце садится и разобрать ничего нельзя. Командир танкового корпуса опускает бинокль.
Затем идет сводка: войска такого-то фронта вели упорные бои местного значения на таком-то направлении.