Personal Gogol
Благодаря премьерному спектаклю "Коляда-Театра", я наконец смогла для себя понять, о чём Гоголь писал "Мёртвые души". Даже больше почувствовать, чем понять. Максимально субъективно, но очень ясно. Поэму я со школьных времён не перечитывала, и помнились мне прямолинейные интерпретации, карикатурные иллюстрации Кукрыниксов, язык, юмор и какая-то таинственная мрачная недоговорённость...
Что я тогда могла прочесть в словах "О моя юность! О моя свежесть!"? Какое-то сожаление о прошедшем и не более. Теперь только ощущения Чичикова чуть приоткрылись мне. Вся эта жизнь, каждый шаг, каждое слово - всё в каком-то дыму и тумане, всё проносится мимо. И, кажется, Бог с ним. "Ветром становится разорванный в клочья воздух". Делаешь всё неосознанно, по воле какого-то импульса, по "своему разумению", из своей дремучей внутренней деревни как-то наобум правишь жизнью. И чем дальше едешь, тем только чаще взмахиваешь кнутом, быстрее-быстрее, "вперёд, Селифан". И когда Чичиков сталкивается то с одним, то с другим самодуром-помещиком, вспоминаешь невольно самые постыдные моменты собственной жизни. Вдруг так отчётливо видишь всю грязь и копоть. Именно воспоминания костлявыми тенями вырастают со всех сторон. Тогда тебе так захотелось, показалось, померещилось, да и вокруг - разве не то же? Свежесть уходит вместе с юностью, вместе с неопытностью, которая хоть что-то оправдывала, хотя на самом деле неспособна ничего оправдать.
И Гоголь ворочается в гробу от этой неизбывной неосознанности, от всеобщей ограниченности, которая за всем этим простором пытается спрятаться, затеряться, незаметно процвесть и сгинуть. И ты на секунду оказываешь с Гоголем лицом к лицу, и стыдишься, и прячешь глаза, хочешь сказать "нет, я не такой", да куда там... Всё остаётся по-прежнему.
Нет смысла тратить слова, потому что у Гоголя и Коляды уже всё написано, и всё, что происходит на сцене, приводит тебя к этой точке собственного переживания. Этот спектакль, целостный, наполненный, как будто просто явился из непроявленного мира (как будто где-то он всегда был). Хоть и через огромную работу. И я очень радуюсь, что он есть. Что Николай Владимирович так чувствует Гоголя, что у всех артистов появились такие потрясающие роли (можно закопаться в перечислении, но это ни к чему: каждый настолько на своём месте и настолько по-новому сумел открыться, что иногда, сидя в зале, хочется стать невидимкой, чтобы не спугнуть, чтобы что-то не сломалось). Так заново влюбляешься в театр. Спасибо!
Фотографии здесь.
Что я тогда могла прочесть в словах "О моя юность! О моя свежесть!"? Какое-то сожаление о прошедшем и не более. Теперь только ощущения Чичикова чуть приоткрылись мне. Вся эта жизнь, каждый шаг, каждое слово - всё в каком-то дыму и тумане, всё проносится мимо. И, кажется, Бог с ним. "Ветром становится разорванный в клочья воздух". Делаешь всё неосознанно, по воле какого-то импульса, по "своему разумению", из своей дремучей внутренней деревни как-то наобум правишь жизнью. И чем дальше едешь, тем только чаще взмахиваешь кнутом, быстрее-быстрее, "вперёд, Селифан". И когда Чичиков сталкивается то с одним, то с другим самодуром-помещиком, вспоминаешь невольно самые постыдные моменты собственной жизни. Вдруг так отчётливо видишь всю грязь и копоть. Именно воспоминания костлявыми тенями вырастают со всех сторон. Тогда тебе так захотелось, показалось, померещилось, да и вокруг - разве не то же? Свежесть уходит вместе с юностью, вместе с неопытностью, которая хоть что-то оправдывала, хотя на самом деле неспособна ничего оправдать.
И Гоголь ворочается в гробу от этой неизбывной неосознанности, от всеобщей ограниченности, которая за всем этим простором пытается спрятаться, затеряться, незаметно процвесть и сгинуть. И ты на секунду оказываешь с Гоголем лицом к лицу, и стыдишься, и прячешь глаза, хочешь сказать "нет, я не такой", да куда там... Всё остаётся по-прежнему.
Нет смысла тратить слова, потому что у Гоголя и Коляды уже всё написано, и всё, что происходит на сцене, приводит тебя к этой точке собственного переживания. Этот спектакль, целостный, наполненный, как будто просто явился из непроявленного мира (как будто где-то он всегда был). Хоть и через огромную работу. И я очень радуюсь, что он есть. Что Николай Владимирович так чувствует Гоголя, что у всех артистов появились такие потрясающие роли (можно закопаться в перечислении, но это ни к чему: каждый настолько на своём месте и настолько по-новому сумел открыться, что иногда, сидя в зале, хочется стать невидимкой, чтобы не спугнуть, чтобы что-то не сломалось). Так заново влюбляешься в театр. Спасибо!
Фотографии здесь.