Бродский о поэзии и свободе
Очень интересное интервью Бродского нашла.
Он там довольно резко отзывается о собратьях по перу, так сказать. О Евтушенко, Вознесенском... Но я очень со многим согласна. И ещё вот интересно:
"Есть еще три поэта - разного качества, но, по-моему, хорошие. И если бы им дать возможность работать нормально - это было бы замечательно, это было бы интересно, но я боюсь, что уже тоже, как говорят в народе, too late. Эти трое - я у них многому научился. Они старше меня были года на три. Я с ними со всеми познакомился в 60-м году - на свое горе, на свою радость. В общем, подружились, потом все это распалось - и довольно скверным образом распалось в каждом отдельном случае. Распалось начисто совершенно. Анна Андреевна называла нас «волшебный хор». Но вот она умерла - и купол рухнул. И волшебный хор перестал существовать, разбился на отдельные голоса. Это Евгений Рейн, Анатолий Найман и Дмитрий Бобышев. Нас было четверо. Но теперь они… Рейн зарабатывает на жизнь статьями в каких-то журналах, сочинением научно-популярных сценариев, в общем, превращается понемножечку в монстра. Это человек уже в некотором роде сломленный. Своими личными обстоятельствами, персональными. В общем, уже не знающий, на каком свете он живет - на том, где он думает о себе как о поэте, на том ли, где он пишет все эти поделки, поденщину. Найман - он переводчик. Он вообще не был очень самостоятельной фигурой, и все-таки в нем что-то было, какая-то острота, какая-то тонкость была. Но переводы и все эти самые дела - они его малость погубили. Потому что он уже не помнит, где свое, где чужое. Слова для него просто - как, впрочем, для всех переводчиков рано или поздно - кирпичики. А не самостоятельная ценность. Это, впрочем, и для меня тоже. И Бобышев, о котором я знаю несколько меньше. Это довольно талантливый человек, с очень высоким чувством языка и понятием того, что он делает в языке. Это было его такое основное преимущество, и он это преимущество стал бесконечно эксплуатировать. Он не искал новых средств. И не то чтобы «не искал новых средств» - если бы была какая-то аудитория, была бы какая-то конкуренция, понимаете? Это смешно говорить про поэзию, но там это тоже есть. То… может быть, что-нибудь бы и вышло. А так, я думаю, они, в общем, все более или менее сходят с рельсов. Или переходят на другие, или я уже не знаю."
Потом очень приятно было читать, что он считает себя русским поэтом и даже советским... "И, в общем, в ряде случаев многое очень в творчестве людей, которые живут в Советском Союзе, в России, инспирировано не divine invasion - не божественным вторжением - но идеей сопротивления, понимаете? Это надо всегда помнить. И в некотором роде можно даже быть благодарным за это." Кстати, я эту мысль и у Елены Шварц читала. Она говорила, что после развала Союза и разрушения системы поэтам стало неинтересно писать, потому что исчезли запреты.
Ещё про Чехословакию: "Они повели себя как школьники. Это в некотором роде мальчишество. Дело в том, что те принципы, которые они защищали… им почему-то, видите ли, показалось, что они нашли новые способы защищать эти принципы. А эти принципы - чтобы они не стали пустыми словами и не повисли в воздухе - если уж их защищать, если речь идет о том, что мы защищаем эти принципы, за них, к сожалению, надо проливать кровь. В противном случае тебя ждет просто та или иная форма рабства. Если ты уже заговорил о том, что ты хочешь свободы, ты этой свободы достоин и так далее, и так далее, - если ты уже выходишь на тот уровень, что у тебя отнята свобода, что ты не желаешь быть рабом, - то здесь надо, в общем… Новых способов бороться с рабовладельцами, кроме как оружием, не существует. Они совершенно напрасно считают, что они придумали новый способ. "
И вот это ещё - про заграницу, так сказать: "Я, к сожалению, нахожусь в довольно затруднительном положении, потому что я понимаю, что у вас не может быть ответа на этот вопрос. Потому что, когда смотришь вокруг, то уже непонятно, во имя чего живешь. Вот особенно здесь. Непонятно. Складывается впечатление, что во имя shopping'а, понимаете? Что жизнь происходит во имя shopping'а. Единственное, что остается, - постараться быть по возможности наименее involved вот во все это. В shopping и… Вы знаете, если бы я здесь вырос - я не знаю, во что бы я превратился. Просто не знаю. Я не понимаю… Это очень странное ощущение. Я не понимаю вообще, зачем все это. Нечто хорошее (но это наша, тоталитарная русская мысль) - что-то хорошее может быть только как награда, а не как априорное нечто, понимаете?"
Там много ещё чего интересного - про искусство вообще, о музыке немножко, о литературе вообще. Советую почитать.