Нелюбовь к вещи, во-первых и в главных, есть неузнавание ее: в ней - уже знаемого. Первая причина неприятия вещи есть неподготовленность к ней. Простонародье в городе долго не ест наших блюд. Как и дети - новых. Физический отворот головы. Ничего не вижу (на этой картине) и поэтому не хочу смотреть - а чтобы видеть, именно нужно смотреть, чтобы увидеть - всматриваться. Обманутая надежда глаза, привыкшего по первому взгляду - то есть по прежнему, чужих глаз, следу - видеть. Не дознаваться, а узнавать. У стариков усталость (она и есть отсталость), у обывателя предустановленность, у живописца, не любящего современной поэзии, - заставленность (головы и всего существа) - своим. Во всех трех случаях страх усилия, вещь простимая - пока не судят.
Единственный достойный уважения случай. То есть единственно законное неприятие вещи, - неприятие ее в полном знании. Да, знаю, да, читаю, да, признаю - но предпочитаю (положим) Тютчева, мне, хочу моей крови и мысли, более сродного.
Всякий волен выбирать себе любимых, вернее никто своих любимых выбирать не волен: рада бы, предположим, любить свой век больше предыдущего, но не могу. Не могу да и не обязана. Любить никто не обязан, но всякий нелюбящий обязан знать: то, чего не любит, - раз, почему не любит - два.
Враждуют низы, горы - сходятся. «Под небом места много всем» - это лучше всего знают горы. И одинокие пешеходы. А до суждения остальных: отсталых, усталых или отстать боящихся, до суждения и предпочтения незнающих нам, по выяснению, а самому искусству и до выяснения - дела нет.
Есть нечто в стихах, что важнее их смысла: - их звучание.
.....
Спросить бы тех, кто на войну уходили с Пастернаком и Блоком в кармане.
остальное здесь:
http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/proza/poet-i-vremya.htm