Стала ходить в библиотеку. Некрасовская библиотека Москвы- это чудо- сделаю отдельный пост.
Я не отслеживала, как эта книга попала ко мне, специально не искала, более того, о Эдит Эгер неделю назад не знала ничего. Эдит- еврейка, родилась в Венгрии, в 16 лет попала в Аушвиц, потеряла там родителей, но выжила, затем в качестве психотерапевта всю свою жизнь помогала другим людям пережить травму, а в 90 лет написала об этом книгу «Выбор». Вот эту книгу и вынесло мне море :)
Интервью с Эдит тут.
Хорошее. Предисловие к книге написано психологом Филипом Зимбардо- именно он уговорил Эдит написать книгу. Конечно, Эдит лично знала, общалась с Виктором Франклом. Её книга- это женский взгляд на жизнь в чистилище. Вопросы она ставит немного другие- если я выживу, что я буду делать завтра? То есть акцент у нее на том, как после всего собрать себя, не озлобиться, не запустить ненависть и месть в кровь...
Еще... в книге этого психотерапевта впервые увидела формулу- «у каждого своя беда». Когда человеку не предлагают взглянуть на свою драму под грузом драмы большей, монументальней. Ему просто сочувствуют, входя в рамки его персональной проблемы. То есть пережив Аушвиц, доктор не оценивает проблемы других, как мелкие. Всякому свое бремя, каждый плачет о своём...
Книга фрагментарна. Тут не только о судьбе самого доктора, но и о том, как она, учитывая собственный багаж, помогала другим.
Вторая книга иная, эту я взяла осознанно с полки. Книга о совершенно другой женщине. Иной судьбы, роли, проявления. Автор книги- компаньонка, провела со своей героиней последние десять лет жизни.
О Коко Шанель много написано, я не буду делать вставок, лишь одну...
В шкафу очень мало одежды: «Стоять перед ним и думать, что надеть,- это непозволительная трата времени... Достаточно двух или трех костюмов, но безупречно сшитых, со всем, что к ним полагается». Обычно она отказывается от приглашений на ужин под тем предлогом, что у нее нет вечернего платья
И чтобы как -то объяснить совместное их появление в моем посте, скажу: женщины эти- две большие фигуры, обе узнаваемы, в мире людей оставившие след. Но каждая настолько натуральна и равна себе, без позы, без грандиозного прищура и стойки. Ты здесь, на этой земле, не для того, чтобы другие носились с тобой, как с драгоценной пуговкой, хотя ты сверкаешь ярче прочих. Героини эти, лично для меня, про умение быть, делать, не превращаясь в рабу своего опыта, положения, не делая из своего гения божества и рупора собственного величия. Обе- неуверенные и решительные одновременно. Все то же сияние серого цвета...как у Честертона
Что может быть дальше друг от друга, чем неуверенность серого и решительность алого? Однако серое и алое могут смешаться - на утреннем небе, например, или в теплом дымчатом камне, из которого в западных графствах строят маленькие города. В тех краях даже самые серые дома - розоватые, словно в их очагах так много тепла и радости, что они светятся изнутри, как облако.
Всегда кажется, что серый цвет вот-вот перейдет в другой - разгорится синим, просветлеет белым, вспыхнет зеленью иди золотом. Неопределенно, неуверенно он что-то сулит нам.
Думаю, вы поняли...