Не мой мальчик.
Если бы у меня не было столько дел, я вышла бы на улицу, по щиколотки проваливаясь в талые снега, не застегнув пальто, но надев шапку - уши, у меня слабые уши, не хочу стреляющей боли.
На улице бы я выбрала место посуше, помноголюднее, потому что ты заслуживаешь самого лучшего.
И я бы повторяла свой рассказ до последнего прохожего, подкрепляясь из фляжки с коньяком производства Дагестана, чувствуя тепло и сохраняя энергию по закону.
Вы знаете, это такой мальчик. Мы плохо знакомы, как выяснилось, но дело не в этом. Мы не вышли из пункта А, но пришли в пункт Б, и поняли, что сделали это зря, но было поздно. Пункта А уже не существовало, пришлось остановиться на скромный ночлег в пункте Б и готовить скромный ужин у скромного очага. Кто это рядом с тобой, спросил мальчик, указывая мне за спину. Очаг тлел. Не знаю, легко отвечала я. А я сейчас узнаю, сказал мальчик и протянул руку. Через миг он рассыпался на легкие и почти металлические цветные кусочки. Тщательно выделанные, они были гладки и напоминали прессованный алюминий. Как же так, недоумевала я, но недолго. Один из милых кусочков впился мне в шею, обращая плоть во что-то иное, тонко звенящее и бликующее в отблесках скромного очага. Все-таки алюминий?
Нет, перебью я себя с негодованием, какая чушь, какая глупость, обойдемся без алюминия и сопутствующей мистики. Это такой мальчик. Мы пошли вместе в разведку, облеченные боевым заданием, вооруженные консервными ножами и пеньковыми веревками на удавки. За полкилометра до цели я - неосторожная - провалилась в болото, ведь болотам, чтобы замерзнуть, нужен большой минус, а его не было. Я хрипела, задыхаясь, да что же это за невезение, расстроился мальчик и протянул руку. Неграмотно протягивать утопающему в болоте руку, тактически неверно. Не нашла в себе сил ее оттолкнуть, сжимала крепко, забирая пальцами выше, выше, до последнего момента веря, что коричневая жижа в нос и рот - не последнее, что.
Безобразие, свирипею окончательно, какая разведка, какое болото, никакой жижи, фу. Просто перед нами лежал пуд соли, а мы его ели. Загребали горстями, чтобы быстрее справиться. Раскрывали рты шире. Широко открытый рот не дает возможности губам выглядеть привлекательно. Широко открытый рот дает возможность только вырываться звуку. Чаще всего это звук «а». Пуд соли, съедаемый вместе и быстро, не кажется соленым. Он кажется горьким, потом жгучим, потом невозможным, и вскоре почему-то вспоминаешь, что соль это натрийхлор, и лучше - алюминий. Или жижа. Или отказаться.
И - отказываешься.
Стоишь, на сухом и безлюдном месте, повторяешь до последнего прохожего. Это такой мальчик.
На улице бы я выбрала место посуше, помноголюднее, потому что ты заслуживаешь самого лучшего.
И я бы повторяла свой рассказ до последнего прохожего, подкрепляясь из фляжки с коньяком производства Дагестана, чувствуя тепло и сохраняя энергию по закону.
Вы знаете, это такой мальчик. Мы плохо знакомы, как выяснилось, но дело не в этом. Мы не вышли из пункта А, но пришли в пункт Б, и поняли, что сделали это зря, но было поздно. Пункта А уже не существовало, пришлось остановиться на скромный ночлег в пункте Б и готовить скромный ужин у скромного очага. Кто это рядом с тобой, спросил мальчик, указывая мне за спину. Очаг тлел. Не знаю, легко отвечала я. А я сейчас узнаю, сказал мальчик и протянул руку. Через миг он рассыпался на легкие и почти металлические цветные кусочки. Тщательно выделанные, они были гладки и напоминали прессованный алюминий. Как же так, недоумевала я, но недолго. Один из милых кусочков впился мне в шею, обращая плоть во что-то иное, тонко звенящее и бликующее в отблесках скромного очага. Все-таки алюминий?
Нет, перебью я себя с негодованием, какая чушь, какая глупость, обойдемся без алюминия и сопутствующей мистики. Это такой мальчик. Мы пошли вместе в разведку, облеченные боевым заданием, вооруженные консервными ножами и пеньковыми веревками на удавки. За полкилометра до цели я - неосторожная - провалилась в болото, ведь болотам, чтобы замерзнуть, нужен большой минус, а его не было. Я хрипела, задыхаясь, да что же это за невезение, расстроился мальчик и протянул руку. Неграмотно протягивать утопающему в болоте руку, тактически неверно. Не нашла в себе сил ее оттолкнуть, сжимала крепко, забирая пальцами выше, выше, до последнего момента веря, что коричневая жижа в нос и рот - не последнее, что.
Безобразие, свирипею окончательно, какая разведка, какое болото, никакой жижи, фу. Просто перед нами лежал пуд соли, а мы его ели. Загребали горстями, чтобы быстрее справиться. Раскрывали рты шире. Широко открытый рот не дает возможности губам выглядеть привлекательно. Широко открытый рот дает возможность только вырываться звуку. Чаще всего это звук «а». Пуд соли, съедаемый вместе и быстро, не кажется соленым. Он кажется горьким, потом жгучим, потом невозможным, и вскоре почему-то вспоминаешь, что соль это натрийхлор, и лучше - алюминий. Или жижа. Или отказаться.
И - отказываешься.
Стоишь, на сухом и безлюдном месте, повторяешь до последнего прохожего. Это такой мальчик.